Лидия Довыденко, Александр Балуев 

Возвращение

(Сергей  Иванович Балуев)

 

УДК 92.84

ББК 84-94

ISBN 978-5-4465-2400-6

Лидия Довыденко,  Александр Балуев. Возвращение (Сергей Иванович Балуев). Калинниград-Москва. Буки-Веди. 2019.

Книга посвящена  судьбе выдающегося русского учёного в области медицины Сергея Ивановича Балуева. В четырехлетнем возрасте  он оказался в эмиграции вместе с матерью Н.С. Балуевой (урождённой Арсеньевой), а потом преодолел долгий путь возвращения домой – в Россию, чтобы служить отечественной науке. С.И. Балуев – представитель древнейшего дворянского рода Арсеньевых. Родной дядя Сергея Ивановича, всемирно известный историк и генеалог Василий Сергеевич Арсеньев (1883-1945) собрал сведения о роде Арсеньевых, издав отдельную книгу «Род дворян Арсеньевых, 1389-1901 гг..», где роспись рода включает список из   851 представителя, в том числе: 632 - мужчин и 219  - женщин. Он описывает 20 поколений Арсеньевых на период 1901 года. Подвижническая жизнь в военном Кёнигсберге, участие в антифашистском подполье, затем преодоление нелёгких препятствий на дороге возвращения на родину в СССР. У читателя вызовут несомненный интерес сведения о родах Арсеньевых и Балуевых, воспоминания Сергея Ивановича о встречах с известными представителями русской культуры, литературы, науки, духовенства в Париже и Кламаре, многообразие людей и судеб в период после окончания второй мировой войны, работа в зарубежных, советских и российских научных лабораториях, с их парадоксами и катаклизмами. Жизнь проходила в преодолении лишений  в эмиграции: во Франции и в Бельгии, в Восточной Пруссии. И потом -  работа в ночное время, а учеба - в дневное, чтобы получить высшее образование, начало научной деятельности, создание исследовательских лабораторий в Бельгии, в Болгарии,  а затем - желанное возвращение домой, сначала – в Киев, а потом – в Москву, снова испытания, поиски себя и постоянное служение науке, в каких бы условиях не оказывался учёный. И везде: глубокая порядочность, интеллигентность с легким аристократизмом, тонкое чувство юмора, верность Православию.

 

 

 

«Не только власть правительственная, но всё, что возникало видного в обществе русском…, все поддерживалось силою и значением родовитости, которую, не желая знать (...), невозможно уяснить нам порядок вещей и условия, влиявшие на ход явлений внешних и внутренних в государстве и общественной среде», -   почетный вольный общник Императорской Академии художеств и действительный член Императорского Русского археологического общества П. Н. Петров

 

 

 

 

 

«Какой смысл в существовании русской эмиграции? Смысл ее в служении тому, что «не проходит», что живёт в величайших духовных сокровищницах русского народа… Эмиграция? Это ведь одна сотая русского народа, но она свободна, и во имя русского народа может и должна продолжать его духовную традицию, то есть помогать её сохранению и продолжению»,  - Николай Сергеевич Арсеньев

 

Дмитрий Кленовский

 

Какая-то радость (но кто же 
Из смертных её назовет?) 
Нам всё-таки сердце тревожит 
И жизнь разлюбить не дает.

Откуда она сохранилась, 
Свой луч затаила во мгле, 
Последняя,  чистая милость 
На нашей недоброй земле?

Созвездья ль в неё уронили 
Свою потаённую пыль? 
Пыльца ли в них утренних лилий 
С утраченной райской тропы?

И мы с безымянного детства 
Своей неизбывной земли 
Того золотого наследства 
Истратить ещё не смогли.

Авторы выражают благодарность Петру Андреевичу Трубецкому за помощь в сборе материалов к этой книге и Виктору Сергеевичу Тутунову,  сделавшему видеозапись  воспоминаний С.И. Балуева в 1998 году

 

Содержание

1. Вступление
2. Родители С.И. Балуева
3. Москва
4. Кёнигсберг. 1925 год
5. Кламар. 1925 год
6. В окрестностях Канн
7. Гренобль
8. Кламар. 1930-е годы
9. Русский дом в Кламаре
10. Бельгия. 1937 год
11. Война
12. Тройбург
13. Имение графов Дёнгофф
14. Кёнигсберг. Русское сопротивление
15. Андрей Трубецкой
16. Трудности побега к польским партизанам
17. Ранение
18. Пересылочный лагерь
19. Послевоенная Бельгия
20. Работа и учёба
21. Из детских воспоминаний о Бельгии старшего сына - Александра Балуева
22. Попытки вернуться на Родину
23. Научно-экспериментальная работа
24. Из детских воспоминаний Александра Балуева о Бельгии
25. Прощание с Брюсселем
26. Воспоминания Александра Балуева
27. Болгария
28. А.С. Балуев о жизни в Софии
29. Киев
30. Борис Врангель
31. А.С.Балуев о работе отца в Киеве
32. Москва.  Лаборатория радиологии
33. Научная деятельность С.И. Балуева. Из «Украинской энциклопедии»
34. А.С.  Балуев. Москва. 1969-2004 годы
35. Иван Балуев – брат С.И. Балуева
36. Дружба с семьёй Тутуновых
37. Митрополит Антоний Сурожский
38. Рассказ автору книги - Раисы Александровны Балуевой
39. Уточнения Александра Сергеевича Балуева
40. Александр Алексеевич Акулов
41. Дети Балуевых
42. Семейная реликвия
43. Москва – Калининград
44. Заключение

Указатель имен

 

Введение

Сергей Иванович Балуев  родился 10 июля  1921 года в Мышкине Ярославской области, небольшом городе на берегу Волги. Умер он в Москве 13 сентября  2004  года.  Похоронен на Химкинском кладбище в одной могиле со своей женой Раисой Александровной Балуевой (Акуловой), со своей матерью и матерью Раисы Александровны.

         Профессор С.И. Балуев - участник антифашистского сопротивления и партизанского движения на территории Восточной Пруссии, разведчик партизанского отряда Главного разведывательного управления Генерального штаба Министерства обороны СССР. После войны получил высшее образование на медицинском факультете Брюссельского университета. Занимался разработкой в научных лабораториях Бельгии, Болгарии, СССР (в Киеве и Москве) и производством таких лекарственных препаратов, как оксафеномид, лабазил, декамевит, каведит и др. С 1974 по 1991 гг. - заведующий кафедрой возрастной анатомии, физиологии человека и школьной гигиены Московского областного педагогического института им. Н.К.Крупской (МОПИ). С 1991 по 2002 гг. – профессор кафедры физиологии и экологии человека с основами медицинских знаний Московского государственного областного университета (МГОУ). 

Награждён орденом «Отечественной войны» II ст., медалью «За победу над Германией». 

Жизнь не давала выбора, судьба втягивала в события мирового масштаба, были очень сложные условия пребывания  на чужбине, а Родина жила в душе, но долгие годы  не позволяла обрести себя.  В истории жизни Сергея Ивановича Балуева – картины эмигрансткой жизни, встречи едва ли не с самыми известными современниками: русскими и зарубежными  философами, писателями, музыкантами, художниками, духовенством, учёными, представителями аристократии. И в то же время героя этой книги отличает глубокое понимание истории России, величия  её культуры,  достижений науки, желание её защищать и служить ей.

В  августе 1999 года Виктор Сергеевич Тутунов  у себя на даче  снял на видеокамеру  воспоминания Сергея Ивановича Балуева, которые  легли в основу этой книги. Пётр Андреевич Трубецкой переписал их на цифровой носитель. Семьи Трубецких, Арсеньевых, Балуевых, Тутуновых связывает большая дружба  и взаимоподдержка, бережное отношение к  страницам истории, к которым они были напрямую причастны.

 

О родителях С.И. Балуева

Семья Сергея Ивановича Балуева  является наследницей старинного дворянского рода Арсеньевых по материнской  линии[1]. Мать Сергея  Ивановича оказала огромное влияние на формирование  его личности. Наталья Сергеевна Балуева (в девичестве Арсеньева) была старшим ребенком в семье Сергея Васильевича Арсеньева, известного русского дипломата,  и Екатерины Васильевны Арсеньевой (урождённой Шеншиной).  Наталья Сергеевна родилась 29 июля 1884 года в Берлине, где её отец нёс дипломатическую миссию. Наталья окончила 4-ую Московскую женскую гимназию с большой золотой медалью, Высшие женские курсы в Гамбурге, до революции была фрейлиной Великой Княгини Елизаветы Федоровны, о которой напечатала позже статью[2]. Великая княгиня Елизавета Федоровна – супруга Великого князя Сергея Александровича, брата Императора Александра III, дочь Великого герцога Гессен-Дармштадтского Людовика IV, внучка королевы Виктории Великобританской, старшая сестра супруги Николая II Александры Федоровны, вышла замуж в двадцать  лет и приняла Православие, полюбив всей душой Православную церковь, быстро освоила русский язык.

Наталья Сергеевна Арсеньева с восхищением рассказывала в своей статье  о доброте и благородстве Великой княгини Елизаветы Фёдоровны, описывала балы 1903 года, где ей довелось танцевать кадриль «визави с Великой княгиней». Но с началом русско-японской войны всё изменилось. Перед читателем статьи Натальи Сергеевны предстает картина огромной деятельности женщин в России по созданию лазаретов, мастерских для шитья белья и заготовки бинтов, организации курсов сестер милосердия, складов Красного Креста, отделов приема пожертвований.  После гибели Великого Князя Сергея Александровича в результате покушения студента Каляева Великая Княгиня все свои силы тратила на благотворительность, создав Общину Марфо-Мариинской обители милосердия в Замоскворечье, на Большой Ордынке. Диаконисы Общины  шли в  самые ужасные трущобы и обмывали, обшивали, кормили голодных детей, чистили жилища. Елизавета Фёдоровна устроила общежитие для  беспризорных мальчиков, больницу для туберкулёзных больных. Приют для раненых в первую мировую войну получил мастерские для обучения инвалидов различным ремёслам. При общине работала аптека и амбулатория. Самых тяжёлых больных из городских больниц отправляли в Общину.

В 1918 году вместе с другими членами Императорской семьи Елизавета Фёдоровна была сброшена живой в шахту Алапаевских рудников. Отходные молитвы слышали крестьяне соседней деревни, проезжая мимо рудников. По приказу адмирала А.В. Колчака тела мучеников были извлечены из шахты и перевезены в Пекин, в склеп Русской Духовной Миссии, а затем - в  Иерусалим, в склеп церкви Святой Марии Магдалины, которую заложили Елизавета Фёдоровна с Великим Князем Сергеем Александровичем во время своего свадебного путешествия,  где Сергей Александрович основал Императорское Палестинское Общество для обслуживания и приюта русских паломников.

Умея оценить великодушие и милосердие других людей, Наталья Сергеевна и сама отличалась этими же качествами. Она награждена знаком за работу в складе Красного Креста Великой  Княгини Елизаветы Федоровны в войну 1904-1905 годов Черногорской юбилейной медалью. В то же время она являлась Действительным членом Витебской и Тульской архивных комиссий. Во время первой мировой войны была сестрой милосердия Никольской общины в Москве, а затем в 1916 году направилась в Данию, где работала сестрой милосердия по уходу за русскими военнопленными офицерами в Хорсерэде. Здесь она вышла замуж за прапорщика 129-го Бессарабского пехотного полка Ивана Ивановича Балуева (1889-1942?), родившегося в семье купца 2-й гильдии родом из Угличского уезда, петербургского домовладельца, участника войны 1914-1917 годов, награждённого орденом св. Анны 4-й степени за храбрость. В 20-ые годы Наталья Сергеевна работала учительницей в показательной школе Моно в Москве, затем - научным сотрудником Московского колонизационного  института.  В 1925 году  она выехала за границу на лечение, сначала - к брату Николаю Сергеевичу Арсеньеву в Кёнигсберг,  а затем – во Францию.

 

Фото Русские военнопленные в Хорсерэде 1917 . В центре на фото – сестра милосердия http://www.kb.dk/images/billed/2010/okt/billeder/object153582/da/

«Мама познакомилась, - рассказывал Сергей Иванович, -   с отцом  в пересылочном лагере Хорсерэде. Дания посредничала в обмене военнопленными между Россией и Германией в первую мировую войну. Мама работала сестрой милосердия. В Данию она поехала  в надежде помочь её младшему брату  Юрию Сергеевичу Арсеньеву[3]. Он попал в плен в 1-ю мировую войну,  участвуя в боях в Восточной Пруссии, был ранен,  и мама думала, как  ему помочь. Сын дипломата, дядя Юра уступил своё  место в  обмене пленными  своему товарищу, который  очень плохо себя чувствовал.  Юрий Арсеньев всегда был очень открытым и шёл людям навстречу, это было естественно для него - уступить своё место товарищу. Выхаживая дядю Юру  после ранения, мама познакомилась с отцом, который лежал в том же госпитале,  что и Юрий. Вернулись в Россию, когда началась революция,  в  1917 году. В 1918 году у них родился сын, мой старший брат Ваня[4]. Застряли сначала в Петербурге, потом  переехали в Москву, оттуда  - в Мышкин, где родился я, а  отец был оттуда родом. Мне был один год, когда  он оставил нас там, в Мышкине, а сам уехал в Петербург и оттуда прислал письмо, что не приедет. Он развёлся с мамой,  тогда это  было легко,  и женился на другой женщине.  Я наводил справки уже по возвращению в Советский Союз. Он работал счетоводом в Царском селе – в Пушкине. Во время войны он умер от голода в Ленинграде, в  блокаду. Я нашёл родственников, когда приехал в СССР».

Более точные сведения о родственниках Балуева Ивана Ивановича удалось получить сыновьям  Сергея Ивановича - Александру Сергеевичу  и Сергею Сергеевичу Балуевым[5]:

«Сейчас они живут в Санкт-Петербурге в том же доме, который когда-то, еще в XIX веке,  приобрёл дед Сергея Ивановича Балуева на улице Союза Печатников, дом  5 (до революции – ул. Торговая, так как  здесь проживали преимущественно люди торговые – купцы). В  этом доме в настоящее время в двух квартирах живут прямые потомки братьев Ивана Ивановича и Константина Ивановича Балуевых. Один из них, Владимир Самойлов (9.03.1952 г.р.) - наш троюродный брат, его мать – двоюродная сестра нашего отца Сергея Ивановича, была в девичестве Балуевой.

         Внучка Константина – Елена Игоревна Радченко (в девичестве Балуева) – известная балерина, заслуженная артистка РФ, была солисткой Мариинского и Большого театров. Её муж - Сергей Радченко, тоже бывший солист Большого театра, партнер Майи Плисецкой в некоторых постановках. Сейчас они оба руководят «Русским национальным балетом Сергея Радченко» и проживают в Москве.

         Этот дом № 5 по улице Торговой  имеет свою примечательную историю. До того, как его приобрёл купец 2-й гильдии Иван Арсентьевич Балуев,  был известен как доходный дом Погодина. До крупного наводнения в Санкт-Петербурге в 1824 году в нём снимали апартаменты автор «Горе от ума» А.С.Грибоедов и поэт-декабрист А.И.Одоевский.

         Дед Сергея Ивановича - купец II гильдии Иван Арсентьевич Балуев (отец Ивана и Константина) родился в  1840 г. в Успенском уезде Ярославской губернии и умер 5 декабря 1895 года от отёка гортани в Санкт-Петербурге (?).  Судя по тому, что гильдиевую повинность он начал платить с 1869 года, духэтажный дом № 5 по ул. Торговой  он приобрел уже после, а впоследствии  он надстроил еще и 3-й этаж, украсив фасад своим вензелем (гербом) с буквой «Б», который сохранился до настоящего времени (см. фото).

У Ивана Арсентьевича было шестеро детей: 2 дочери и 4 сына, в том числе и отец Сергея Ивановича -  Иван Иванович (1889 г.р.). Жена Ивана Арсентьевича Вера Дмитриевна после смерти супруга выплачивала гильдиевую повинность купца II гильдии до 1912 года, судя по всему, она продолжала его дело.

         И здесь существует одна любопытная деталь: отец жены Сергея Ивановича – Раисы Александровны (в девичестве Акуловой) Акулов Александр Алексеевич родился 17 октября  1894 года  в селе Варшутино того же уезда Ярославской губернии, откуда родом дед Сергея Ивановича, но за год до его смерти. А судьба соединила Сергея Балуева и Раису Акулову через полвека на далекой чужбине в Кёнигсберге. 

 

 

 

Фото Санкт-Петербург, ул. Союз Печатников (бывшая Торговая) № 5, бывший дом купца II гильдии И.А.Балуева

 

 

 

Москва

 

Первым детским воспоминанием  Сергея Ивановича была Москва, дом №  22, квартира 2 на улице  Садовнической.

- Помню двор,  -  рассказывал Балуев, - где играл с мальчишками. Года три было. В квартире жили дядя Вася  - Василий  Сергеевич Арсеньев[6], его жена тетя Олечка (Нарышкина), одно время бабушка - Екатерина Васильевна Арсеньева[7], мама и мы с братом Ваней.

Бабушка Сергея Ивановича – Екатерина Васильевна Арсеньева, урожденная Шеншина (1858-1938) – заслуживает того, чтобы рассказать о ней подробнее. Екатерина Васильевна была дочерью камер-юнкера и помещика Василия Васильевича Шеншина и Анны Ивановны, урождённой Шаблыкиной. Через год после рождения Екатерины Васильевны отец её умер. А мать осталась 20-летней вдовой с тремя детьми. По настоянию свекрови Анна Ивановна вышла второй раз замуж за князя Николая Алексеевича Лобанова-Ростовского. Дети от первого брака остались воспитываться у бабушки, Анны Николаевны Шеншиной, рождённой Ермоловой, двоюродной сестры героя 1812 года и покорителя Кавказа.

