27-28 марта 2016 г.
Стенограмма выступления Н.Д. Лобанова-Ростовского на встрече с общественностью в Музее личных коллекций 27 марта 2016 г.
ВСПОМИНАЯ ЗИЛЬБЕРШТЕЙНА – к 110-летию со дня рождения

Визит к Фальц-Фейну
На прошлой неделе, в воскресенье, 20-го, я был в Вадуце, столице княжества Лихтенштейн, в гостях у барона Александра Эдуардовича Фальц-Фейна. Ему 103 года, и он единственный еще в живых, кто сидел на коленях у Николая II, когда тот гостил в родовом имении барона «Аскания Нова», в нынешней Херсонской области. Мой визит совпал с посещением барона московской журналисткой Оксаной Карнович, которая пишет на тему балета. Она приехала к барону за сведениями о его близком друге Сергее Лифаре. Разговор был записан на магнитофон.

Барон Эдуард А. Фальц-Фейн у себя в спальне, с Оксаной Карнович и Н.Д. Лобановым-Ростовским. Вадуц 2016 г.
У барона изумительная память. Он помнит даты и события безошибочно. Вот, что он рассказал:

Аукцион в Монте-Карло
«В 1975 г. по приглашению Лифаря я съездил в Монте-Карло, где был четырехдневный аукцион в «Сотбис» по продаже библиотеки Сергея Дягилева, принадлежащей Лифарю. На второй день аукциона, 29-го ноября, в 10 утра, в зал вошел Илья Самойлович, которого Лифарь посадил возле меня. Зильберштейн волновался во время аукциона и по окончанию, не зная меня, обратился ко мне и показал мне список книг, которые ему велено было купить на аукционе. Он сказал, что если не вернется в СССР без ничего, у него будут плохие дела. К счастью, 2 из этих книг я купил и сказал, что дарю их Зильберштейну. На это Зильберштейн меня спросил: «Извините, сударь, не из Москвы ли будете?» Я ответил, что я барон Фальц-Фейн, Эдуард Александрович». А Зильберштейн сказал: «Я родился в Одессе и помню, как отец покупал конфеты и шоколад в магазине Фальц-Фейна».
Илья Самойлович не получил разрешения на выезд из Советского Союза вовремя и потому запоздал на аукцион. Но, несмотря на то, что ему не выдали достаточно денег на покупку книг, благодаря барону Фальц-Фейну, вернувшись в СССР, ему удалось оправдать свою командировку в центр европейского развлечения. Свою командировку в Монте-Карло Илья Самойлович описал на полную полосу на 6-й странице «Литературной газеты» от 11 февраля 1976 г.

Наше знакомство
Сам я познакомился с Ильей Самойловичем 50 лет тому назад, в 1965 г., в Париже, где я тогда работал в банке. Иссар Саулович Гурвич, обаятельный торговец русским искусством, мне рассказал о Зильберштейне и дал мне его адрес в гостинице «Вольтер» на ке Вольтер вдоль Сены, недалеко от квартиры Лифаря на той же стороне набережной. Мы с Ниной поехали к нему в гости, и у нас сразу же завязались дружеские отношения. Мы пригласили его на ужин в следующее воскресенье с целью - показать ему наши парижские приобретения, главным образом, работы Александра Николаевича Бенуа. Будучи диабетиком, Илья Самойлович мало что кушал за ужином. Увидев, что мы с Ниной серьезно увлечены «Миром искусства», а в особенности театральной живописью, Зильберштейн нас всячески поддерживал и поощрял в этой деятельности. Ему захотелось иметь портрет Бунина работы Бакста, а также и рисунок Есенина работы Бенуа. Но мне тогда было жалко с ними расстаться, и я ему их не отдал. Но на этом тема не закончилась.

Н.Д. Лобанов выступает о И.С. Зильберштейне. Музей личных коллекций, Москва, 27 марта 2016г.
Авиабилет
После этой встречи у нас завязалась регулярная переписка, и я ежегодно навещал Илью Самойловича во время моих официальных командировок в СССР в качестве ростовщика. Параллельно я навел деловые связи с Натальей Борисовной, которая, от имени ЦГАЛИ пригласила нас с Ниной в 1970 г. на 2 недели в СССР взамен на то, что я передал им архив Сергей Судейкина. Нам выдали 14 тысяч рублей, часть которых Нина отказывалась на себе носить, говоря, что будучи ростовщиком, я должен располагать деньгами. Сначала мы встретились с коллекционерами Москвы и Ленинграда. Потом нас повезли в Киев. Там в фойе гостиницы «Днипро», пока мы разговаривали с местными представителями ЦГАЛИ, некий представившийся глухонемым умело вытащил у меня из кармана пиджака бумажник с оставшимися рублями и авиабилетами. К счастью, в те годы загрантуристам нельзя было иметь паспорта при себе. Они должны были лежать в гостинице. Возник вопрос, где найти 2 тысячи с чем-то рублей на покупку авиабилетов на полет обратно, а также преодолеть запрет иностранцам - покупать авиабилеты на территории СССР. С деньгами нас выручил Илья Самойлович, который снял деньги из сберкассы и нам их передал. А скандинавская компания SAS сжалилась над нами и продала нам билеты в Лондон.

Запрет упоминания имени Лобанова-Ростовского
Илья Самойлович много писал в «Литературной газете» и «Огоньке» о российском культурном наследии, находящимся за рубежом. В том числе он написал большую статью в «Огоньке» о нашем собрании с иллюстрациями на страницу или разворот. 16-го февраля 1983 г. наш общий знакомый Борис Ионович Бродский мне написал: «Илья Самойлович статью закончил. Печатать ее будет журнал «Огонек». Тираж – что-то более двух миллионов. Задержка теперь за слайдами. Как я и предвидел, потребовались слайды 9 по 12 см. Увеличить их могут только в одной единственной лаборатории. Кроме того, редакция просила подробную аннотацию к картинкам. Предлагают печатать и Ваш портрет.» Статья вышла в свет без упоминания моего имени и, конечно, без моего портрета. Оканчивалась она словами: «Продолжение следует», что оставляло надежду. В письме от 29-го июня 1983 г. Бродский пишет: «Но, увы, Илью Самойловича, как у нас говорят, «сделали». О том, что журнал не собирается печатать продолжение, было ясно. Хуже всего то, что старику заморочили голову «инстанциями».» А «инстанции» это Комитет государственной безопасности СССР.
Илье Самойловичу запретили упоминать мое имя. КГБ в письме от 25-го мая 1983 г. главному редактору журнала «Огонек» товарищу Сафронову указывало: «Возвращаем вам статью И.С. Зильберштейна «Шедевры отечественной культуры». Популяризацию Лобанова-Ростовского Н.Д. и его коллекции в советской печати считаем нецелесообразным. По нашему мнению, статья оставляет впечатление саморекламы автора и по содержанию написана с объективистских позиций. Начальник пресс-бюро КГБ СССР Киселев Я.П.»
Бывший сотрудник «Огонька» мне объяснил случившееся в письме таким образом: «...то, что когда-то завернули статью Зильбера, меня нисколько не удивляет. Собственно, иначе и быть не могло в то время. Рассказывается о коллекции «беляка», у которого отец - «беляк», был даже репрессирован и пропал без вести в наших или болгарских лагерях. А мы его коллекцию будем пропагандировать, всякие там авангардистские штучки. Это сейчас все дозволено. А тогда бдели, будь здоров как! Единственно, чему я порадовался, что Сафронов (человек довольно трусливый, несмотря на его личное хорошее отношение с начальством из органов) наложил крепко в штаны, получив такой ответ.»
Несмотря на запрет, Илья Самойлович искал выход из этого тупика. Мало кто во времена «светлого прошлого взялся бы оспаривать решение КГБ. В одну из моих поездок в СССР в 1984 г. Илья Самойлович намекнул, чтобы я предложил портреты Бунина и Есенина СССР, а за этот жест он брался уговорить КГБ снять запрет на употребление моего имени в его статьях и в печати СССР. Я согласился. Илья Самойлович пошел на Старую площадь и вернулся довольный, несмотря на то, что ему пришлось унижаться и уговаривать генерала Киселева переменить свое решение. В следующий свой приезд я передал Илье Самойловичу оба портрета. В результате 27-го августа 1984 г. последовало иное письмо в «Огонек», в котором частично указано: «Возражений против публикации, в части, касающейся КГБ СССР, не имеется. Приложения: статья на 4 листах – не секретна. Начальник пресс-бюро КГБ СССР Я.П. Киселев.» В результате обширная статья Ильи Самойловича о нашем собрании была опубликована в «Огоньке» с анонсом на обложке в № 36, за сентябрь 1986 г. Об этом мне написал Зильберштейн в письме от 13-го сентября: «…Я вам сообщил, что уже вышел №36 «Огонька», в котором начало моей статьи о вашей коллекции русской декорационной живописи, и что через 2 дня выйдет №37, где печатается конец этой моей статьи».
Оригинальные документы на бланке КГБ за подписью Киселева мне удалось приобрести из архивов КГБ в 1992 г.