Проживая в  родовом шеншинском имении в Рязанской губернии, Екатерина Васильевна прикоснулась к лучшим сторонам русской деревенской жизни. Там у неё сформировалась любовь ко всему подлинному, настоящему, потому что, по воспоминаниям её сына Николая Сергеевича, бабушка Анна Николаевна Шеншина была типом справедливой и мудрой женщины, домовитой и деловой, а в доме их долгое время сохранялась старинная записная книжка середины XIX века с интереснейшими рецептами Анны Николаевны.

Когда Екатерина Васильевна подросла, уже  в Петербурге к ней ходили лучшие тогдашние учителя, от которых она получила первоклассное образование и высокое культурное развитие. Гувернанткой была шотландка, образованная и духовно развитая, которая читала с воспитанницей Байрона, Скотта, Диккенса и других классиков европейской литературы, поэтому Екатерина Васильевна владела легко, изысканно и непринужденно французским, английским и немецким языками. После смерти бабушки Анны Николаевны  Екатерина Васильевна в возрасте  семнадцати  лет переехала к матери в Москву, в дом, принадлежавший Шаблыкиным, который назывался Английским клубом на Тверской. С отчимом сложились самые дружественные, уважительные отношения. Николай Алексеевич Лобанов-Ростовский называл её своим другом. А Екатерина Васильевна стала советником, другом и духовным руководителем своих сестёр и братьев. Особенно она сблизилась с  сестрой Ольгой Николаевной, ставшей позже женой английского дипломата Эджертона.

Сын Екатерины Васильевны Николай Сергеевич Арсеньев писал: «Одним из величайших даров, полученных мною в жизни, было то, что я в течение долгого времени был свидетелем живых примеров христианской праведности… это было горение перед Богом… покоряющее любовью, безмерным, самозабвенным служением любви… Моей руководительницей в вере была моя мать, глубоко укоренённая в вере и жизни Церкви. …Двигающую любовь, двигающую веру принёс я из дома. Наставником в этом была, прежде всего, моя мать, при участии всей нашей семьи в жизни Церкви...»[8].

Екатерина Васильевна отличалась праведностью, непритязательностью, глубокой христианской верой. В 24 года она вышла замуж за Сергея Васильевича Арсеньева. В замужестве она была счастлива, прожив с мужем 35 лет. За благотворительную деятельность она была награждена именным крестом Св. Гроба Господня и черногорской юбилейной медалью в 1910 году[9]. После  смерти Сергея Васильевича, с которым она некоторое время сидела в большевистской тюрьме и там поддерживала его духовно, Екатерина Васильевна отправилась в добровольную ссылку под Архангельск, к двум своим дочерям Анне  и Вере, где прожила 8 лет.

До революции Екатерине Васильевне принадлежало 335 десятин земли при селе Грязновке Раненбургского уезда и селе Астапове Данковского уезда. Екатерина Васильевна участвовала и в общественной жизни, будучи председательницей дамского кружка помощи русским военнопленным в Христиании в период первой мировой войны. Муж в это время был посланником в Норвегии, и она в 1914-1916 годах возглавила организацию помощи русским военнопленным, голодавшим в германском плену.

Екатерина Васильевна, будучи замужем за дипломатом,  редко приезжала в Россию, но дом Арсеньевых в разных странах, где они были, являлся живым уголком России. Радушие и гостеприимство были очень велики. Особенно Екатерина Васильевна была популярна (сама о том не подозревая) среди местного населения в Черногории, где она одаривала бедных, помогала им одеждой и едой.

Сергею  Ивановичу  был только один год, когда умер его знаменитый дедушка  Сергей Васильевич Арсеньев, но благодаря  рассказам своей матери  Натальи Сергеевны он был для него всегда примером для подражания.

Сергей Васильевич Арсеньев (1854-1922) окончил Императорский лицей цесаревича Николая, Московский университет – кандидат прав, Санкт-Петербургский Археологический институт с серебряной медалью.

"Мой отец, - писал Н.С. Арсеньев, - начал свою службу в 1881 году в качестве секретаря Российского консульства (а потом управляющего консульством) в Восточной Румелии. Затем он был первым секретарём Дипломатического агентства (и поверенным в делах) в Софии; затем - вторым секретарём посольства в Берлине, первым секретарём Миссии в Стокгольме, Генеральным консулом в Иерусалиме, Генеральным консулом в Стокгольме, Министром-Резидентом при Вольных Ганзеатических городах - Гамбурга, Бремена, Любека - и при Великом Герцоге Ольденбургском; посланником в Черногории (1910-1912) и посланником в Норвегии (1912-1916)." [10] С 1918 по 1919 годы служил в Румянцевской библиотеке. Сергей Васильевич отличался любовью к русской, общеславянской, византийской, балканской, стран Ближнего Востока, а также скандинавской и северогерманской истории и археологии, «то есть преимущественно тех стран, которые были связаны с историей России и славянства и в которых, главным образом, протекала его дипломатическая деятельность»[11]. Перу Сергея Васильевича принадлежит исследование «Русские дворянские роды в Швеции». Он написал ряд научных статей по взаимоотношениям России с Западом, по истории Ганзы.

Сергей Васильевич участвовал в короновании 1896 года во въезде Их Величества в Москву и был во время коронования в соборе дежурным камергером при несении шлейфа, порфиры Императрицы Александры Фёдоровны. Он являлся почётным членом Совета Императорского Санкт-Петербургского археологического института, Православного Палестинского Общества, Московского археологического института, Псковского археологического общества, Псковской, Витебской, Тульской архивной комиссии, Географического общества, Русского Археологического общества, Ростовского музея, Симбирской и Рязанской архивной комиссии, исторического общества при Московском университете, членом-корреспондентом Московского археологического общества, Общества истории и древностей российских.

Он награждён орденом Св. Анны 1-й степени, Ольденбургского Дома за заслуги герцога Петра Фридриха Людовика большим крестом, черногорским Даниила 1-й степени, шведским Вазы 1-й степени, командорским крестом со звездой и Полярной Звезды кавалерским крестом, командорским крестом Св. Гроба Господня, болгарским Св. Александра командорским крестом, греческим Спасителя командорским крестом, сербским Св. Саввы 2 степени со звездой, Золотой Звездой 1 степени, турецким Меджидиэ 2 степени и Османиэ 3 степени, прусским Короны 3 степени, норвежским Олафа 1 степени и множеством других медалей и орденов. Ему принадлежали 81 десятина земли при селе Красном Новосильского уезда, 2284 десятины земли при хуторе Евдокиевском в имении Татарская степь Новохоперского уезда, 10 десятин земли при селе Макопсе Черноморской губернии[12].

Свои чувства к отцу Николай Сергеевич Арсеньев охарактеризовал как «умилённое ощущение чего-то бесконечно-высокого, родного и дорогого, ощущение какой-то трогательно-смиренной, возвышающей душу близости, от которой веяло святыней».[13]  «Мой отец,- вспоминал Н.С.Арсеньев, - всю жизнь оставался верен своей любви к науке. Он был большой знаток, большой учёный в области русской, славянской, византийской истории, страстно увлекался раскопками – особенно античных надписей и барельефов на Балканах и в Палестине… особенно интересовался он теми областями истории, где Древняя Русь соприкасалась с Западом и Византией: его увлекал варяжский вопрос, сношения Руси со скандинавскими странами, древние норвежские саги, древние сношения Новгорода с Готландом и с Ганзой, борьба славян с германцами в Чехии, Моравии, Мекленбурге, а также эпоха переселения народов, особенно остготы в Италии, и Византия, и влияние византийской культуры как на славян, так и на развитие итальянского искусства. Кроме того, он интересовался историей и культурой тех стран, где бывал в связи со своей дипломатической службой: германским средневековьем (и особенно воздействием на него Византийского Востока), историей крестовых походов, историей Греции и Малой Азии, археологическими открытиями в странах средиземноморского бассейна. У него составилась первоклассная тысячетомная библиотека, особенно по истории России, Восточной Европы, Византии и древнего мира, нумизматике, археологии, с рядом очень ценных и даже редких изданий»[14].

По своим взглядам он был монархистом и прогрессивным консерватором. Сергей Васильевич являлся сторонником реформ П.А. Столыпина, так как был убеждён, что крепкое, культурное, энергичное крестьянство – основа силы государства и народного благосостояния. Глеб Рар рассказывал: «Когда на Столыпина было совершено покушение, Царь выделил ему свою яхту, чтобы он отправился в путешествие в Европу. В Гамбурге Столыпин встречался с семьей Арсеньева. Дети Столыпина и Арсеньевых играли вместе».

- Часто приходили к нам родственники, - рассказывал Сергей Иванович о своём раннем детстве в Москве в 1924-1925 годах.  - Тетя Бабаша Чагина была очень красивой, бывала в Париже, она  вышла замуж за австрийского дипломата. Как это получилось? Она чувствовала, что её скоро арестуют. Она жила на улице неподалеку от Австрийского посольства. Увидев за собой слежку, идя по улице, взволновалась, испугалась  и пошла в австрийское посольство, а мои две тети Вера Сергеевна и Анна Сергеевна Арсеньевы уже были на Соловках. Боясь ареста, тётя Бабаша  стала женой дипломата, фрау фон Винтер.  Он потом был послом в Германии,  в Панаме, в Центральной  Америке. В 30-е годы тётя Бабаша была проездом в Париже, и мы с мамой навестили её в гостинице. Она уже не была красавицей.

К нам приезжала Марьяна Арсеньева и Лёва Арсеньев. Мама работала учительницей в школе. Это было очень тяжёлое время. В 1925 году ей удалось получить разрешение на выезд за границу по болезни: тяжёлый нефрит после тифа.   Это было время НЭПа. Мама получила свидетельство о болезни,  и ей дали разрешение – лечиться за границей – на один  год». 

 

Следует рассказать немного о двух тётях Сергея Ивановича:  Вере Сергеевне  и Анне  Сергеевне Арсеньевых.

Вера Сергеевна Арсеньева  родилась  6 мая 1893 года в Иерусалиме. Её  крестил патриарх Герасима Первый. Вера Сергеевна окончила 4-ю Московскую гимназию с большой золотой медалью и Высшие женские курсы.

Она была действительным членом Тульской архивной комиссии,   награждена крестом св. Гроба Господня и Черногорской юбилейной медалью. Несколько её переводов и статей были напечатаны в норвежских и русских газетах. Портреты её и сестры Анны принадлежат кисти Ферхольма, Мейера и Тетермана.

После революции работала научным сотрудником Главархива, служила в Наркомземе. 2 января 1919 года была арестована по делу своего брата Василия (он арестовывался 8 раз), вскоре освобождена, а  затем выслана в  Холмогоры, на Соловки с 1922 по 1925 годы, затем - в Архангельск[15].

Вера Сергеевна стала женой писателя Евгения Андреевича Гагарина. Она вышла замуж в ссылке в Архангельской области.  «Ряд непередаваемых, невероятных человеческих трагедий и примеров такой же невообразимой силы жертвенной любви и жертвенного служения ознаменовали вообще историю русской семьи под советским игом. Несмотря на все притеснения, на аресты, заточения и убийства членов семьи - и родителей, и детей - со стороны органов власти, на насильственное отнятие детей от родителей, на систематическое сверху проводящееся нравственное разложение и убийство семьи, а иногда и на физическое истребление части её членов, в семье этой нередко проявлялась такая сила терпеливого, тихого морального мужества и сопротивления, такая сила любви, что это останется одной из самых патетических, ужасных, но и вдохновляющих душу картин русской культурной истории. Так было в 20-ых, 30-ых, 40-ых, 50-ых годах - до самой смерти Сталина, когда можно было наблюдать изо дня в день бесконечные вереницы родных, главным образом, женщин, стоящих у ворот советских тюрем для передачи пакетов с едой и бельём, иногда с книгами для заточённых отцов, братьев, сыновей. У себя отнимали еду - в эти времена всеобщего голода или, в лучшем случае, полуголода, чтобы посылать её своим заключённым в советскую тюрьму. Этого забыть нельзя, и разлуку матери с детьми, отправлявшимися в Соловки или в другие страшные концентрационные рабочие лагеря Севера. Так убивалась семья зачастую физически, но так она вместе с тем закалялась морально и религиозно. Вырастала сила морального отпора и нравственной живучести семьи и семейной любви», - писал Н. С. Арсеньев.[16]

Евгений Гагарин родился 12 февраля 1905 года в Шенкурском уезде Архангельской губернии в семье управляющего большим лесным казённым имением. За границей он прожил 15 лет, в основном, в Германии, в Кёнигсберге и Берлине, затем - в Зальцбурге и Мюнхене, но ездил и в другие страны: во Францию, Англию, Италию и Голландию. Хотя он изучал философию, историю искусств, но работал он в Международной организации по изучению лесов. Главная квартира этой организации была в Берлине. Несмотря на тяжёлые годы нацистского режима, он имел возможность быть в контакте с различными странами. Он много писал, сначала по-русски, а потом по-немецки. Статьи, новеллы и большие книги направлены против большевизма, проникнуты любовью к старой патриархальной России. Несомненно, его произведения отличаются глубокой духовностью, что делает его произведения особенно ценными. Его лучшие произведения «Возвращение корнета», «В поисках России», «Поездка на святки», «Великий обман» напечатаны под псевдонимом Андрей Русинов.  Н.С. Арсеньев указывает на вышедшие в Германии книги:

Andrei Russinow. "Die grosse Teuschung".Verlag Hellmuht Wollermann. Berlin-Steglitz. 1936-1937

Andrei Russinow. "Auf der Suche nach Russland". (Sovjetrussland und das wahre Russland). Hesse und Becker Verlag. Leipzig. 1939.

На русском языке уже в годы перестройки в журнале «Слово» были опубликованы его «Возвращение корнета» и «Поездка на святки». В журнале «Север» за 1992 год – рассказ «Белые ночи». Роман «Звезда в ночи» - в журнале «Новая юность», здесь же в 2002 году напечатаны повести «Советский принц» и «Корова».

Евгений Гагарин погиб в Мюнхене в 1948 году под колёсами грузовика. Было ли это случайностью, остаётся пока тайной.

Вера Сергеевна вместе с братьями Николаем и Юрием в 1948 году выехала из Парижа в США. Умерла она 19 августа  1952 года, похоронена  в Си-Клиффе.

Анна Сергеевна Арсеньева родилась 19 июля 1897 года в Москве. Окончила 4-ю Московскую женскую гимназию, награждена черногорской юбилейной медалью, являлась действительным членом Тульской архивной комиссии. После революции 1917 года служила в Главпрофобре и московской товарной бирже. Дважды высылалась на Соловки. В сентябре 1931 года мать сосланных сестёр, Веры и Анны, Екатерина Васильевна обратилась с письмом к жене писателя М. Горького Е.П. Пешковой, в котором просила ходатайствовать об освобождении её больной дочери Анны, у которой была обнаружена болезнь крови. В октябре 1931 года Анне Сергеевне было разрешено приехать в Москву на консультацию к врачам, но на один месяц.

«Иногда семья превращалась в пепел, - писал Н.С. Арсеньев, - но сколько было животворного в проявленной любви! И это закаляло духовно и передавалось дальше - от старших к молодым и наоборот - силою жертвенной любви, которая даже в страданиях оставалась верна, и силою взаимной молитвы, материнской молитвы особенно. Это есть реальность духа, вошедшая в русскую культурную историю, не только того страшного времени. Что может быть творчески сильнее и более вдохновляюще, чем сила проявленного длительного и героического подвига любви? Есть - и их немало – красноречивых письменных памятников переживаний того времени, особенно 20-ых и 30-ых годов:

Alexandra Anzerowa. "Aus dem Lande der Stummen". Bergstadtverlag Breslau. 1936. Книга была переведена на голландский, издана в Роттердаме,1937 год.

 Alexandra Anzerowa. "Am weissen Meere".  Ferlag Ferd. Schoening, Paderborn, 1938.[17]

Речь идёт о книгах Анны Сергеевны Арсеньевой, которая взяла псевдоним Анзерова по названию одного из скитов Соловецкого монастыря.  Её книги «полностью распроданы (имеются лишь в некоторых больших центральных библиотеках) и никогда не были изданы на русском языке. Они рисуют не только ужасы советских тюрем, тюремных этапов и концентрационных лагерей, но и жизнь русской верующей семьи на фоне этих гонений и проникающие её духовные силы, а также и другие оазисы несокрушимой силы духа в Советском Союзе».[18]

Анна Сергеевна умерла 21 сентября 1942 года и похоронена в Кёнигсберге[19]. Место захоронения неизвестно.

 

 - Вместе с нами, с детьми,  моя мама выехала к брату Николаю Сергеевичу Арсеньеву , - продолжал свой рассказ Сергей Иванович.  -

Мы выехали в августе 1925 года.  Помню, как мы приходили прощаться к тёте Орловой-Давыдовой,  ставшей монахиней в Добрынихе около Подольска. Она  основала монастырь и стала Магдалиной[20]. Там была мать Солофила, тётя Надя и была Матрёна, её горничная, тоже стала монахиней.

Мне было три с половиной  года, а я молчал, то есть не разговаривал, хотя всё понимал. Монахини решили подняться со мной на колокольню, чтобы я поцеловал колокол, «развязал язык». Они тащили меня,  поддерживали, уговаривали,  а я целовал колокол.  Помогло...

 

Кёнигсберг. 1925 год

- По дороге в Кёнигсберг, - рассказывал Сергей Иванович, -  мы с Ваней страшно напугались.  Маму на границе  заставили выйти из вагона, а поезд тронулся на запасные  пути, мама не знала этого и очень  разволновалась.  Ваня держал меня, чтобы я не свалился с верхней полки. Мама пришла в вагон совершенно измученная.  Мы приехали в Кёнигсберг.  Дядя  Никола снимал маленькую квартиру, поэтому  мы жили у хороших знакомых дяди Николы несколько недель – у  фройляйн Дорис Серафин.  Я потом с ней  встретился во время войны в Кёнигсберге, звали её  профессор Серафин.

Дядя Никола был исключительно университетским  профессором, далёким от практических вопросов. Во время гражданской войны написал  гимн корниловцев. Есть воспоминания Григория Николаевича Трубецкого о дяде Николе. Когда с юга России Арсеньев и Трубецкой возвращались в Москву, через фронты, красноармейский отряд их задержал. Красноармеец нашёл в кармане Арсеньева  этот гимн, по рассеянности  Арсеньев его даже не спрятал, красноармеец  посмотрел и отдал Арсеньеву, вероятно, был неграмотным.

О дяде Николе, известном философе, культурологе, авторе более 60 книг и брошюр, следует рассказать подробнее. Николай Сергеевич Арсеньев родился в Стокгольме в 1888 году, умер в Си Клифе (США) в 1977 году.  Он учился в московском лицее имени цесаревича Николая (ранее – Катковский лицей), который окончил с золотой медалью. Лето Николай Сергеевич проводил в Тульском имении деда Василия СергеевичаАрсеньева, в селе Красном, где занимался верховой ездой, плаваньем, посещал родных и соседей и читал. Обычно он выезжал туда уже в конце мая. Выходил из поезда на станции Благодатная Орловско-Грязской железной дороги, где его уже ждали на лошадях из Красного. Вставал рано, в половине пятого, обливался двумя ведрами заготовленной с вечера воды, шёл на конюшню и на Красавчике отправлялся на утреннюю прогулку в окрестности села. Возвращался к 9 утра, когда остальные члены семьи пили кофе с полусдобным хлебом и деревенским маслом. Искупавшись в речке в «свежей, бодрящей воде», шел на завтрак, а потом с книгой отправлялся в глубину парка.

         В 1906 году, будучи уже вполне духовно сложившимся человеком, а не мечущимся юношей, Николай Арсеньев поступил на историко-филологический факультет Московского университета имени М.В. Ломоносова, который окончил в 1910 году с дипломом первой степени.

Общество памяти князя С.Н. Трубецкого, которое он постоянно посещал, по словам Арсеньева, играло особую роль в обмене мыслями. Оно насчитывало около 300 членов из числа студентов и преподавателей и ставило своей целью продолжать дело Трубецкого: «будить души к признанию духовных ценностей». И наиболее сильной и яркой личностью на стыке столетий для Арсеньева был С.Н. Трубецкой, «пример христианского мыслителя, спустившегося на арену политической жизни» и при этом выступившего в роли «примирителя старого (но не стареющего) и нового (но не разрушительно буйного)». В студенческие годы Арсеньев также  посещал Психологическое общество при Московском университете под руководством Л.М. Лопатина, ближайшего друга обоих братьев Трубецких, и Владимира Соловьева. «Кружок ищущих христианского просвещения» собирался под руководством В.А. Кожевникова в особняке доктора Корнилова на Нижней Кисловке. В него входил Е.Н. Трубецкой, С.Н. Булгаков, Ф.Д. Самарин, старший из братьев Самариных, славянофил, М.Н. Новоселов, П.Б. Мансуров, Д.А. Олсуфьев, Г.А. Рачинский. Арсеньев вместе со своим братом Юрием часто бывал на вечерах этого кружка благодаря их тётям: Марии Васильевне и Надежде Васильевне Арсеньевым. Здесь собиралось 60-80 человек.

         А «Религиозно-философское общество памяти Владимира Соловьева» было значительно шире. Оно собиралось в красивом особняке М.К. Морозовой в Мертвом переулке или в зале «Польской библиотеки» на Мясницкой. Здесь, по словам Арсеньева, пришедших охватывало веяние культурного цветения, «но не всегда без червоточины», так как происходила смесь христианства со стихийным языческим экстазом, «чаша Диониса безответственно смешивалась с чашей Евхаристии».

После окончания университета в 1910 году Н.С.Арсеньев  получил диплом первой степени и был приглашен на кафедру романских языков и литературы в Казанском университете. В том же году он выехал в Германию, где слушал лекции в Мюнхенском, Фрейбургском (Фрейбург-ин-Брейслау) и Берлинском университетах. После сдачи магистерских экзаменов в 1912 г. в Московском университете Николай Арсеньев остается при кафедре западноевропейской литературы.

В 1914 году Н.С.Арсеньев стал приват-доцентом кафедры западно-европейской литературы Московского университета и преподавал историю религий и западно-европейскую литературу. Его преподавательскую и научную деятельность прерывает первая мировая война.

Во время войны с сентября 1914 по сентябрь 1916 годы из-за плохого зрения Николай Арсеньев был направлен в Красный крест, где работал помощником уполномоченного дворянского санитарного поезда, созданного на деньги его отца – дипломата Сергея Васильевича Арсеньева,  а затем уполномоченным головного отряда Пуришкевича, уполномоченным Рязанского передового отряда, уполномоченным Земского союза Южного фронта. В марте 1916 года награждён Георгиевской медалью 4-й степени и Черногорской медалью «За ревность»[21].

С сентября 1916 года курсом «Мистическая поэзия средних веков» Николай Сергеевич возобновил педагогическую деятельность, начал чтение лекций в Московском университете, на Московских Высших женских курсах, в Московском Народном университете имени Шанявского, университетах в Саратове, Ярославле, Нижнем Новгороде по культуре и литературе Средних Веков и эпохи Возрождения, а также по истории религий (античный мир и раннее христианство).

         Н.С. Арсеньев с 1917 по 1918 годы был в Белой армии на Дону. С.Л. Франк, вспоминая о Петре Бернгардовиче Струве, писал: «Позднее я узнал, что в конце 1917 года он (Струве) был в Ростове, участвуя в Совете добровольческой армии, и после оставления армией Ростова вернулся  вместе с кн. Г.Н. Трубецким и Н. С. Арсеньевым на лошадях в Москву (февраль, 1918 год) [22].

В 1918 году Николай Сергеевич избран профессором кафедры романо-германской филологии вновь созданного Саратовского университета, где работал деканом историко-философского факультета С.Л. Франк, которого Арсеньев называл «особенно близким философом».

11 сентября 1919 года в Москве Николай Арсеньев женился на Марии Симоновне Шилкарской, которая была профессором кафедры русского языка и русской литературы историко-филологического факультета (1919–1921) Московского университета, преподавала на Высших женских курсах и в университете имени Шанявского. Через два года, находясь у своих родственников, она умерла 3 августа 1921 года в имении Иодзяны Паневежского уезда в Литве, где погребена на Старом кладбище. Детей у них не было. Николай Сергеевич до конца своих дней сохранял верность Марии Симоновне.

Опасаясь очередного ареста, Н.С.Арсеньев едет в Щорсы, которые в 1920 году отошли к Польше, к своему замечательному приятелю Аполлинарию Константиновичу Хрептовичу-Бутеневу (1879-1947). Он был женат с 1910 года на Марии Николаевне Трубецкой. А Григорий Николаевич Трубецкой был женат на сестре Аполлинария Бутенева, Марии Хрептович-Бутеневой. Тесть Г. Н. Трубецкого Константин Аполлинариевич Хрептович-Бутенев, чей род ведет начало от Романа Бутенева, пожалованного Василием Шуйским поместьем в Белевском уезде; из этого рода происходят Петр Семенович Бутенев (1751 - 1817), служивший в Преображенском полку, потом по выборам в Тульской и Калужской губерниях, и его сын Аполлинарий Петрович, женатый вторым браком на графине Марии Иринеевне Хрептович; именоваться графом Хрептович-Бутеневым было дозволено сыновьям от этого брака Михаилу в 1893 г., Константину - в 1899 г.

В Кёнигсберге был университет Альбертина с почти 400-летней историей. 32-летний ученый Николай Арсеньев начал работать здесь с ноября 1920 года. Философский факультет, куда его приняли на преподавательскую работу, находился на Параденплятц (Университетская, 2). Это здание построенно по проекту Августа Штюлера, ученика знаменитого Карла Шинкеля. Это было примечательное архитектурное сооружение. «С ноября 1920 года, в течение 24-х лет (до ноября 1944 г.), - писал Арсеньев, - преподавал в университете на философском факультете, в качестве лектора русского языка и приват-доцента, а потом «доцента», потом «сверхштатного профессора» (Ausserplanmassiger Professor) по русской культуре и истории русской духовной жизни (Russische Geistesgeschichte), а также по истории религии (главным образом, по истории мистики) вообще»[23].

В Кёнигсберге Н.С. Арсеньев читал также курсы лекций «Восточная и западноевропейская мистика» (Die orientalische und abendlandische Mystik), «Религиозные течения в русской литературе» (Die religiosen Stromungen in der russischen Literatur), «Дух русской церкви» (Der Geist der russischen Kirche).

Нужную сумму для выкупа у Советского Союза сестёр и матери Николаю Сергеевичу удалось собрать к 1932 году, благодаря гонорарам в журналах и за отдельные издания, совмещению преподавательской работы в Кенигсбергском университете с преподаванием в Риге, Варшаве и других университетах  Европы. Семья воссоединилась, поселившись по другому адресу: на Regentenstrasse, 3, сейчас ул. Чапаева, 3. Арсеньевы прожили до 1944 года. Вместе с детьми в Кенигсберге жила до последних своих дней Екатерина Васильевна. Она умерла и похоронена в Кенигсберге 13 августа 1938 года.

Николай Сергеевич Арсеньев писал: "Так как первые 12-13 лет я был в Кёнигсберге один, то на все вакации - летние и весенние (а иногда и рождественские) - я ездил к друзьям и родным: сначала в Баден-Баден (с 1921 до 1924-1925), затем в Париж (с 1924 до 1933 г.)"[24]

В течение двенадцати лет, с 1926 по 1938 годы, работая в Кёнигсбергском университете, Н.С. Арсеньев был также профессором по Новому Завету, по истории религии и сравнительному богословию Studium Teologii Pravoslawnej в Варшавском государственном университете, читал также курсы: «Основы теологии» и «Догматическая теология».

Приглашение Н.С. Арсеньева в Варшавский университет состоялось благодаря рекомендации русского философа Н.О. Лосского, работавшего тогда в Праге.

С февраля 1948 года и до конца жизни Н.С.Арсеньев жил  в США, став профессором Свято-Владимирской духовной семинарии в Нью-Йорке. В США Н.С. Арсеньев вошел Русскую Академическую Группу. Она возникла в Америке в 1948 году, когда после второй мировой войны сюда стали прибывать учёные из Советского Союза и Западной Европы. Вначале Русская Академическая Группа являлась секцией Association of American Foreign Scholars (Объединения американских иностранных ученых).

В 1960-1961 гг. он преподавал в Вене, в 1963 г. - в Граце, в 1965 г. - в Мюнхене. Весной 1960 г. Парижский Богословский институт присудил ему звание доктора богословия. Автор 63 книг и брошюр.

 

Кламар. 1925 год

 

Пробыв две  недели в Кёнигсберге,   Наталья Сергеевна Балуева  выехала  во Францию и вместе с сыновьями поселилась в Кламаре. Николай Сергеевич Арсеньев многих там знал и дружил с ними:  с Лопухиными и Трубецкими, Осоргиными.

- Мы попали в среду Трубецких[25], Осоргиных[26], познакомились с Бердяевым[27], -  вспоминал Сергей Иванович.  – У Бердяева   был нервный  тик, а меня возмущали его гримасы, когда у него язык выпадал. Мне было 4 года. Мы с мамой ходили в церковь. Ещё  когда мы были в Москве, патриарх Тихон[28] меня причащал, и я хотел стать митрополитом. Я усердно молился, мне нравились одеяния, ризы. А тут в церкви с гримасами. Я начал выталкивать из храма гримасничающего человека, а это был известный философ. Он был очень милым ко мне, но контактов особых не было.

Позже, в 18 лет я познакомился с философом Эммануэлем  Мунье[29], это был французский философ и поклонник  Николая Бердяева. От него больше узнал о Бердяеве.

 

Митрополит Евлогий[30] давал мне читать в церкви в Кламаре и после службы благоволил ко мне. Помню, как к Митрополиту Евлогию приехал дядя Никола Арсеньев  и говорит:

- Серёжа хочет стать митрополитом.

Тот обращается ко мне и говорит:

- Когда я умру, ты станешь на моё место.

- Так Вы же скоро умрёте… - произнёс я, считая его очень старым.

- Нет, нескоро умру, - отвечал он. -  Но спасибо тебе за твоё желание…

А дядя Никола был возмущён, что его племянник так невежливо вёл себя.

В Кламаре жил Миша Бутенев[31], в большом доме, который они потом продали. Близко жили  Лопухины, Гучков, бывший министр Временного правительства[32].  У  него был сын Ванечка, слабоумный.

Недалеко жили братья Морозовы[33], наследники известной семьи Морозовых, у них был старый велосипед,  довоенный,  они меня на нём катали.

У брата Вани  началась астма, и мы поехали на юг Франции. Мама не знала,где  остановиться. Лето она часто проводила у дяди Коли. Это Николай Иванович Лобанов-Ростовский,  он то ли получил наследство, то ли ещё какие-то обстоятельства, но он купил кусок земли на горе,  на юге Франции, и построил хороший дом в  Габрисе, в 9 км от Грасса и  в 30 км от Канн. Габрис упоминается в книге Михаила Осоргина «В тихом местечке Франции»: «Строений в  городке  Gievres, носившем раньше имя Gabris, немного, не наберётся, пожалуй, и сотни». Мама туда ездила и познакомилась с местным кюре.  Когда дядя Коля разорился, он умер от инфаркта,  его вдова и дети переселились в Швейцарию.

Мама написала знакомому кюре, который помнил дядю  и помог маме. Мы жили на то, что посылал дядя Николай  Сергеевич  Арсеньев.  Мама не могла найти работы,  поэтому дядя Никола  нам отправлял всё, что получал за лекции в Варшавском университете. У нас одно время жил Толя Штейгер[34], милый мальчик, сирота, попал из  Праги во Францию,  его нам привёз дядя Юра, который любил помогать людям и отправил его к маме. Толя стал неплохим поэтом. Анатолий Сергеевич  Штейгер был родом из Киевской губернии, умер в Швейцарии. Его хорошо знали за границей. Был бароном швейцарского происхождения в 5-м поколении, титулованным, хотя в Швейцарии нет титулов. Отец его там получал пенсию. А Толя писал во время войны антинацистские стихи. Его сестра Алла Головина тоже была известной поэтессой в Русском Зарубежье. Толя переписывался с Мариной Цветаевой, которая посвятила ему стихотворный цикл «Стихи сироте». Наиболее известен его посмертно изданный в Нью-Йорке итоговый сборник стихов «Дважды два четыре».

 

 

Мамин знакомый кюре в Габрисе организовал у себя в доме пансион для детей: мальчиков, трудновоспитуемых, человек 15-20. Воспитывал энергично, давая пощечины.

Мне было 5 лет. Мы ходили в католическую церковь, 4 человека помогали ему во время службы. Кюре сбегал по ступенькам, раздавая оплеухи каждому второму.

Из Габриса ездили в Грасс, и мама навещала писателя и поэта Ивана Бунина[35]. Они дружили. Ведь Тульские были все. У Бунина жил писатель Иван Сергеевич Шмелёв[36]. Бунин не обращал на меня никакого внимания, а Иван Шмелёв был очень мил и ласков, беседовал со мной на разные темы.

Надо сказать, что до этого ещё, когда мы приехали в Кламар, было предновогоднее время – праздники  для русских детей.

- Кто хочет выступить? Стихотворение рассказать?

 Я отозвался, и меня пустили на эстраду. Я знал наизусть кое-что и начал читать: "Не ходите, дети, в Африку гулять".  Успех был бешеный. Иван Сергеевич написал статью в «Возрождении», упомянув меня, приехавшего из СССР.

Нас пригласил к себе в гости бывший  врач  деда Лобанова-Ростовского. Он нас угощал, и в том числе вином. Мама говорит: «Не надо!» Тот отвечал: «Это полезно!» Я выпил вина и буянил.

Когда мы жили в Габрисе, в это время мы получили сундук, который принадлежал дедушке Сергею Васильевичу Арсеньеву – дипломату. Сундук где-то затерялся и был потом доставлен нам.  И  там был его камергерский мундир, с золотыми лампасами, с треуголкой, которую я любил одевать.  В сундуке был серебряный сервиз,  старинный,  XVIII века, Долгоруковский, от прабабушки[37], с  вензелями, с гербом, массивные вилки и ножи. Он долго у нас сохранялся, потом Ваня заложил его в ломбард, в начале войны,  когда копейки не было в доме,  за 95 франков, сервиз  пропал, потому что выкупить мы его не могли.

Когда началась Первая мировая война, дедушка был послом в Норвегии. Он прибыл в Россию, и все свои сбережения потратил на формирование поездов  Красного креста.  Ничего не оставалось. Об этом почти нигде не говорят, но таких примеров в России было немало»[38].

 

 

Фото; С.Е Есенин (отмечен крестиком) среди персонала полевого Царскосельского военно-санитарного поезда №143, фото 7 июня 1914, Черновцы

 

Это характеризует Сергея Васильевича Арсеньева как истинного патриота России. Один из филологов среди русской эмиграции в США Роман Плетнёв писал: «Род Арсеньевых древний и славный. Семья Арсеньевых во многом походит, по своему духу, религиозной одаренности и верности русским традициям, на семьи Хомяковых и Языковых»[39].

Хорошо написал о своём отце  Сергее Васильевиче Арсеньеве, дядя Никола.

Среди близких  по духу людей были его родители, особенно мать, братья Юрий[40] и Иоанн[41], его сестры, тётя княгиня Ольга Александровна Долгорукая (рожденная княгиня Львова)[42], А.А. Нарышкин, член Государственного Совета[43]. С ним Сергей Васильевич породнился. Его старший сын Василий женился на дочери Нарышкина Ольге. У Нарышкиных Сергей Васильевич Арсеньев  всегда останавливался в свои приезды в Санкт-Петербург. Его лучшими друзьями были два известных учёных: директор Румянцевского музея в Москве М.А.Веневитинов[44] и профессор Киевского университета, византолог Ю. Кулаковский[45].