Выставка в ГМИИ им. Пушкина
31-го июля 1985 г. Илья Самойлович мне писал: «С директором музея изобразительных искусств И.А. Антоновой я говорил о вашей выставке. Она очень положительно относится к этой идее. Убежден, что в конце августа Вы получите официальный ответ на это ваше предложение».
Как предсказал Илья Самойлович, госпожа Антонова мне прислала письмо, где сообщала, что она готова выставить у себя в музее наше собрание, но что она не имеет права договариваться о выставках с иностранными коллекционерами, и что это необходимо решать через Министерство культуры. Вслед за этим я написал в Министерство культуры, ссылаясь на письмо Ирины Александровны. В ответ мне указали, что у всех музеев запланированы выставки на последующие 5 лет.

Советский Фонд культуры
Прошло 2 года. К власти пришел Горбачев. Был создан Советский фонд культуры, который получил больше прав, чем Минкульт СССР, и стал как бы ее противовесом. В начале 1987 г. Илья Самойлович пригласил меня к себе домой, говоря, что в этот вечер из Киева прилетает первый зампред Фонда культуры Георг Мясников (доверенный Раисы Максимовны Горбачевой), который хотел бы со мной поговорить. Как выяснилось, Мясников хотел показать наше собрание в России, потому что в уставе фонда был пункт, связанный с возвращением на Родину культурных ценностей. Я ответил, что не могу самостоятельно решить, ибо я являюсь только совладельцем собрания. Я должен был спросить Нину. Нина согласилась, и я ответил Мясникову положительно.
В письме от 7-го февраля 1987 г. Борис Ионович пишет: «Илья Самойлович утверждает, что выставка Вашей коллекции в музее Пушкина планируется на январь 1988 г. Уверенность его такова, что мы готовим текст, в котором упоминается подарок Никиты Лобанова, после его выставки, в Музей частных коллекций работы Николая Бенуа». А 20 февраля Борис Ионович пишет: «Поздравляю с официальным решением о проведении выставки Вашей коллекции в Москве в Музее им. Пушкина. Звоните Зильберштейну».
Я связался с Ириной Александровной, ибо мне нужно было ее письменное подтверждение о сроках проведения выставки. Это позволило бы мне начать оформлять страховку и документы о ввозе и вывозе части собрания из СССР. Она прислала мне такое письмо от 10-го апреля 1987 г. Отобрав 400 с лишним работ для выставки, я отправился в Москву на официальную встречу с Мясниковым. В те времена узор линолеума на 3-м этаже Минкульта состоял из супрематических картинок Малевича. К счастью, специалисты Минкульта этого не понимали. Мы уселись в переговорной, и Мясников меня спросил: «Почему Вы хотели со мной встретиться?» Я ему ответил, что в гостях у Зильберштейна он просил нас показать нашу коллекцию в России. На что Мясников сказал: «Я вас ни о чем не просил». А я ответил: «Дорогой, я понимаю, что Зильберштейна Вы сможете прижать, но со мной так не выйдет. К тому же у меня письмо от Антоновой, где написано, что выставка состоится. А ежели Вы ее запретите, то Вам придется мне выплатить значительную неустойку за мой финансовый и моральный ущерб.» Мясников побледнел. В зале был телефон. Я набрал Антонову и передал Мясникову трубку. И тут началась феноменальная перебранка, в присутствии корреспондента газеты «Родины» Н.Г. Щегловой и фотографа газеты В.Д. Некрасова, которые запечатлели эту встречу.
В результате выставка состоялась, и Илья Самойлович не пострадал.
Смелость
В 1960 г. в «Правде» появилась крохотная статья, без подписи, о кончине Александра Николаевича Бенуа в Париже. Инициатором статьи был Илья Самойлович. До этого времени о любом «мирискуснике» можно было писать только отрицательно. В 1974 г. Илья Самойлович заметил, что за рубежом к этому времени вышло 79 книг о Сергее Дягилеве, а в России ни одной. Илье Самойловичу удалось пробить книги о Дягилеве, Бенуа, Коровине и Серове. Мне удалось пополнить большую часть его книги о Коровине следующим образом. В Париже Константин Коровин подрабатывал своим талантом рассказчика, публикуя еженедельно рассказы в «Русской мысли». В конце Второй мировой войны в редакцию «Русской мысли» попала бомба, и все номера газеты были уничтожены. Илья Самойлович хотел воспроизвести как можно больше литературного наследия Коровина. Однажды, будучи у вдовы его сына Алексея, я спросил ее, не остались ли у нее, случайно, газетные статьи ее свекра. На что она ответила: «Да, большой сверток в шкафу, помогите мне, пожалуйста, его вытащить». Сверток я привез Илье Самойловичу, за что он меня благодарит в предисловии книги.