Готовясь к отставке по возрасту, отдав дипломатической службе 36 лет, Сергей Васильевич мечтал заняться экономическим и культурным строительством в своем имении. Но мечте не суждено было сбыться. Революция 1917 года, гражданская война, аресты и тюрьма надломили его здоровье. «Он сидел молча в своем кабинете и курил, курил... Он был глубоко русский человек и остался им, несмотря на долгое пребывание за границей, как и моя мать. Он был прямой, не «гнущийся» человек, не карьерист и не умел им быть…»[46]- таким вспоминал Николай Сергеевич Арсеньев  своего отца.

В окрестностях Канн

 

«Маме посоветовали,  - продолжает свой рассказ Сергей Иванович, -  что для оздоровления Вани,  нужно поселиться  ещё выше над уровнем моря,  жить в горах, чтобы бороться с астмой Вани. Поехали в деревушку, куда автобус приезжал один раз в неделю.  Тамошний кюре нас принял трогательно, старенький и добрый. Там нас навещали дядя Никола и дядя Юра.

Потом  мы переехали в другое симпатичное место, неподалёку, где были развалины Римского периода. Там я пошёл в школу. Мы стали местными. И когда приезжали  отдыхающие, я делал всё возможное, чтобы привлекать их, а местные мальчишки объявляли им войну.

Ваня предводительствовал, а я – в помощниках. Маме жаловались родители детей, а нам было весело. К осени уехали под Канны, местечко любопытное, много русских, в частности, из русских были два брата Буткевича. Они купили землю и построили  дом, начали его сдавать, а потом построили небольшое  селение - домов 10-12. В них жили исключительно русские люди.  

Ваня уже учился в пансионе в Каннах, у директора пансиона была  фамилия Боборыкина. Воспитатели, в основном, были из бывших кадетских школ России. Очень симпатичные, опытные педагоги. Мы с мамой ездили Ваню навещать. Там меня научили на часы смотреть.

Мама была знакома с князем Турчаниновым, который жил в Каннах. Там была православная церковь, где служил архиепи́скоп Григо́рий[47] :

«В Каннах   ля Бока была целая станица казацкая, - продолжает Сергей Иванович. -  Казаки работали на вагоно-ремонтном заводе. Многие из них не говорили по-французски, но выживали неплохо. Жили по-русски. Рассказывали,  как один казак упал с крыши вагона! У него спрашивают:  - Па бу ку?  (не сильно ударился?)

Он отвечает:

 - По боку. Как раз.

К тому времени относится событие, связанное с тем, что умер Великий Князь Николай Николаевич. [48]

 

Фото: Великий князь Николай Николаевич в  форме лейб-гвардии Гусарского полка

«Он бы похоронен в Каннах, - вспоминал Сергей Балуев. - Я впервые увидел на похоронах князей Черногорских. Николай  Николаевич  был мужем одной из дочерей  короля Черногории Анатастасии. Она очень много сделала для его популярности в России и в славянском мире.

В сундуке дедушки был портрет короля Черногории  - Николы  I Петрович-Негоша  и королевы Милены, портрет княгини Елизаветы Федоровны[49]. Князья Черногории подошли к маме, чтобы засвидетельствовать ей почтение, потому что знали о заслугах её отца Сергея Васильевича Арсеньева, когда он был послом в Черногории. Похороны были очень торжественные. В карауле стояли офицеры в форме царской армии. Сильные  у меня впечатления остались от этих событий.

 

 

Фото: Никола I Петрович с супругой Миленой

 

 

Фото: Великая княгиня Елизавета Фёдоровна

 

Гренобль

- На следующий год, - рассказывал Сергей Иванович, -  мы поехали в Гренобль, в Альпы, по настоянию врачей брата Вани. Дядя Юра помогал нам переезжать. В самом Гренобле было дорого снимать жилье. Устроились  в 11 км от города.  По воскресеньям ездили в церковь в Гренобль, службу вел о. Николай Фёдорович  Езерский. Видный депутат 1-й Думы. Человек замечательный, высокой культуры, самоотверженный. Всё  готов был отдать страждущему. Интересный, общительный и веселый[50].

У него был отрывной русский календарь, в нём стихотворение А.Н. Апухтина, посвящённое Крымской войне. Оно мне так понравилось, что  я выучил его наизусть.

Сергей Иванович прервал свои воспомиания и наизусть прочёл это стихотворение

 

СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ О СЕВАСТОПОЛЕ 

 

Не веселую, братцы, вам песню спою,
Не могучую песню победы,
Что певали отцы в Бородинском бою,
Что певали в Очакове деды.

Я спою вам о том, как от южных полей
Поднималось облако пыли,
Как сходили враги без числа с кораблей,
И пришли к нам, и нас победили.

А и так победили, что долго потом
Не совались к нам с дерзким вопросом,
А и так победили, что с кислым лицом
И с разбитым отчалили носом.

Я спою, как, покинув и дом, и семью,
Шёл в дружину помещик богатый,
Как мужик, обнимая бабёнку свою,
Выходил ополченцем из хаты.

Я спою, как росла богатырская рать,
Шли бойцы из железа и стали, -
И как знали они, что идут умирать,
И как свято они умирали!

Как красавицы наши сиделками шли
К безотрадному их изголовью,
Как за каждый клочок нашей русской земли
Нам платили враги своей кровью;

Как под грохот гранат, как сквозь пламя и дым,
Под немолчные, тяжкие стоны
Выходили редуты один за другим,
Грозной тенью росли бастионы, -

И одиннадцать месяцев длилась резня,
И одиннадцать месяцев целых
Чудотворная крепость, Россию храня,
Хоронила сынов своих смелых…

Пусть не радостна песня, что я вам пою,
Да не хуже той песни победы,
Что певали отцы в Бородинском бою,
Что певали в Очакове деды.
1869

 

В Гренобле оказалась наша дальняя родственница  Цурикова, урождённая Нарышкина.   А жена дяди Васи   (Василия Сергеевича Арсеньева) – Ольга Нарышкина. Они навещали нас, а мы к ним ездили. Я учился во французской сельской школе. В одном помещении с одной стороны сидели постарше дети,  с другой - младше.

Учитель молодой, симпатичный месье Бретон увлекался  автомобилями, он купил старую  гоночную машину, которая  постоянно ломалась. Жил он в 10- 15 км от школы на горе.  Спускался он оттуда легко, а обратно - ломался. Мы помогали толкать автомобиль вверх. Он чинил его постоянно.

Мы учили стихотворение Виктора Гюго  о революционных солдатах, смысл его в том, что они босыми ногами шли в бой, без обуви, потому что Франция заклинает их: "Защищай  меня!" И они отвечают:  «Да».

Всё абсолютно мы учили наизусть. Месье Бретон лежал под машиной. А я декламировал.  И когда в стихотворении было слово :  «Уи!»  – я сказал : «Уй!»  От   неожиданности он  ударился головой и ругался.

Дома мы говорили только по-русски. А когда ездили в гости – по-французски. Мы чувствовали себя русскими.

Ваня выдержал экзамены, сдал очень хорошо, оба мы учились хорошо, и нам муниципалитет выделил стипендию, в сберкассе был открыт счет на 10- 15 франков. Он  у Вани остался.

В классе со мной сидел рядом мальчик Минюс, и он был немного дурковатый, а отец его бил, когда выпивал, тем не менее, мальчик был очень симпатичным.

Учитель на уроке сказал, что надо всегда говорить правду. Этим проникся Минюс. Мы стояли у своих парт и ждали, когда войдёт учитель.  А у меня было расстройство желудка.  Он стоит и чувствует ужасный запах, но говорит:  «Что-то пахнет серой».  А я  получил пощёчину от месье Бретона. 

Меня  Менюс спас, когда полезли за яблоками, а хозяин погнался за мной.

Мне совестно, что рассказываю такую ерунду.

 

Летом 1928- 29 года мы узнала о расстреле дяди Бори Нарышкина. 20 человек было расстреляно[51]. 

Лёшка остался сиротой, у его мамы было душевное расстройство, так подействовало.  Алёша жил у дяди Васи Арсеньева с тетей Олей, считал меня двоюродным братом, дружил с Андреем Трубецким, был влюблён в его сестру Варю. Он великолепно знал языки, но ничего не смог окончить, не было среднего образования. В  школу не ходил при всей начитанности, до этого жил с тетей Катей в Швейцарии, сестры его матери.  После войны дядя Вася с женой и Алешка переехали в Бельгию, дядя Вася умер в декабре 1947 года  от рака горла, операцию сделали, но неудачно.

 

 

 

Париж.1930-е годы

- Из  Гренобля мы переехали в Париж, - продолжал  Сергей Мванович в задумчивости, а потом в одно местечко в горах, это была курортная деревушка. Жили там лето.  Нам подарили дворняжку, которую звали Шарик, а на собаку надо было взять билет, денег не было. И мы ходили в лес, собирали малину, ели, но и  продавали в кондитерскую, накопили на билет Шарику. Дядя Юра был секретарём Русского дома в Медоне, рядом с Кламарем.

Ваня ходил в школу, по воскресеньям мы отправлялись  в церковь. И в это время у мамы обнаружили рак груди.  Её положили на операцию, а к нам вечером пришли знакомые. Бывший морской офицер, капитан 1-го  ранга, Берг. И его жена.  Они очень деликатные, воспитанные. Два сына у них были. Один стал врачом, но не получил права практики.  И его брат тоже закончил мединститут во Франции, имел право практики. Эти братья привели нас к себе домой [52]. Операция у мамы прошла замечательно, это было  в 1930 году. Она прожила до 93 лет, в 65 лет у нее был рак гортани, вылечилась успешно.  В больнице мы её навещали раза два. Приехал дядя Юра, жили и обедали в Русском доме, где висели портреты государей. Жило там человек 200. Общался я  с пожилыми людьми, и у меня остались тёплые воспоминания. Одна няня вспоминала, как она была крепостной, кормилицей, уехавшей к своим господам. Таких было немало.

 

Кламар. 1930-е годы

- Мама выздоровела. Мы переехали в Кламар,  и я там учился в местной школе, а позже мама перевела меня в лицей, ходил туда три -четыре километра  пешком.  Там учились Трубецкие. Пётр уже заканчивал, а я поступил в 1-й класс, мне было уже 9 лет. Мама повезла на Монпарнас в воскресную школу. Был только на 1-2 уроках, потому что хотелось на спортивную  площадку.  Там я познакомился с 17-летним Андреем  Волковым, руководителем  "Витязя"[53].  Национальная Организация «Витязей» основана в среде русской эмиграции Николаем Фёдоровичем Фёдоровым в 1934 году. Девиз «Витязей» — «За Русь, за Веру!». Цель работы с детьми — воспитание любви к России, изучение православной веры, культуры, истории, знакомство с великими русскими людьми, воспитание чувства патриотизма.

Брат  Николая Фёдорова  -  Владимир был руководителем кружка в отряде "Искра".  Старшим был  Алексей Гирс, сын известного общественного деятеля [54]. В «Витязе»  учили русскую историю, играли, беседовали. Мы с Ваней  стали "Витязями". Наш отряд назвали «Рюрик», потому что первый рассказ по истории России был о Рюрике. «Рюрик» и «Искра» соперничали.

Летом поехали в первый раз в лагерь на юге Франции. В 5 киклометрах  от Канн. Здесь был знаменитый гольф-клуб «Канны». Замечательные лужайки, парасоли-зонтики. Эту местность предоставили «Витязям». Клуб-гольф был создан на средства Великих Князей, и поэтому хозяева помогали русским детям. Место замечательное. Жили в палатках.  Купались в Средиземном море. И потом из года в год ездили туда года четыре подряд.  Руководил  лагерем  Андрей Блум.

Был лагерь около Гренобля, в 30 километрах, историческое место. Наполеон,  когда бежал с Эльбы, встретился с войском, которое должно было под руководством Нея захватить Наполеона.  Наполеон выехал один к этому войску и выступил с краткой речью: «Солдаты, я ваш генерал!». Ней бросился целовать его стремя, и Наполеон захватил Париж. А  Людовик XVIII  бежал, но когда возвратился на трон Франции, Ней был расстрелян.

С Людовиком XVIII[55]  у нашего рода Арсеньевых сложились хорошие  отношения[56]. Французский король  был в эмиграции в России.  Арсеньев - дед моего прадеда -  с большим уважением относился к претензиям на престол Франции. В 1807 году  Александр 1  встретился с Наполеоном в Тильзите[57], Наполеон потребовал, чтобы Людовик XVIII покинул пределы России.

Когда Людовик  об этом узнал, то извинился: денег у него  нет. Он получал пенсию от русского правительства, но мой прапрадед  дал  ему  серьёзную сумму, рассчитывая, что он вернёт, но не вернул. Хранилось письмо у Арсеньевых, где Людовик  благодарил за хорошее отношение, когда стал королем. Дядя Вася говорил, что в семье считалось недостойным - требовать у короля долг.

На юг  Франции  в лагерь с нами начали ездить русские кадеты.  Андрей Шмеман[58] и Саша  Шмеман[59] - близнецы. Они отличались друг от друга . Андрей был великолепным спортсменом.

Моим другом был Кирилл Радищев[60], и   мы с ним по шесть недель  проводили в лагере. Два лета мы были  в лагере в Альпах. Но я мало интересовался, на какие средства существовали лагеря.

С нами занимался художник Константин Коровин[61], он рассказывал о том, как  ходил на охоту в России, очень приятный, милый человек, но жилось ему нелегко.

Кстати, о художниках.  В 1925 году ходили  мы с мамой к Александру Бенуа[62]. Он сидел в кресле,  ноги были укрыты пледом. Они с мамой о чём-то беседовали, а я скучал, поэтому он нарисовал волны, корабль и предложил мне дополнить.  Я не знал, что он знаменитый художник, и испортил рисунок.

 

Мы играли в волейбол, бейсбол. Однажды в Булонском лесу мы играли с американцами в бейсбол и побили их. Разгромили в пух и прах студенческую делегацию американцев.

 К нам приходил  Павел Волошин[63],  который  был регентом церковного хора церкви Знамения Божией Матери в Париже,  регентом в Большом театре,  организовал хор в Париже, и я туда ходил, любил петь, стоял между двумя братьями, боронами Фредериксами[64] . Когда я съезжал с правильной ноты, они били меня локтями в бок.

В Русском христианском студенческом движении[65] осталась малая группа  «Витязей». У нас в лагере был доктор, сотрудник Пастеровского института[66], а я, как и другие,  был санитаром с повязкой с красным крестом. Мы действовали смело. Лежал мальчик в лазарете, я его намазал не той мазью. Он за мной гнался. Но медициной я серьёзно увлекался. Это одна из причин, что я решил стать врачом. Вторая причина – помочь человеку справиться с болезнью. Тема сочинения ещё в школе была: «Кем хотите стать?» Я решил, что врачи помогают людям, и это благородно. Но обучение стоило дорого в университете, я долго его добивался.

"Витязи " мне очень много дали в плане моего развития, например, встреча с Мусиным-Пушкиным, который был одним из руководителей Национальной организации  «Витязей».

Гимн «Витязей» (Слова Н. Ф. Фёдорова, музыка П. Ф. Волошина)

Мы Витязи славной России,

За Веру, за Русь мы идём,

И эти слова дорогие

Мы радостно в жизни несем.

Не страшен нам путь тот суровый,

Надеждою он осенён,

И пламенем веры Христовой

Наш огненный меч освящён.

Работать на благо России,

Жить дружной и тесной семьёй,

Заветы хранить дорогие

Стремимся мы всею душой.

И помнить могилы тех славных,

Что отдали жизнь за неё,

И храмовый звон православных,

И знамя родное своё.

Мы Витязи славной России,

За Веру, за Русь мы идём,

И полные веры и силы,

Мы всех за собою зовём.

 

И был у нас батюшка в лагере. Выстраивались  мы на поле,  у нас была форма, поднимали русский флаг,  и также  у нас были разные значки. Ваня носил три полоски, как старшина.

Распорядок дня  был строгим. Утро начиналось с молитвы, потом шли на подъём флага, и то же самое - вечером. Была  у нас походная   церковь, иконы для которой написал известный художник  Дмитрий Стеллецкий[67].  Он приходил к нам в лагерь, всегда очень живой, и садился за работу: рисовал портреты мальчиков. Мне ужасно не хотелось позировать, но всё-таки  потом мой портрет попал в сборник "Иллюстрированная Россия"[68],  был в эмиграции такой журнал. На портрете  я увидел очень  сердитого  мальчика, себя.  Художник Дмитрий Стеллецкий  также расписал Сергиево подворье. Очень милый был  старичок. 

По воскресеньям  мы ходили строем на службу. К моему большому удовольствию,  мы регулярно отправлялись в церковь. Я начал прислуживать ещеё в Гренобле. И здесь тоже батюшка Георгий Шумкин[69], который  всех нас любил,  предложил прислуживать.  А потом был в моей жизни отец Виктор Юрьев. Я тоже с ним прислуживал. Помню псаломщика, студента  из Сергиева подворья, очень милый, он заставлял меня рано приходить. А Виктор Юрьев[70] был священником галлиполийской Церкви, где похитили генерала Кутепова. Со мной прислуживал Александр Воронцов-Дашков, умер в 19 лет. У брата его я был на свадьбе. Мать их - прямая наследница  царей Грузинских, у них было много  друзей  -  грузинов, они привезли родословную потомков царей грузинских[71].

 

Фото  Анна Ильинична Воронцова-Дашкова

 

 

Видел в нашей церкви генерала Алексадра Кутепова[72], адмирала Михаила Кедрова[73],  Александра Лукомского[74]. Старостой  в храме был один полковник с грозным видом .  Любил петь, но без музыкального дара. Отец Виктор Юрьев был очень музыкальным и говорил: «Серёжа, попроси его потише!» А князь мне  в ответ: «Брысь!»

В церкви  народу было немного.  Скоблина видел, Плевицкую[75].

Когда жил у Врангелей, тогда проходил судебный процесс  над Плевицкой, она сидела в тюрьме. Ей дали срок пожизненно, и она умерла в тюрьме.

Тетя Варя Арсеньева (Оболенская) вышла замуж за Салтыкова. Венчание было в галлиполийской церкви. Салтыков в Мюнхене открыл  своё издательство. Издавал очень хорошие книги, но разорился. Книга Менделеева о России, изданная им,  меня потрясла. Салтыков свои стихи публиковал , очень хорошие. Одно было посвящено тете Варе, где все строчки начинались на букву В.

 

У нас были сильные патриотические чувства.  «За Русь, за веру!»  – это моё, считаю это важным.  И мама воспитывала в нас, детях, патриотические чувства. Я верующий, воспитанный в вере.

В 11 лет я услышал о праздновании в СССР Октябрьской  революции, где-то прочел  о 15-летии революции: «15 лет - немалый срок», а я написал :

15 лет мы на чужбине,

15 зим в родном краю

Без нас упал холодный иней

На опустевшую землю.. .

Я протестовал против тех, для кого «Россия – ничего». Прочитал сначала на кружке, потом смутился и выбежал… А за мной помчались  мои товарищи  и хвалили.

Все, кто ходил в «Витязь», старались показывать себя с лучшей стороны. И у «Витязей» было хорошо поставлено патриотическое воспитание. Например, большое влияние на меня оказал митрополит Антоний, который прожил достойную жизнь.

Был во Франции Российский общевоинский союз, был кабинет Миллера.  Миллер  - милый старичок, остренькая бородка, был генералом еще в царское время.

Дядюшка Коля Княжевич  был самый молодой генерал в царской армии. Но ему было под 60. Женился на тете Кате Обуховой».

 

«В конце 50-х  годов, - продолжал свой рассказ Сергей Иванович Балуев, -   тетя Надя Обухова, когда  приезжал  Ив Монтан[76] в Киев, там была тоже , мы с Раей ходили на  её концерт. А потом в Москве я был в командировке, навестил её, и тетя Надя  пропела песню «Опавшие листья»[77]. Она великолепно пела. Села за рояль и запела. Красиво, тонко, изящно, благородно, жаль, что мало её знал[78].

 

Фото: Н.А. Обухова

Пояснение А. С.Балуева: «Насколько я помню, отец называл Надежду Андреевну Обухову троюродной тётушкой. По какой линии - не знаю, но у меня создаётся впечатление, что все дворянские семьи (роды) находятся в каком-то родстве друг с другом: Голицыны, Трубецкие, Арсеньевы, Обуховы, Нарышкины и т.д. и т.п. По поводу "дядюшки Коли Княжевича" который был самым молодым генералом свиты Его Императорского Величества. Да, генерал-майор Княжевич Николай Антонионович (1871-1950) командовал Крымским полком, а затем был последним таврическим губернатором, по происхождению серб, эмигрировал после революции сначала в Югославию, затем жил с семьей несколько лет в Венгрии, а позже переехал в Париж, где и скончался, женат он был на Екатерине Борисовне Обуховой, кузине Надежды Андреевны Обуховой. А Надежда Андреевна Обухова вскоре после окончания Московской консерватории вышла замуж за Павла Сергеевича Архипова, служащего Большого театра: он заведовал постановочно-монтировочной частью. В 1914 году он стал офицером, и во время Первой  мировой войны Надежда Обухова всё бросила и поехала с ним на фронт, а после того, как муж её погиб на фронте в 1916 году, вернулась в Москву и больше замуж не выходила, посвятив всю свою жизнь искусству».

 

- Мне было четыре года, - продолжил Сергей Иванович, - когда мы выехали в во Францию с мамой. Она нам с братом Иваном, он старше меня на два года, читала книги русских писателей, мы ходили в православную воскресную школу, в православную церковь. Мама поддерживала связь с талантливыми русскими людьми, оказавшимися в эмиграции. Мой детский портрет написал художник Константин  Коровин[79]. Он уже был в пожилом возрасте. Наряду с даром живописца, Константин Алексеевич обладал и литературным талантом. Когда утрата зрения вынудила его полностью отказаться от изобразительного искусства, художник продолжал писать хорошие рассказы.

 

 

Фото: К. Коровин, портрет кисти В.А. Серова 

 

Мы с мамой ходили на русские похороны и свадьбы. Образцом для подражания был для меня дедушка Сергей Васильевич Арсеньев. А когда в 1939 году дядя Никола вынужденно прекратил преподавание в Варшаве (началась вторая мировая война), моё существование поддерживала О.М. Врангель, у которой я жил и питался. Очень сильное впечатление на меня произвела в те годы книга, которую я постоянно читал,  «К познанию России» Д.И. Менделеева, очень глубокий экономический анализ. Ведь, живя вдали от России, мы продолжали её любить.

В Кламаре я поступил в лицей, куда ходили и Трубецкие - все.  К нам приехал из Болгарии Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский[80],  мы его называли  Дидик, двоюродный брат мамы.  Жил  дядя Дидик у нас целый год, жили дружно.  В 1934 году дядя Дидик женился на Ирине Васильевне Вырубовой, уехал в Болгарию, а потом был расстрелян, когда Болгария попала под власть коммунистов.  Их сын Никита[81] собрал замечательную коллекцию живописи первой четверти XX  века, организовывал неоднократно  выставки в Москве: в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, в Музее театрального искусства, а также в Санкт-Петербурге – в Музее музыкального и театрального искусства.

 

Фото: Н.Д. Лобанов-Ростовский

 

Русский дом в Кламаре

- Когда мы жили в Русском доме, кто-то умирал, кто-то  рождался, - продолжал Сергей Иванович.  - Отец Александр Калашников [82] как-то отслеживал количество родившихся и умерших  и говорил: «Ну вот, баланс». Он был уже стареньким, и митрополит Евлогий направил ему в помощь  врача – о. Глеба Леперовского.

В Русском доме жили в большинстве своём русские, было немного французов, но их не было видно, они жили незаметно, а русские вели себя громко, начинали гудеть с вечера и до утра. Дом был 4-хугольный со двором-колодцем, куда выходили наши окна. Из нашей квартиры было видно, что происходит в квартире напротив. Через стену жил генерал Эрдели[83]  с женой, очень милые..  Когда мы устраивали с братом встречу Нового года с детьми, он приходил к нам, играл на рояле и пел.  Мы с братом разыгрывали шарады, было весело и интересно. В  Общевойсковом Союзе  Эрдели был начальником   разведки.  Он помнится как человек высокого роста, очень интеллигентный и подтянутый.

 

Напротив жил генерал  Алексей Владимирович Говоров[84], тоже очень милый человек, работал таксистом.  Зарабатывал немного, жили тяжело. У него был сын Алик.  Во время войны генерал Говоров участвовал в сопротивлении немцам, помогал советским военнопленным. Был выслан  из Франции в Германию за сочувствие Советскому Союзу.

Говоров попал  в ГДР, а оттуда - в Киев, получал персональную пенсию. К нему приезжал сын Алик, женился на советской девушке, я с ним встретился в Киеве. Теперь Алик  уехал во Францию и получает там пенсию. Прислал мне письмо с фотографией Русского дома, где мы жили. У нас с ним тёплые отношения.  

 

В Русском  доме ещё жили знакомые, очень активные политически. Помню разговоры, громкие дискуссии:

- Немцы хотят захватить Украину.

- Не отдам Украину.

Слышимость через стены была хорошей. Помню двух стариков:

- Не храпи! - говорит супруга.

- Что, душенька?

- Не храпи!

Бельгия. 1937 год

 

- Мы переехали в Бельгию. Я посещал храм и прислуживал в церкви Лейборийской.  Там служил отец Виктор Юрьев. Служба шла на древнеславянском языке в нижнем приделе, а в верхнем -  мы прислуживали вместе со Шмеманом, особенно по воскресеньям.

Служил отец Евлогий,  ласковый, добрый, милый, внимательный.

 

Во Франции в лицее, чтобы перейти в следующий класс, надо было получить средний балл по 20-балльной системе. Таких нас было очень  немного из 50 человек. Только 10 человек обычно переходили без экзаменов, остальные сдавали экзамены. В старших классах по физике в первом  квартале я был чуть ли не первый по результатам контрольных. Потом решил во втором  квартале ничего не учить, было отставание, пришлось догонять самому. Были  у меня периоды лени.

 Дети эмигрантов жили особой своей жизнью. По-настоящему я жил только летом в лагере, куда приезжали интересные люди. Это была чисто русская среда. Старый врач рассказывал о русско-японской войне, в которой он сам принимал участие. У меня создалось впечатление, что раненым в той войне было очень тяжело. Условия были не очень хорошие.

У него были очень энергичные методы. Помню, поправляя велосипед, я повредил цепью палец, ноготь здорово снес. У доктора палаточка отдельная. Прихожу. Взял он ножницы, окунул в спирт, и начал мне ковырять. Методы были полевые. Ему тяжело приходилось. В лагере к нему хорошо относились, а в Париже  он подрабатывал чернорабочим, Но его прозвали Юлием Цезарем за внешнее сходство.

Ларик Воронцов-Дашков помогал на кухне,  где поваром был бывший полковник, который ругал Ларика, пребывавшего всегда  в хорошем настроении. Как-то повар отправил его за луком в деревню, а мы пошли купаться, и  Ларик  пошёл с нами, потом мы вместе играли в волейбол, и вот пришли только к обеду. Ларик принес лук, но повар был глубоко возмущён.

 

Что я могу рассказать о похищение генерала Миллера? Я его видел накануне, дня за два до похищения. Мне было лет 15. Как раз в те дни очень много переживали. Миллер должен был встретиться с какими-то представителями, якобы немецкими. Скоблин  организовал эту встречу. Миллер что-то подозревал и написал письмо, попросил открыть, если не вернётся. Генерал Лукомский был его замом, он забыл, был занят.  Генерал Архангельский приехал из Брюсселя. Лукомский вернулся поздно и открыл письмо. Вызвали Скоблина, который был в Париже.  Собралось человек пять, они спросили, в чём дело. Генерал Лукомский позвал других, Скоблин выскочил из комнаты и сбежал. Они побежали за ним. Он поднялся этажом выше к Третьякову, агенту Советского Союза. Везде были жучки, и они всё слышали. Скоблина так и не нашли. И потом уже в перестройку я прочел, что он бежал в Испанию. Арестовали Плевицкую. Французы свысока относились к русским эмигрантам. На суде острили, играли словами, председатель суда говорил о том, что Миллер нехороший стратег, хоть и генерал. Было высокомерное отношение. Генерала Миллера усыпили, вывезли в Гамбург, где находился советский пароход, и на Лубянке его расстреляли.

Скобелев и Плевицкая были завербованы.

 

Мы переехали в Бельгию в сентябре 1937 года. Я учился во французском лицее в Брюсселе. У меня были приятели - французы. Создались хорошие отношения. Были очень богатые дети, их привозили на машинах, им открывали дверцы автомобиля. Были прекрасные преподаватели. Особенно по литературе.  Они все время стараются острить на игре слов. Русская эмиграция в Бельгии сильно отличалась от эмиграции во Франции. Во Франции было более демократично, чем в Бельгии, где относились к русским осторожно, с недоверием. В Бельгии оставалось почтение к титулам, граф ли,  князь ли.

У мамы было очень много знакомых,  но не все относились сердечно. В Бельгии был послом Дании дипломат, служивший секретарем в Норвегии одновременно с дедушкой. И когда мама приехала в Бельгию, он пригласил нас на чай. К ним приходили представители наших известных фамилий, соревнующихся за влияние. В отношении молодёжи тоже это сказывалось. Братья Долгачёвы были, мы очень дружили. Один умер, а второй приезжал к нам в Москву. Андрей Долгачёв пишет, звонит.

В 1938 году я должен был держать экзамены в Лильском университете. Мама уехала в Кёнигсберг, когда бабушка заболела. А я подъехал позже. Меня пригласила графиня Дона цу  Райхенсвальде  в свой замок, километрах в 70 километрах  от Кёнигсберга. У неё гостил в то время Алёша Врангель. Она из последних фрейлин императрицы Вильгельма Второго до революции,  очень симпатизировала Гитлеру, хотя большинство аристократов отрицательно и враждебно относилось к Гитлеру и помогали Советскому Союзу, чтобы уничтожить Гитлера.  Дневники миссис графини Васильчиковой говорят о «Красной капелле».  Я не знал её. Графы Фромдорф, Дёнгоф были в «Красной капелле». А старший сын графини Дона  погиб в аварии, она очень переживала. Младший сын Адальберт, он старше меня.. У него была машина  и личный шофёр Фриц, который нас возил по окрестностям. 

У них были вечера музыкальные, приезжали соседи. Стены украшали настоящие гобелены XVII века с пастухами и пастушками.

 

- Моя бабушка Екатерина Васильевна Арсеньева, продолжал Сергей Иванович, -  скончалась в Кёнигсберге конце сентября 1938  года, я был на похоронах. Встал вопрос о том, чтобы мама осталась там, потому что в Бельгию дядя не мог посылать денег, это было невозможно. И стали говорить о том, чтобы и я перебрался в Кёнигсберг.

Но мне нужно было сдать экзамены, я хотел поступить в Лильский университет. Я поехал во Францию, у  меня был билет только туда, но  с деньгами  было очень туго. Я попал в один монастырь, там находился недели две. Отец Климент помог мне с билетом в Брюссель. И я не знал, где мне переночевать. Даже хотел поступить в иностранный легион. Я тогда несколько ночей провёл у Пети Тухачёва. На чердаке  ночевали я и Женя Драгичев. И после этого Женя попал в иностранный легион , выслужился у де Голля, устроился, женился на француженке. Когда  мы пошли во французское консульство наниматься в иностранный легион,  мне не было 18 лет, и мне отказали.

 Я решил: если я выдержу экзамен, то буду дальше учиться. Получилось так, что Ольга Михайловна  Врангель собрала денег, и мне удалось заплатить за экзамены. Стоило это 140 франков. У Ольги Михайловны были гости, и она предложила «собрать денег Серёже на экзамены». Это было очень трогательно. Она отдала мне эти деньги, и я смог поехать в Лиль.

Приехал в Лиль, ночевал в общежитии католических студентов, которое было пустым, потому что в это время была нелегальная мобилизация во Франции.

У меня денег не было. В монастыре отца Климента (Лялина)[85]  я познакомился с одним студентом - французским католиком, который жил в католическом студенческом общежитии. Он мне оставил свой адрес. Пришёл. Общежитие – суровое здание за высокой кирпичной стеной. Меня пропустил вахтёр, а общежитие было пустое. Это был 1938 год. По-видимому, большинство было мобилизовано. Меня принял аббат,  который сказал, что можно ночевать в любой комнате. Я переночевал и на следующий день рано утром к 8 утра я должен быть на экзамене. Я выхожу из комнаты, а никого вокруг нет, закрыты все двери и ворота. Я не могу выйти за ворота. У меня был маленький чемоданчик, бросил его  через стену и полез по этой стене, метров 5 высотой. И в это время вижу несколько человек, один их них стал кричать на меня. Я прыгнул и побежал, за мной гнались, но я убежал, и я попал, наконец, в университет с опозданием. Опаздывать не принято было. Меня не хотели пускать, темы сочинений уже были объявлены, но председатель комиссии очень строго мне внушал, выговаривал и разрешил сесть за столик. Я уселся, получил задания. Три темы на выбор. Оказалось, что ручку я потерял.  «Извините», - сказал председателю, попросил дать ручку. Тот  снова отругал, но дал ручку – авторучку, шариковых ещё не было. С 8 до 16 часов давали время для сочинения.

Написав сочинение, стал думать, как завтра выйти из общежития, на  второй день было два экзамена. Опять из общежития утром надо выходить, но на этот раз дверь была открыта.

 

Удалось сдать экзамены, вернулся в Брюссель. Ждал результатов. Их объявляли по радио. У меня не было радио. И я попросил товарища послушать. Мою фамилию попутали и назвали Валуев. Он не услышал моей фамилии и сказал, что я провалился. Я пошёл к директору лицея попрощаться, и тот сказал, что меня зачислили. Сдал экзамены в бакалавриат.

Денег у меня не было совсем. Брат Ваня к этому времени вернулся из Англии, где он учился по обмену студентов. Мы приехали в нашу комнату, которую снимали у бельгийки. Платить нечем. Хозяйка оставила при себе наши вещи. Брат тогда и заложил сервиз долгоруковский от Натальи Юрьевны Долгоруковой. Я некоторое время побыл в монастыре у отца Климента, вернулся обратно.

Я начал курить в 16 лет, мама имела неосторожность, сказать, что дедушка Сергей Васильевич Арсеньев курил. Я начал курить в лагере, приехав оттуда,  продолжал, мама встречала меня на вокзале. Я остановился и закурил.  Мама с удивлением: «Что ты делаешь?» Я сказал, что мне 16 лет.

Итак,  экзамены сдал, настроение  стало лучше. И я заходил к Алеше Врангелю[86], мы сблизились.

 

Фото: Семья Врангелей

 Ольга Михайловна,[87] узнав о моей бездомности, предложила комнату  её сына Петра,  а Петр[88]  к тому времени женился на красивой и богатой фламандке и переехал к ней.

Это была маленькая комната, но симпатичная, уютная. Обычный бельгийский дом, узкий , тянущийся  вглубь. В Европе, и в том числе в Бельгии, был большой налог на фасад дома, поэтому строили узкие и длинные дома. Когда входишь в дом, справа  -  ход в подвал, где столовая и кухня. Поваром работал солдат Белой армии Николай, нога на деревянном протезе. Заботился и стряпал. Несколько ступенек на 1-й этаж по-нашему. И справа – комната Ольги Михайловны, рядом - гостиная. А с левой стороны лестница на второй  этаж, и коридорчик упирался в комнату, напротив входной двери.  Здесь я и жил.

 

Дом Врангелей был открыт для всех. Он  не запирался. Бывало, ночью откроется дверь, и  я вскакивал и закрывал. Я ходил на вечеринки, поздно возвращался. Ольга Михайловна обеспечивала жильём и едой.  Я немного подрабатывал уроками. Директор лицея хорошо ко мне относился и рекомендовал репетитором поработать. Был  у меня ученик – сын французского атташе. Очень симпатичный, но лентяй страшный. Он не смущался, на ты ко мне. Незадолго до начала войны – реклама гастролей какого-то знаменитого певца, приехал в Бельгию из Франции. И я пришёл давать урок, а он старался изо всех сил отвлечь меня.