Алексей Коровин
В Париже Илья Самойлович разыскивал (среди множества другого) тексты статей, которые Константин Коровин публиковал в газете «Возрождение». Коровину не удавалось жить на доходы от продажи живописи и для дополнительного заработка он писал увлекательные рассказы в газету. Илья Самойлович вслед за книгой «Александр Бенуа размышляет» собирался издать книгу «Константин Коровин вспоминает». Часть статей ему удалось найти, но большинства он не имел.
Собирая театральную живопись, я искал следы покойного Алексея Коровина, чей стиль очень напоминает работы отца, как по палитре, так и по почерку. Михаил Бенуа (заведующий Русской частной оперой в Париже Марии Кузнецовой) дал мне адрес вдовы Алексея Константиновича (1897–1950), у которой была двухкомнатная квартира в 16-м округе Парижа. У нее осталось мало работ мужа. Я купил у нее все, что там было. А на вопрос: есть ли у нее еще что-нибудь? — она указала на большой пакет весом килограммов пять. «Это газетные вырезки статей Константина Коровина. Хотите их?» Я тут же их купил и поблагодарил судьбу за то, что она привела меня туда, ибо 6 месяцев спустя после моего визита она скончалась. Я отвез в Москву пакет со статьями и передал их Илье Самойловичу. Таким образом, у него очутился почти весь подбор, и он смог опубликовать книгу («Константин Коровин вспоминает…» М.: Изобразительное искусство, 1971).