 - Ты знаешь, этот певец у нас был, обедал, он главный шпион, все артисты - шпионы.

Мне пришлось с ним повторять латынь. Сам я  тоже учил, чтобы быть готовым.

А часто у меня совсем не было денег. И что трогательно, что в доме у Ольги Михайловны кто-нибудь в карман подбрасывал денег.   У Врангель было два сына, жила фельдшер Вера Васильевна, повар Николай, я.

А также в доме жил брат Ольги Михайловны, у него был прогрессивный паралич.  И приходила графиня Толстая:

- Серёжа, запомни, пять минут удовольствия -  и 30 лет мучения. Прогрессивный паралич – последствие сифилиса.

Фельдшер Вера Васильевна была строгая, но очень приличный человек, и она мне мелочь подбрасывала в карман.

Одежда у меня была скромной, но я следил за ней, зашивал. И помню, взял ножницы и себя поранил.

Когда входили в переднюю  часть дома, вдоль лестницы на второй  этаж были развешены сабли, кинжалы барона Врангеля, его портрет.

Мало говорили о нём, но с большой  любовью.  Выдающийся талантливый генерал, порядочный, с чувством чести и достоинства, но требовательный. Ольга Михайловна – просто замечательный человек. Я  незнакомый в сущности мальчишка. Товарищ её сына. Она предложила переночевать, а потом и оставила жить.

Дядя Никола немножко тут посодействовал, мама знала баронессу Врангель. Оказалось, у нас и небольшое родство, потому что сестра моей бабушки тётя Ольга Лобанова-Ростовская первым браком была за Катковым, который был родным дядей Ольги Михайловны. Баронесса   знала тётю Ольгу, вышедшую замуж вторым браком за английского посла в Италии, дипломата, и стала леди Эджертон. Ольга Николаевна Эджертон   помогла выкупить дяде Николе всех родственников из Советского Союза в 1933 году. Это были колоссальные деньги. Удалось выкупить бабушку, дядю Васю  с  женой, Алёшу Нарышкина,  тетю Анну и тетю Веру с мужем. Дядя Вася перед этим 9 раз был арестован большевиками.  А тетя Аня с тётей Верой и бабушкой провели  около 11 лет на Соловках. Их спасли. Дядя Никола собирал деньги, и леди Эджертон помогла. Механизма выкупа не знаю. В конце 1933 года они все благополучно прибыли в Кёнигсберг. Тёти написали книги о своём пребывании на Соловках на немецком языке.  Муж тёти Веры Евгений Гагарин  тоже написал несколько книг. Он был одарённым автором, увлекался Буниным, и его стиль был очень хорош.  Тетя Аня взяла псевдоним - Анна Русинова. В Германии о них знали. Я помню рассказы дяди Евгения  в «Новом времени», в «Возрождении». Его книга «Путь на Голгофу»  - довольно ивестная.

Ольга Михайловна  Врангель была человеком редкой доброты, ума, веселая и обаятельная.

 

 

Фото: О.М. Врангель с детьми

 

 Первое время, с октября 1938 года до 1 сентября 1939 года, почти год

недалеко от дома Врангелей жила  их старшая дочь Елена Врангель[89]. Она вышла замуж за американца. Симпатичный молодой американец, работал в фирме Дженерал-Моторс. Елена была очень темпераментной. У них был сын Филипп, мальчик лет 5-6 и девочка Дарьюшка, годика 3. Она каждый день приходила, виделись, встречались. Она тоже была доброй.

Вторая дочь Наташа Врангель вышла замуж за Алёшу Базилевского, который был инженером в известной фирме  «Мольвей».  Но болел диабетом. Наташа - на редкость красивая, очаровательная, чистая, открытая. А Петра я мало знал. Ольга Михайловна не одобряла его женитьбу. Он меня не замечал, здоровался, но никакого контакта. А Борис Врангель[90] был двоюродный племянник. Отец его был губернатором Саратова, а мать - Голицына. Ей было очень тяжело. Отец Бориса был убит во время революции. Мать осталась с двумя сыновьями. Было очень тяжело. Вот почему она и поместила сына в католический колледж, и хотели его убедить стать монахом. Ольга Михайловна воспротивилась этому, и он остался у Врангелей, поселился  у них незадолго до меня, жил в комнате рядом с Алёшей на втором  этаже. 

 

Я заканчивал    лицей,  довольно далеко ходил на занятия  пешком, редко я мог себе позволить трамвай. Я занимался с удовольствием, и тут познакомился с  Эманнуэлем  Мунье[91]. Я учился на  подготовительном отделении университета, посвятил  год философии и филологии. Нам задавали философские сочинения, которые почему-то назывались диссертациями. Профессором по философии у нас был очень милый  хранитель главного музея  Брюсселя. Очень дружил с молодым философом Эманнуэлем  Мунье. Была тема:  «Что такое интеллект?» Я думал над этим сочинением, увлёкся и начал проводить такую мысль, что кроме ума  - профессионального ума, не меньшее значение имеет сердечность, доброта. Приводил доказательства. И мой профессор прочёл и показал Мунье. Через некоторое время он передаёт записку, чтобы я к нему пришёл. Молодой, очень некрасивый, но очаровательный, внимательный, расположил к себе. Стал вести беседу.

- Хотите, приходите ко мне раз в неделю, и будем беседовать.

 Мне было лестно, я увлекался философией, рассказал товарищам, похвастался, а они были довольно богатыми, и они обратились к Мунье, чтобы тоже приходить, он согласился за большой гонорар. Кроме групповых бесед, он приглашал меня отдельно в другие дни. Он очаровательный человек. И даже в 1-м философском словаре о нём есть статья, так же как и о Евгении Николаевиче Трубецком[92] есть статья,  его брате Сергее Николаевиче Трубецком[93].

 

Мунье был ведущим философом в течении  персонализм   и высоко ставил Бердяева. Я видел Бердяева, но не общался. Одним из первых Мунье возлавлял  сопротивление  нацизму во Франции в начале оккупации. Умер после войны. Оставил о себе самые тёплые воспоминания. А теперь дополню о периоде  жизни у Врангелей. За несколько месяцев до начала войны в 1939 году у Ольги Михайловны были встречи с американским послом Джозефом Дэвисом[94]. Он прекратил свою деятельность в Москве, закончил её, возвращался через Бельгию. Дэвис  ей сказал, что будет война. Ольга Михайловна  была очень известным человеком в Бельгии, получала пенсию из Югославии, с ней считались в правительстве Бельгии. Я получил вид на жительство в Бельгии, а когда увидели, что живу у Врангелей, то отношение  стало очень уважительным.

У неё было множество связей, она нас брала с собой к очень  богатым бельгийцам. Мы были у одного человека: у него крупные дела в Аргентине, прекрасный дом, роскошный, с большим вкусом. У него дочь и подруга дочери Жаклин де Вит[95]. Ольга Михайловна беседовала   с их родителями, а мы с Алёшей - с девочками, я был влюблён  в Жаклин. Она занималась  в художественном училище, а я бегал через весь город, чтобы с ней встретиться. У Врангелей всегда было много родственников, гостей, брат Ольги Михайловны Иваненко, который был женат на молодой француженке. Котляревские  были: Николай Михайлович,  личный секретарь Петра Врангеля. Мане Котляревской , их дочери, было 6 лет, я её не помню,  а недавно она издала книгу  «Крестный путь генерала Врангеля»[96].

Поблизости жил генерал Лампе[97]. 

После встречи с американским послом Ольга Михайловна  начала хлопотать об отъезде в Америку. И последние шесть недель перед войной в 1939 году меня пригласил друг Врангелей, князь Козловский [98].  Он был владельцем  какого-то заводика. Был другом дяди Васи Арсеньева. Они защищали Кремль в 1917 году. Козловский пригласил меня на лето в имение, которое он нанял. Это был великолепный замок на границе с Германией. И ему писали письма отовсюду, супруги  были очень милые. Его две дочери: Хлебникова, муж был в иностранном легионе, вторая Базарова, позже уехали в Америку. И был приглашён Петя Базилевский. Родной дядя Андрея  Владимировича Трубецкого, дядя Котя,  был женат на Базилевской. И там я познакомился с ней и с Дарьей Трубецкой.

Узнал случайно о начале войны. Мы с Петей Врангелем радио не слушали, и я не отдавал себе отчёта, что такое война. 1 сентября немцы напали на Польшу, через 24 часа Франция объявила войну Германии. Козловский собрал  нас в машину и довёз меня до Льежа. Я думал, что поеду в Брюссель, и я оказался на вокзале, потом пошёл пешком  в монастырь к отцу  Клименту.

Меня обогнал толстый аббат на машине и подвёз меня в Брюссель. Я остался там совершенно один. Ваня получал стипендию в Антверпене, работал секретарём журнала училища. А мама - в Кёнигсберге.

С помощью аббата я получил стипендию Лильянского университета и поступил в мединститут  в Брюсселе. Поселили меня  в маленькой комнатушке Салтыковы, когда уехала в Америку Врангель. Кто такие Салтыковы? Тётя Варя Оболенская, двоюродная сестра моей прабабушки Долгорукой,  вышла замуж за брата дедушки - Владимира Васильевича Арсеньева[99]. Потом - за Александра Салтыкова[100]. В 1991 году в «Росссийской  газете»  были опубликованы некоторые его статьи. Он жил тем, что писал статьи  в католические журналы изящным французским языком. Умер в 1940 году, когда бежали из Брюсселя от немцев в Париж, он умер в Париже от инфаркта.

Война

Напали немцы на Бельгию 10 мая 1940 года. За пару дней до того, как вторглись немцы в Бельгию, было заявление, что не будет нападения. Шла советско-финская война, по Европе ездила дочь Манергейма[101], она выступала с докладами, и мы с дядей Салтыковым  ходили на её лекции, а дядя Саша Салтыков знал Манергейма. Борьба с большевизмом в статьях  Салтыкова сопровождалась  любовью к  парадоксам.  Он считал, что России необходимы крупные хозяйства, и поэтому в принципе совхозы могут быть полезными. Он замечательным  человеком был.

Приехал  как-то толстый аббат ванн дер Мишель Абе .  Тётя Варя его принимала, а Салтыков был глухим. Кошка Булька была девственной, и иногда она ласкалась к мужчинам. Аббат сидит, и Булька трётся об него, а тётя Варя говорит, что кошка девственная. А дядя Саша спрашивает: «Что-что?» Я долго хохотал.

Я, как мог, зарабатывал. Одно время  носил и продавал  занавески для  затемнения окон. Старался подработать. Однажды был удивительный случай. Холодная, дождливая осень. Возвращаюсь я вечером домой. Дождь, слякоть. И совсем близко от дома, где жили Салтыковы,  был маленький магазинчик, и возле него лежит билет в 1000 франков. Салтыковы тоже бедствовали. Они меня учили честности. Я деньги отдал в магазин, и продавец сказал, что бедная старушка потеряла.

-  Серёжа, это хорошо, но в следующий раз принеси домой, - попросил дядя Саша.

А потом пришла старушка и подарила бутылку вина за возвращённые деньги. Но я помню, как на меня смотрел дядя Салтыков, и я думал про себя: «Какой  я дурак!».

Накануне нападения  Германии на Бельгию я был на дне рождения  русской девушки, вернулся в два часа ночи,  решил, что я не готов к экзаменам. Начал читать текст на немцком языке. Сел у окна, открыл его, всходило солнце. В конце какой-то длиннющей фразы приставка  аб, которая всё меняла в содержании. Появились вдалеке самолеты, и я услышал взрывы.

Но весенняя погода не увязывалась с войной. Решил, что манёвры. Где-то в 6-7 часов утра услышал шум, разговоры, вышел на улицу и узнал, что немцы напали на Бельгию. Появились английские войска. Мы жили недалеко от центральной улицы, по которой ехали английские танки. Потом появились французы. Но немцы через неделю подошли к Брюсселю.

За день-два до этого ехали французы и англичане с невозмутимым видом, где-то подавленные.

Салтыков решил уехать, чтобы не попасть к немцам, он писал острые статьи против Гитлера и нацизма, видел в Мюнхене Гитлера, его окружение, писал, что это сумасшедшая личность и опасная. Я поехал вместе с Салтыковыми. У меня был велосипед, старенький, купленный по дешёвке, но я его отдал Ване. А я двинулся с дядей Сашей и тётей Варей. На поезд попасть было невозможно, но мы доехали до какого-то города, недалеко от французской границы, которая была закрыта. У меня  были угрызения совести. С братом, когда расстались, и тот решил ехать на велосипеде, договорились , что встретимся в Турне. Там учился  Андрей Трухачёв в текстильном училище. И договорились, что встретимся там, в училище. А мы  попали в другой город. Я колебался, ехать ли в Турне? Я советовался, Салтыковы поколебались и отпустили: «Повидайся с братом!»  Они сами пошли пешком, попали с трудом в Париж, дядя Саша не выдержал нагрузки и умер от  инфаркта.

А я встретился с братом, это мне очень повезло. Пешком шёл, как только пришёл, в тот же день началась бомбардировка. Турне был разрушен почти полностью, я, как медик, помогал нуждающимся. Один бельгийский солдат ударился в истерику, я успокаивал его.  Потом я  попал в жандармерию, забрали у меня вид на жительство, смотрю: кучка людей, это были немецкие евреи. Немцы в Голландии и в Бельгии выпускали диверсантов. Их боялись, и всех принимали за диверсантов. Евреев арестовали, и многие погибли по дороге в лагеря. К этим евреям меня присоединили. Один жандарм охранял всех с ружьем. Скоро я понял, что положение хуже некуда. Мне удалось  улизнуть, но надо забрать мой документ, и  я прошёл в главное здание. Я решил к какому-то офицеру обратиться, и к счастью, мне попался капитан:

-  Мне нужен мой вид на жительство.

 Я сказал, что я студент двух университетов. Он, оказывается, окончил Лильский, спросил, каких я знаю профессоров. И я получил свободу. С Ваней встретились и вместе двинулись к французской границе. Километров десять – и граница, закрытая, а немцы приближаются. Мы обратились к кюре, который заботился о беженцах, встретили монаха, который был племянником председателя палаты парламента. А ему дядюшка позвонил с просьбой: заботиться о его крестниках, которых было немало. И вот человек  10 мамаш  с детьми он пытался эвакуировать. Так как  часто диверсанты были в рясах, поэтому он переоделся в какую-то одежду, которая была ему мала. Мы помогали беженцам, и в благодарность за нашу помощь кюре достал велосипед, полусломанный,  и мы с братом поехали на север в Ипр.

Король Бельгии  Леопольд Третий[102] остался в Брюсселе. А нас пустили через границу, когда проезжали  наследники  короля Бельгии:  Бодуэн 1-й , Альберт 2-й и сестра их Жозефина-Шарлотта, премьер-министр  Бельгии Спаак[103]. Они перебрались в Англию, а мы - во Францию. Дорога вдоль побережья была свободной. А на шоссе был миллион беженцев, и некоторые французы за большие деньги продавали стакан воды. А нам один человек подарил кусок мяса. Мы встретили Алика Амеля. Его сестра вышла замуж за Александра Пушкина. И сын был у них Александр,  потомкигениального поэта.

  

Отец Алика  жил в России до 1937 года. Приехали они в Бельгию, мать русская. Они говорили все  по-русски. Повезло нам, что по  дороге встретили этого Алика. Вид  у него был потрепанный, оборванный, и он нас узнал, окликнул, страшно рад был, потому что он не говорил по-французски. Повезло нам, потому что  у Алика было бельгийское подданство. А у  моего брата  Вани была какая-то купюра,  но он не мог  её поменять, только бельгийцам можно было, Алик нам поменял.

Немецкие войска шли буквально по пятам.  Мы  попали в Руан, там тоже бомбёжка, и мы  остановились на какой-то железнодорожной станции. Там накопилось  огромное число бельгийцев. Они остановили поезд и влезли, и мы вместе с ними. Людей было так много, что даже в  туалете стояло 4 человека. Поезд три дня колесил по Франции. Ужас что творилось. Останавливались в поле на много часов. Люди искали воду и еду. Бежим в село. А поезд двигается. Бежим к поезду. Никто нас не принимал.1000 человек в поезде. Нас постепенно привезли в какое-то местечко в горах.  Там заканчивался путь железной дороги. В течение этих трёх дней фламандцы, среди них   много шахтёров, начали невероятную драку.

И вот вокзальчик, такой милый, где нас ждали:  «Привет нашим доблестным союзникам!»  Был митинг. Выступил какой-то старичок. И в это время вываливаются фламандцы, и начинается драка с болонцами.  Мы с Ваней стоим в сторонке, появились раненые, и мне пришлось ими заняться. Принесли йод, бинты, материю. Начали беженцев распределять по сараям, брошенным домикам. Пришлось организовать медицинскую помощь. Мы с Ваней при этом во всём участвовали. Приехал  мэр, подполковник бельгийского лагеря, он дал мне справку, что я с мая по август находился в должности фельдшера, и мне удалось её сохранить. Мэр был поляком, семья которого бежала из России в 1863 году, он довольно благосклонно ко мне отнесся. Обратились в жандармерию. Устроили амбулаторию, и приходило очень много больных. Все спали на соломе, условий никаких. У всех были какие-то деньги. И они все поменяли бельгийские деньги на французские. И все начали пить. Франции без кафе не может быть. Французы баррикадировались у себя дома, боялись шахтёров-фламандцев. Были больные и побитые, мне приходилось к ним ходить и ночью, и бывало,  больной лежит в бреду, а вокруг  идут драки. Впервые в жизни дрался и я. Меня же никто не бил, в лагере не было принято, но я кричал, отталкивал, ударял, чтобы привести в сознание. Работы было много. Был такой эпизод. Нам удалось получить много лекарств, по линии военных. Появились офицеры, которые считались командирами. Их иногда избивали. Французский отряд тоже разместился здесь. Когда бельгийцы сдались немцам, французы начали их презирать, издеваться. В конце концов, немцам и  французы сдались, тогда это прекратилось.