Серов — Юсупов
Во время визита в Париж в 1964 г. Зильберштейн побывал у князя Юсупова. Он часто заходил к князю на беседы с его супругой Зинаидой Александровной, и главным образом, с Феликсом Феликсовичем. В его доме на улице Пьер Герен в 16-м округе находился портрет его отца работы Серова «Юсупов в мундире кавалергарда стоя у вороного коня». Вариант этой картины «Юсупов в белом мундире верхом на белом коне» (1903) был хорошо известен Зильберштейну, ибо он висел в постоянной экспозиции в Русском музее в Ленинграде, и ему очень хотелось вернуть эту картину в Советский Союз. Феликс Феликсович не соглашался, несмотря на то, что Зильберштейн был чрезвычайно убедителен и красноречив.
После кончины Юсупова картина перешла по наследству его дочери Ирине, а от нее к внучке, Ксении Николаевне Сфири, урожденной Шереметевой. Ксения Николаевна решила ее продать. Она поделилась с моим дядей Николаем Васильевичем Вырубовым, который и меня известил об этом.
Я был готов за нее заплатить 50 тыс. долларов с целью обменять картину на театральные эскизы в любом из музеев Советского Союза и об этом написал Зильберштейну, который приветствовал мое предложение, указав немедленно связаться с ним при моей очередной поездке в Москву. В 1976 г., договорившись с Зильберштейном, в назначенный час я явился к нему на квартиру на Лесной улице. Там нас ждала «Волга» из Министерства культуры, которая нас отвезла на свидание с Генрихом Поповым, начальником Иностранного отдела. Я заметил, что у него на столе лежала большая фотография картины Серова и справка от Третьяковской галереи о ее подлинности. Я выразил свое желание обменять картину Серова на 10 театральных эскизов Головина, чьи работы отсутствовали у меня в собрании. Попов отказался, что было в те времена обычным ответом советского чиновника. Зильберштейн напомнил Попову, что Третьяковская галерея очень хотела бы иметь эту картину и что мое предложение явно в пользу Советского Союза, ибо 10 эскизов Головина могли бы стоить тогда максимально 20 тыс. долларов. Попов был неумолим.
Н.Д. Лобанов с картиной В. Серова
В сделках такое отношение советского чиновника обычно, по моему опыту, кончалось взяткой. Но Попов был мне неприятен и, в отличие от других коммерсантов, взятку я ему не предложил. А идти к министру П.Н. Демичеву мне не хотелось, я знал, что Попов и Демичев — одного поля ягоды.
Зильберштейн был чрезвычайно огорчен. Мне же было обидно за то, что лишний раз пришлось безрезультатно иметь дело с советским чиновником.
Зато Попов наладил хорошие деловые отношения с Антониной Гмуржинской, хозяйкой известной галереи, торгующей авангардом в Кельне. Гмуржинская покупала в 1960–1970-х гг. шедевры авангарда 1920-х гг. в Москве и Ленинграде у коллекционеров и семей художников. С официальным разрешением Министерства культуры она вывозила живопись, заплатив продавцам и Минкульту. Часть того, что она вывезла, было приобретено у нее П. Людвигом. Ныне эти работы висят на двух этажах в музее им. Людвига в Кельне (Russische Avangarde. 1910–1930; Samlung Peter Ludwig; Museum Ludwig).
Зильберштейн проявил свое чрезвычайно дружеское отношение ко мне, подарил уникальный эскиз Головина, костюм для Тамары Карсавиной в роли Жар-птицы (1910). Честь и слава ему!
Евгений Шеф. Фотомонтаж. Слева направо: Н.Д. Лобанов с супругой Джун, Нина Лобанова-Ростовская и И.С. Зильберштейн.
После неудачи я предложил Ксении Николаевне свести ее с аукционным домом «Сотбис» в Лондоне. Она согласилась. Вскоре Джулиан Барран, директор отдела импрессионистов, приехал в Париж и вместе с Ксенией Николаевной и Вырубовым они отправились на склад «Сожегард» на авеню Клебер, где хранилась картина. Барран был ею восхищен и оценил ее в 100 тыс. фунтов. Ксения Николаевна была в восторге и тут же согласилась поставить ее на аукцион в Лондоне. Но на аукционе картина не продалась, в 1977 г. она казалась покупателям слишком дорогой.
После аукциона картину купил антиквар американец Николас Лин, у которого был антикварный магазин в Лондоне «Зимний дворец» (Winter Palace).
Когда Лин скончался, его имущество, включая картину Серова, 13 февраля 1986 г. продавалось на аукционе «Сотбис» в Лондоне . Там ее купил М.Л. Ростропович.