Приходит один  больной со страшным нарывом на руке. Я вскрыл и потерял сознание. И он меня одной рукой поддерживал. Когда нам прислали литр некоего эликсира, пахнет анисом, на спирту, и французы давали это средство при диарее, как скрепляющее. Как-то прихожу в амбулаторию. Дверь открыта, нет бутылки, пропала. Через некоторое время три фламандца, немного приглуповатые, приходят:

- Доктор, запор.

Я решил их проучить, налил по стакану касторки, и они стрелой помчались от меня. Мне было 18 лет. А приходили серьезные больные. Помню, один бельгиец, живший в сарае, высоко под крышей, начал подниматься по лестнице к себе, сорвался, упал на камень и разбил голову. Разбился  здорово. Удалось остановить машину и довезти его до госпиталя. Он вернулся, но  был  уже ущербный, хотя молодой, плохо соображал, ходил с палкой, и, как собака, ходил преданно за мной.

Устроили стационар, кое-как наладили быт,  хотя постель - солома, эпидемия дизентерии, но  как-то удавалось подлечить. Вокруг нас было 3-4 человека, которые помогали. Когда приехали военные, с ними был врач, который через неделю сбежал. Он был сыном богатого человека, хозяина верфи, беспокоился о жене, и он страшно ревновал, поехал искать, и мы остались одни. Поблизости был город Ним: развалины римские, таверны римские, замок замечательный. Появился глава французского  правительства, начались мероприятия, и должны были возобновиться экзамены в университете.

Поступило письмо нашему командиру, что студенты должны явиться на сессию. Меня вызвал капитан-бельгиец и сказал, что надо ехать. Приказ сделал, предоставил велосипед, я получил хлеб и колбасу. А Ваня заболел, температура высокая, было тяжёлое состояние.

Но Ваня всё равно меня отправил. На велосипеде  проехать 80 километров - это было  нелегко, и чтобы развлечь себя, по дороге  я сочинил стихотворение по-французски. (Читает  наизусть по-французски большое стихотворение).  Маленький перевод:  «Если Господь Бог помогает, благодаря своей величайшей доброте, людям добродетельным  и недобродетельным, то я обращаюсь  к тебе, Господь, помоги мне, потому что я уже не могу выдерживать все удары судьбы, и никто меня не спасёт, но дай мне силы – любить Тебя».

Такое было настроение. Но я добрался, приехал, должны быть на следующий  день экзамены. Познакомился с  сыном известного французского поэта, тот показал моё стихотворение   папаше, и меня хвалили и одобряли.

Экзамены с 8 до 16 часов. Темой диссертации я выбрал одну из трех: «Развитие позитивной науки. Добился ли позитивизм  исключения мистики?» Я написал более 40 страниц, потом были ещё экзамены. Сдал всё благополучно, вернулся в лагерь.  Ваня выздоровел, слава Богу! И я работал как медик.

У французов был старый военный врач, но он имел свои особые приёмы, которые французам не нравились, и они ходили к нам. К нам все очень хорошо относились. Мэр-поляк тоже. И Ваню, и меня просили местные жители с детьми заниматься, школа не работала. Ко мне обратился с просьбой хозяин главного кафе напротив церкви -  заниматься с его сыном. Они  все в семье были очень полные, и мальчик  их полный, страшный лентяй. Обычно он говорил, что  как мама и папа помрут, я продам эту хибару и махну в город. Мать им любовалась и баловала. Меня угощали оперитивом, и это была моя плата за обучение их сына. 

Я получил официальное  извещение, что я зачислен в университет. Сохранилась половинка этого документа. В конце августа бельгийцев решили репатриировать назад в Бельгию. А нам командир отряда сказал, что вы не можете с нами поехать, так как  вы не бельгийцы. И справка очень пригодилась.  Бельгийцы уехали домой, а мы остались. Местные жители предлагали нам брошенную ферму в горах. Мы  сходили, осматрели её.  Но Ваня рвался в Брюссель, там была его невеста Мариа, на которой он потом женился. Через пару дней нас встречает бригадир жандармов. Он сообщает нам:

 - Получил указание - всех иностранцев без визы направить в лагерь, но я не хотел бы вас в лагерь отправлять…

 Дали  нам провизию, велосипеды, и нас спасли этим.  Алик попал в лагерь, и он вернулся оттуда седой, молодой парень. В этих лагерях держали и испанцев.

Мы с Ваней уехали на велосипедах в Ним, потому что там оказалось бельгийское отделение Красного креста, и  мы туда обратились. Вначале  помогали в амбулатории. Нам встретился  молодой офицер из университета, в котором мы нашли  себе  товарища.  Нам предложили  уехать  с бельгийскими беженцами. Комплектовался железнодорожный состав, и там должен быть врач.  Нам с Ваней предложили быть санитарами. В день, когда отправлялся состав, пришёл врач по форме, составляли список какого-то инвентаря,  он указывал, распоряжался,  и вот поезд тронулся,  а врач  намеренно остался и помахал вслед ручкой.  Мы с Ваней – единственный медперсонал. Очень боялся я родов  женщин,  но доехали благополучно до Брюсселя.

Приехали  в оккупированную немцами страну. Увидели немецких  солдат и часовых, было тяжёлое чувство.

Ваня - сразу к невесте, а я не помню, где остановился, вообще остановиться было негде. Нашёл Бориса Врангеля. У него оказались  знакомые, которые  рассказали о  русской девушке, работавшей  шофёром у немцев, водителем  грузовика.  Она  предложила нам с Борисом: «Хотите поехать в Париж?»

 Я хотел найти тётю Варю,  и мы поехали с Борисом. И препятствий особых не было. Стали искать работу и пристанище.  Борис начал  работать  в гараже, я сначала  мыл посуду в ресторане, мне удалось заплатить за университет. Я  бросил потом работу посудомойщика и  стал грузчиком на товарном вокзале. В ресторане, в основном, работали  русские. И кто-то  мыл посуду, а три человека вытирали. И надо было быстро мыть посуду. Тишка Долгорукий был там, мой кузен. А шеф-поваром был Курбатов, он очень сильно пил. И все пили, работа была очень тяжёлой. Пары от горячей воды, руки в ужасном состоянии, оказалось, можно отравиться водой, вернее, паром. Отвращение было от воды, поэтому пили вино. Литра полтора-два за день. К вечеру, ничего не соображая, идёшь спать, а с утра -  снова на работу. Я помню, как Курбатов говорит:

-  Через неделю, чтобы тебя тут не было. Меня затянуло вино, и я не окончил университета. Пьяным не увидите, но трезвым тоже.

Я ему очень благодарен за его предупреждение,  и я начал работать грузчиком. Со мной тоже был русский студент, он сказал, что больше не может, поработав здесь неделю. Там среди грузчиков был русский казак, который не обращал внимания на нас, мы не существовали для него, как и для других профессиональных грузчиков. Самый тяжёлый, неудобный груз  - это должны были переносить мы. Я был на грани того, чтобы бросить это дело. Но был день, когда на меня взвалили тюк, который я тащил на четвереньках. Я думал, вот брошу и уйду отсюда. Донесу всё-таки. И донёс, свалился и сижу. И главный грузчик, грубый, сильный, постоял, посмотрел на меня и сунул мне сигарету в рот. Я покурил.

После этого все  изменились, изменилось отношение ко мне. Все стали заботливыми. Помню, как был мой день рождения. Я опоздал, проспал, прихожу: ни души. Буду ждать. И вдруг со всех сторон все начали  меня поздравлять: конфеты, какой-то пирог, весь день я сидел, и мне не позволяли работать. Это было один  раз в жизни. Я понял, какие  они хорошие люди.

Я уже говорил, что когда сдавал экзамены, познакомился с сыном известного поэта из авангарда. Отец его ко мне мило относился, прочитав моё стихотворение – обращение к Господу. И я вошёл в среду детей литераторов. Здесь обсуждали  новых авторов, я знал много стихов по-французски. Очень интеллектуальная  отмосфера. Грузчики ездили  в город, чтобы что-то перенести, перевезти кому-то.

А  тут я встречаюсь с интеллигентными девушками высшего общества.

Жил я в каком-то помещении, у меня много было товарищей, поставили «Горе от ума». Общественное проявление. И в частности,  нас с Борей Врангелем хотели вовлечь к тем, кто сочувствовал  немцам. Порембский в частности - очень талантливый химик, но демагог,  Рождественский. Их потом громили общественно.

Я знал Мишу  Лукина[104], который стал епископом Голландским. Был капитан Ларионов. [105]  Других не знал. Была группа, которая слушала советское радио. Газеты советские иногда попадались. Были дискуссии, обсуждения.

Я переехал в квартиру Ольги  Александровны  Хитрово[106], её сестра была замужем за двоюродным братом моей матери. У Хитрово был хороший дом в предместье  Парижа и квартира в Париже. Она предложила жить в маленькой комнатке в этой квартире. И так я работал грузчиком и  старался  учиться.

Когда фашистская Германия напала на Советский Союз, Сергей Балуев узнал об этом в православной церкви, куда ходил каждое воскресенье, во Франции. - Мы с товарищами, - вспоминал Сергей Иванович, -  обсуждали, как мы  можем помочь Родине, как пробраться туда, чтобы оказать сопротивление врагу.  У большинства был шок. Очень многие: Кирилл Радищев, Володя Скобцов, сын матери Марии, Костя Андронников, переводчиком был позже у Шарля де Голля. Леонтьев был. Мы собрались в маленьком кафе, сидели, обсуждали, как попасть в Россию, чтобы защищать Родину от немцев. Мы чувствовали  наш патриотический долг. Это побудило нас к тому, что организовалась группа сопротивления. Мы определяли местонахождение немецких частей в Париже, я хорошо знал город.

Да, были эмигранты, приветствовавшие Гитлера. Появился в Париже среди русских некто Жеребков, нахальный, молодой, возглавлял  русский комитет в Париже. Начал  требовать  от русских подписи о лояльности к немцам. Я протестовал. И довольно скоро вызывают  меня в комиссариат  местный,  а у меня не было французской визы. Меня выслали из Франции, отправили в Германию на работы в конце 1941 года.  Со мной были  также французы, которые были не угодны власти.  Сначала нас долго держали на границе,  а у меня была плитка шоколада,  отняли и её у меня.

Тройбург

Приехали в Берлин, в каком-то помещении  нас держали, потом стали распределять, а я не знал адреса и телефона дяди Васи Арсеньева, жившего в Берлине, но знал адрес мамы в Кёнигсберге, поэтому попросил отправить в Восточную Пруссию,  и вскоре стал сельским работником  в имении графов Дёнгофф[107].

Студент двух факультетов, медицинского в Брюсселе и философского во французском городе Лилле, Сергей Балуев  попал  сначала в Тройбург [ныне г. Олецко в Польше]  в Пруссии . Сувалковская область была присоединена к Восточной Пруссии после Версальского договора в 1918 году.

- Здесь, в Тройбурге, я  работал в больнице, при  которой  был барак, где лежали больные поляки, болели дизентирей. И меня послали туда, за ними я ухаживал, как мог. Главврач стал ко мне хорошо относиться, и я смог выходить  за колючую проволоку.  Главврач узнал, что я студент-медик  из Парижа.  У них развита профессиональная солидарность, медики помогали друг другу и семьям. Я подружился с поляками, родственники их приходили навещать больных. И тут я познакомился с дворянином Галцевичем, у которого было маленькое имение в 20 километрах  от Тройбурга.  Позже Галцевич сыграл решающую роль в том, чтобы помочь присоединиться нам с Андреем Трубецким к польским партизанам. Подпольная группа наша вошла в десантный партизанский отряд, сформированный в СССР.  Франц Иосифович Галцевич – это был очень культурный, интеллигентный человек. В Петербурге он окончил Горный институт, великолепно говорил по-русски. Он постоянно читал Бердяева, был его поклонником. Его очень уважали поляки, и был он в контакте с польским сопротивлением.

Из Тройбурга написал матери Наталье Сергеевне Балуевой, которая из Бельгии переселилась в Кенигсберг в 1938 году после смерти её матери Екатерины Васильевны Арсеньевой.  Дядя Никола  и дядя Юра были негодными к ведению домашнего хозяйства, - вспоминал  Балуев. - За всеми ухаживала Наталья Сергеевна.

Имение графов Дёнгофф

- Получив письмо, - рассказывает далее Сергей Балуев, - дядя Никола, друживший с немецкой знатью, поддерживающей антигитлеровское движение «Красная капелла», в частности, был в большой дружбе с известной графиней Марион Дёнгоф, которой удалось добиться перевода меня к себе в имение. Я работал как батрак, но вскоре познакомился с управляющим имения князем Ливиным. А у меня был приятель Ливин в Брюсселе. Мы разговорились, управляющий даже по-французски со мной начал говорить, какие-то воспоминания о Париже рассказал. И через некоторое время граф Дёнгофф  пригласил меня на обед, а потом  выделил комнату в замке. Я перестал батрачить.

 По вечерам у графов Дёнгофф  собирались все в гостиной. И старая графиня с кем-то под руку - с особенно почётным гостем - входила в гостиную. Остальные -  за ними. Шествовали в столовую. Стол круглый. Лакей в ливрее подавал. Немецкая кухня не самая лучшая. Но неплохо.  Я помню, как проголодался очень, съел свою порцию и попросил лакея еще. Графиня:

 - Сергиус, что Вы хотите?

Я,  не зная немецкого, сказал: «Мяса». Она дала распоряжение лакею, и он принес мне ещё.

На вечер как-то приехала графиня Ганец, миленькая  такая, за ней ухаживал Адальберт. Она ни звука по-французски, я –очень мало по-немецки. Но  я знал фразу по-немецки: «Вы такая красивая, как роза…» из Гёте. Она что-то в ответ щебетала, и мы смеялись, не понимая друг друга. Графиня в лорнет на нас стала смотреть подозрительно.

Алёша Врангель  был там некоторое время, он знал немецкий и хорошо говорил по-русски, и мы с ним подружились. Он одно время учился в немецкой школе.

У графа Дёнгоффа  были друзья на фронте, были его  товарищи офицеры.  Я помню, как он попросил принести карту, хотя я не говорил по-немецки, но понял, что они говорили об обороне Москвы. Я понял отдельные фразы: «Советские солдаты борются, как львы». И на карте маленькая Германия и огромный СССР. Что можно сделать?  Граф  был очень антигитлеровски настроен. У него была очаровательная молодая жена – Марион Дёнгофф. Она осталась вдовой, очень любила русских, помогала при поисках Янтарной комнаты. Юлиан Семёнов встречался с ней. Марион Дёнгофф  происходила из принцесс  цу дер Акси, которых очень уважал дядя Никола. У Дёнгоффов  был сын годика два, умер.  Приезжала племянница Дёнгоффа. Не помню имени. Симпатичная. А Дёнгофф учил меня немецкому языку, садил, заставлял читать по-немецки. Я читал какую-то страницу, и там было выражение «И так, и так»- «So wie so». А я прочёл  ударением на и, чем вызвал очень сильное недовольство. 

В этом имении были наши пленные из СССР. К ним относились неплохо. Их охраняли. Я был курящим, и всё своё курево с ними делил. Я общался с ними. Помню одного парня, который сказал, что был комсомольцем. Пленные  были какие-то низкорослые, слабые. Мне удавалось что-то для них передать из еды.

Кёнигсберг. Русское сопротивление

- По ходатайству дяди Николы, работавшего в университете,  – я стал санитаром в университетской клинике. В этой клинике, в основном,  лечили городское население, заведовал ею профессор университета  Брус,  и там читали лекции по диагностике внутренних заболеваний. Жил я уже в квартире у дяди Николы.

Фото: Н.С. Арсеньев в первом ряду второй справа

Это произошло к  концу ноября 1941 года,  я был в Кёнигсберге и встретился с мамой, с родственниками, поселившись на Регентенштрассе, дом 3 (сегодня улица Чапаева, 3). В этом доме дядя Никола (Николай Сергеевич Арсеньев) арендовал второй этаж. Мне выделили самую маленькую комнату около кухни. Дядя Никола занимал самую большую. С утра до позднего вечера сидел он за письменным столом, если не ходил на лекции в университет. 

Патриотизм был у нас очень сильный, поэтому дома велись разговоры о сопротивлении Гитлеру.

Дядя Юра (Юрий Сергеевич Арсеньев)  работал секретарём в японском консульстве и познакомил меня с управляющим хозяйством и садовником японского консульства по фамилии Коско. Полулитовец,  по-моему, или полуполяк , но с русским воспитанием. Не уверен, что точно запомнил, кажется,  Франц. Очень милый, женат на графине Огрух . Предки этой  графини  - ирландцы, которые переехали в Россию. У Коско, помню,  была маленькая дочь. И  он был очень остроумным человеком.  Мы часто обсуждали ситуацию на фронте и переживали то, что немцы хотели колонизировать Россию, в особенности Украину.  Мы всё больше узнавали о зверствах на оккупированных территориях. И видели ужасное отношение к нашим военнопленным, их выводили на улицы, и  они были совершенно измождённые, их заставляли работать, чистить улицы, их били. Никому не разрешали им что-то подавать. Обстановка всё  больше восстанавливала нас против немцев. Коско принадлежал к тем, кто их ненавидел.  У меня появилось ощущение, что он имеет отношение к польскому сопротивлению.  Он стал интересоваться, кому я давал уроки, зарабатывая. Я давал уроки одному офицеру, который жил в казарме при военном аэродроме. Этот офицер собирался во Францию, я давал ему  уроки французского. И я приезжал на аэродром, я мало что видел, а  Коско спрашивал, и я потом осматривал всё более внимательно и подробно рассказывал. Сведения он передавал дальше польским партизанам.

Летом в 1942 году меня опять отправили в Тройбург, и меня снова встретил тот же врач, уже как студента. Больных в бараке уже не было. Лето я там был и начал навещать Франца Иосифовича  Галцевича. Тот знал труды дяди Николы и переписывался с ним, приезжал к нему в Кёнигсберг.  Он был фактически помещиком очень маленького имения, которое немцы у него забрали, а он жил в избе. Недалеко в деревне Гарбась  Сувалковской  области находилось имение его сестры, которая была замужем за помещиком Бибиковым. Первая их дочь была замужем, а вторая Верочка, очень милая, училась в школе, домой приезжала по воскресеньям. С ними я тоже познакомился. Галцевич был очень настроен против немцев, и я начал понимать, что он в контакте с польскими партизанами. Он и помог попасть к ним нашей подпольной группе. У меня было сильное желание хоть как-то противостоять немецким фашистам.

- Мы общались, - продолжал Сергей Иванович, -  в Кёнигсберге с людьми, которые никак не симпатизировали Гитлеру. Была жёсткая организация нацистов. Мы потом уже узнали о том, что происходило в лагерях, на оккупированных территориях. Они насаждали себя, свою идеологию - населению, которое не очень отзывалось.

Те, кто приходил к дяде Николе, очень порядочные, интеллектуальные люди, они вначале не подозревали об ужасах нацизма. Они очень критично  воспринимали партийные  нацистские круги. Помню, как услышал анекдот, который они рассказывали.  Гинденбург был маршалом, а  Гитлер – ефрейтором. Они говорили: «Возродись, старый маршал, этот ефрейтор не способен двигаться». Были люди, которые страшно настроены против Гитлера. Была мать пятерых мальчиков,  я их видел только на фотографии. Они все погибли во время войны. Красавцы-мальчики. Мать ненавидела Гитлера, что естественно. Фрау фон Франсиус.

Немецкие титулованные круги ненавидели Гитлера. С ними  - немецкой знатью – и дружил дядя Никола, он  не просто именовал себя фон Арсеньев, как дворянин. Он добился письменного подтверждения этому, потому что прадед его был губернатором в Курляндии. И в благодарность за его правление высшее общество произвело в местную аристократию Арсеньевых.

Среди друзей Н.С. Арсеньева  - профессор Эрхард, знаменитый хирург, а жена - еврейка. За это Эрхарда  выгнали из университета. А так как он пользовался огромным авторитетом,  они принимали у себя  близких друзей. Жена даже не знала о гибели своих родственников. Немцы якобы ссылали евреев в Терезенштад, где были цветочные клумбы, и Красный крест приезжал, и всех уверяли, что им там хорошо. Она и думала, что родственники там. Профессор Эрхард – самый близкий наш знакомый. Он меня спас от смерти. Я бы умер. Среда наша была антифашисткой. Дяди радовались победам Советского Союза. Не все немцы вызывали ненависть: граф Дёнгофф был очень порядочным немцем. Профессор Эрхард,  и у нас было  много таких знакомых. Например, графиня Брокдорф[108], родственница той, что была участницей  «Красной капеллы», была поймана и казнена[109].

А Ваня оставался в Бельгии, женился на Марине, с которой жил всю жизнь, скончался он в 1988 году.  Он некоторое время жил в Кёнигсберге.

Мама ведала всем хозяйством. На Регентенштрассе жили дядя Никола, дядя Юрий. Мама заботилась о дядях. В апреле  1942 года дядя Никола добился того, что меня приняли в университет. Мне пришлось сдавать экзамены.  Был там анатомический институт, специально построен, очень хорошо выглядел. Был там старый профессор анатомии Хайнц и молодой профессор Бахтман.  Он открыл нейросекрецию. Нервные клетки головного мозга выделяют гармоны, которые регулируют функции гипофиза. Надо было сдавать экзамен по анатомии. Один курс я прошёл в Бельгии, и теперь надо поступить на второй курс. Бахтман начал меня спрашивать  по-немецки, потом  на  латыни, чего я тоже не знал, потом он взял меня за руку,  улыбаясь, повел в анатомический зал, и он тыкал ручкой в органы, я их называл. И так я сдал экзамены. Был профессор Вейбер по мышечной физиологии. Темпераментный человек, спрашивал по-французски, и все преподаватели шли навстречу. Я продолжал работать санитаром, а профессор Брумс всегда приглашал на лекции, что было очень полезно. Очень подружился с сотрудниками.  Работал, как студент. Ко мне очень хорошо отнеслись. Начал посещать лекции с большим увлечением. Многого  не понимал, потому что не знал хорошо языка. Читал очень усердно немецкие учебники со словарём, и потом понимал всё более свободно. Мы жили  у дяди Николы. Он был поглощён своей профессорской деятельностью. У него был кабинет, там он работал, когда не было лекций. Дядя Никола не слышал одним ухом, и чтобы не отвлекаться, он закрывал то ухо, которым слышал,  только мило улыбался, если пытались к нему обратиться.

Приехал в Кенигсберг доктор Тилли из Чехии, и он был русским, принадлежал к военной строительной организации «Турд».  Он  был хирургом и вёл в окрестностях Кёнигсберга подпольную работу. Он очень антинфашистки был настроен. Там, где он жил, в пригороде,  были военные заводы, и эти данные я тоже передавал Коско.

К концу 1942 года появилась в Кёнигсберге  Рая, моя будущая жена. Её вывезли насильно на принудительные работы  из Киева. Она была домработницей в немецкой семье. Как раз хозяин  дома  был в Киеве и участвовал в поимке молодёжи. Он выбрал для себя в домработницы Раю,  он умер вскоре,  и осталась вдова, которая  жила через улицу.  Пришла к дяде Николе и сказала, что у неё русская работница, что ей тяжело, по дому скучает.  Она просит  разрешения, чтобы  её  работница пришла в русскую семью, она бы лучше работала, такая немецкая практичность. Она привела  Раю к нам. Русская девушка была очень привлекательной, и она страшно переживала, что её положение - прислуги, её отпускали на 2-3 часа, она приходила к нам, я с ней разговаривал, гулял, и появилось  взаимное влечение.

В самом начале, когда я появился в Германии, смотрел на русских военнопленных, присматривался к ним, а со временем пленных стало все больше, с ними немцы обращались зверски. И появились гражданские, которых  насильно угнали. Многие ходили свободно. Там разные были категории. Самая такая тяжёлая - остарбайтеры, они, как и евреи,  должны были носить знаки, голубую ленточку с надписью «остарбайтер». Украинцы к остарбайтерам не принадлежали. Особенно западные украинцы, которые сразу приветствовали немцев и служили им. У них не было значков, у поляков тоже были значки. Различали западных белорусов:  вайсрутены.  Тут я тоже должен пояснить, когда меня департировали из Франции, то написали, что я русский – белый, подчеркнув, что я не советский и не коммунист. А в Германии меня написали – вайсрутен.  Поэтому я был послан на сельскохозяйственные работы. И дяде Юре трудно было достать документы, чтобы доказать, что я русский.

И очень много русских попадало в эти категории, которые были без значков.  Мама старалась, как могла, помочь русским, когда узнавала о них. Ей сказали, что в больнице лежит русский,  в очень тяжелом положении, молодой человек, которому ампутировали палец. У него было сильное воспаление. Мама сразу пошла навестить. Принесла ему Евангелие, еще что-то. Это был Петр Хамотин. Он нас навещал потом. Я  с ним общался, хотя он был немного старше. Его история такая. В Красной армии он был младшим политруком. Попал в плен, бежал с одним офицером, и их снова поймали. По дороге  они достали гражданскую одежду. Его поймали в Кёнигсберге, когда он пытался влезть в товарный поезд. Он сказал, что он западный белорус, что его привезли на принудительные работы. Его посадили на некоторое время в тюрьму, потом его выпустили.

Послали работать  в гараж, где хозяин ремонтировал военные грузовики. Там же работали и поляки. Работал там и еврей, который ходил с желтой звездой на одежде. Его не репрессировали, потому что во время 1-й мировой войны он воевал,  а это ветеран войны, его не трогали. Под его началом и работал Пётр Хамотин. И поляки тоже. Пётр устроился в старом кузове автомобиля, там и жил. Когда приходил к нам, разговоры велись о положении на фронте. Я ему и говорю, что мне надо идти в партизаны, чтобы приближать победу. Это наш долг -  защищать Родину. И он застыл, начал говорить: « А Вы не думаете, что я могу пойти в гестапо?» «Если ты пойдёшь, то не поверят. И даже не пытайся». Потом у нас были откровенные разговоры.

Постепенно у нас создалась подпольная группа. Что мог, я передавал любую информацию Коско, реже - Галцевичу.

Андрей Трубецкой

О русском подполье в годы Великой Отечественной войны в Кёнигсберге написано немного и почти неизвестно. В доперестроечное время этой теме калининградские краеведы не могли уделить внимания по понятным причинам. Антифашисткое движение в столице Пруссии возглавили русские эмигранты, о которых не принято было писать и рассказывать в СССР. Наша  задача - приоткрыть завесу в истории жизни русских людей, оказавшихся вдали от Родины, но не перестававших испытывать чувство любви к ней. Регентенштрассе – сегодня это улица Чапаева, д.3. Дом стал русским центром в Кёнигсберге в годы войны, когда в городе оказались военнопленные, вывезенные на работы молодые люди со всех концов оккупированной нацистами территории Советского Союза с их  «Путями неисповедимыми». Так назвал свою книгу, вышедшую в 1997 году, Андрей Владимирович Трубецкой. Он писал: «Я знал по настроениям Арсеньевых, что многие честные люди зажигались ненавистью и готовы были на многое, чтобы противостоять этой чуме».  Андрей Трубецкой  в 1939 году был призван в Красную армию, а 1941 году тяжело раненным попал в плен, чудом выжив в Вильнюсском госпитале. Из Кёнигсберга Трубецкой попадает сначала  к польским партизанам, а от них -  в русский партизанский отряд Орлова (В.К. Цветинского), который осенью 1944 года вышел в тыл в районе Каунаса. Войну Трубецкой закончил в Чехословакии в составе 148-го гвардейского стрелкового полка. О Кёнигсберге 1943 года он вспоминал:

«Город старинный, большой. В центре его замок с круглыми башнями по углам. В центре города на острове, обтекаемом рукавами Прегеля, старинное здание университета. Недалеко от замка два замерзших пруда с беспечными конькобежцами, как будто и нет войны. Много деревьев. Все добротное, аккуратное, чистое, хорошо ухоженное и никак не чувствуется, что страна ведёт страшную и жестокую войну. Правда, надо сказать, что в дни разгрома Сталинградской группировки были закрыты кино и театры, а на фронтовых картах-схемах, выставляемых в витринах, Сталинград просто перестали изображать. Был пущен слух, что фельдмаршал Паулюс покончил жизнь самоубийством («фельдмаршалы в плен не сдаются»). На стенах домов, в витринах магазинов да иногда в трамваях висели плакаты, по-видимому, геббелевского ведомства на тему: «Враг подслушивает». Иногда это были просто три буквы РST! – молчи! Запомнился и такой плакат: на мрачном тёмном фоне толпа измождённых людей несёт на большом бревенчатом помосте огромных размеров, прямо-таки исполинский, электромотор. А сзади, выше толпы, её подгоняет батагом великан восточного типа, очень похожий на нашего вождя. Плакат впечатляющий, а вот надписи не помню. Может, её и не было. Всё и так ясно».

«Много лет спустя я всего лишь на один день попал в Калининград. Весной 1945 года я был под Кёнигсбергом, где меня легко ранило между  Цинтеном и заливом, месяц я пролежал в госпитале в Прейсиш-Эйлау  (Багратионовск). В 1971 году я был в Вильнюсе на конференции, а потом купил билет до Калининграда. Увидел полуразрушенный город. Зашёл в университет, как когда-то заходил к Сергею, по пустырям двинулся на вокзал. Было не по себе».

О партизанах в Августовских лесах в 1975 году впервые была написана книга на польском языке. Автор её – Александр Омильянович[110]. Книга позже была переведена на русский. В том же году в Польше вышел сборник «В Белостокских лесах», одним из авторов которого был «Заяц» - Антонин Домбровский, описавший отряд, в котором был Трубецкой. При встрече с ним в 1978 году шёл разговор, «как много горького полякам пришлось пережить от нашей контрразведки». Трубецкой пишет: «Я ещё дважды ездил в Польшу по партизанской линии в составе делегации, были наши бывшие партизаны: Костя, Лена, Сибиряк, радистка Валя Юркевич, генерал-майор В.А. Никольский. Одиннадцать партизан отряда Орлова были награждены Польскими партизанскими крестами, Орлов – посмертно».

По возвращению в Советский Союз А.В. Трубецкой по доносу был отправлен в Гулаг, на медные рудники, где отсидел шесть лет за то, что отказался сотрудничать с КГБ. Вернувшись в Москву, он окончил МГУ и позже стал ведущим кардиологом в научном центре – ВНКЦ. Не раз приезжал в Польшу, на встречу бывших партизан в Августовских лесах, с делегацией из Советского Союза навещал братскую могилу польских партизан.

А.В. Трубецкой – представитель известного рода Гедеминовичей, потомок философа С.Н. Трубецкого, которого очень любил Н.С. Арсеньев. Как «родовитая особа», князь А.В. Трубецкой мог остаться на Западе и безбедно жить, но, как и все представители рода Трубецких, бесконечно любил Россию, хотел вернуться домой. МГУ имени Ломоносова гордится своим выпускником, посвятив на сайте отдельные страницы А.В. Трубецкому: http://vov.bio.msu.ru/dict/view.php?ID=346

Фото: А.В. Трубецкой, 1945 год

Фото:  Трубецкой Андрей Владимирович и Балуев Сергей Иванович в 1980-е годы

Трудности побега к польским партизанам

- В начале 1943 года, - рассказывал Сергей Иванович, -  в Кёнигсберге появился Андрей Трубецкой[111]. Он выходил из тяжёлого состояния после ранения, потихоньку выздоравливая,  в  имении Бутенева Апполинария Константиновича – дяди Поли -  в Щорсах.  Был Миша Трубецкой, Миша Бутенев. Сначала все у нас ютились, потом дядя Юра нашёл комнату у одной молодой немки – фрау Мицлаф на улице Диффенбах, куда переехал Андрей Трубецкой и Миша Бутенев. А Миша Трубецкой и дядя Поля оставались у нас. Вскоре Андрей и Миша поехали навещать своих родственников в Вене. Это Андрей описывает в своей книге «Пути неисповедимы». Они вернулись, Миша ухаживал за этой приятной женщиной фрау Мицлаф.  У неё было два маленьких сына. И Бутеневы, и Миша Трубецкой хлопотали о поездке во Францию, несколько месяцев это длилось. Андрей отказался. Он хотел вернуться в СССР. Он знал о том, что там мать осталась, к ней стремился.  Он сблизился с Петром Хамотиным. Ведь они были страстно просоветскими. Я помню, они все охотно общались с дядей Юрой, дядя Никола был более строгим и сидел в статьях и книгах. Дядя Юра осторожно задавал вопросы, но Андрей Трубецкой ни на что не обращал внимания, цель - только вернуться домой.

С Андреем Трубецким мы быстро поняли, что нас сближает: ненависть к нацизму, - и стали готовиться к побегу к польским партизанам в Августовские леса.

Находясь в Тройбурге, я подружился с одним польским фельдшером Немунисом. Позже, в советский период, о нём много писали. Немунис был знаком с польским помещиком Францем Иосифовичем Галцевичем, закончившим в Петербурге Горный институт,  всеми силами души ненавидевшим Гитлера. Галцевич поддерживал также связь с польскими партизанами. Выяснилось, что Н.С. Арсеньев хорошо знает Галцевича, который приезжал домой к Н.С. Арсеньеву, а тот навещал Галцевича,  также как и его соседа  - помещика Бибикова. Вскоре с Николаем Сергеевичем к Галцевичу  в деревню Гарбась отправился Андрей Трубецкой. Чтобы объяснить своё исчезновение, Трубецкой пишет письма: своей хозяйке и  Николаю Сергеевичу, что он Вене. С этими письмам я  отправился в Вену и выяснил, что письмо на почте  можно отправить только с паспортом. Выручила родственница, дочь выдающегося лингвиста С.Н. Трубецкого Дарья. И когда к Н.С. Арсеньеву пришли из гестапо, он протянул им пришедшее из Вены письмо.

 

Находясь в отряде Орлова, Андрей Трубецкой  держал связь с Балуевым, который остался в Кенигсберге, передавая партизанам необходимые сведения. Но было у него ещё одно дело. Сергей Балуев научился изготавливать нитроглицериновые смеси, которые русские, угнанные на принудительные работы в Германии, работавшие на товарной железнодорожной станции, закладывали в бутылках в вагоны, и в пути они взрывались. Банки со взрывчатым веществом прятали также русские, работавшие в мастерской по ремонту грузовиков, и эти грузовики, отправлявшиеся на фронт,  по пути подрывались. Изготавливая бомбы, Балуев однажды подорвался на одной из них, получив тяжелейшее ранение.

«Дяде Николе стоило больших трудов - замять это дело», - писал А.В. Трубецкой. Балуев вспоминал, что взрыв объяснялся изготовлением самогона, который он  тоже гнал. Сахар давал один русский пленный, работавший на разгрузке вагонов. Он придумал такую схему: прокалывал мешок острой трубочкой и ссыпал сахар себе в  шаровары. Сергей отдавал ему самогон и оставлял немного себе для обмена на продукты. При взрыве он получил тридцать процентов ожогов на теле, повредил глаз.

Сергея спас опять же дядя Никола, у которого был друг - доктор Экхард. После того, как Экхард был изгнан из университета за то, что жена его была еврейкой, они тихо поселились в посёлке Метгеттен (поселок  им. А.Космодемьянского), где была небольшая католическая больница. Туда устроился на работу врачом Экхард. Он поместил Сергея Балуева в комнату для умирающих, куда никто не ходил, кроме самого Экхарда.

 - Вернусь к  периоду подготовки к побегу в партизанский отряд, - продолжал повестование Сергей Иванович.  - Это было непросто. К этому времени в нашу группу пришли ещё  два русских, которых привёл немецкий майор, неизвестный никому. Они были в плену, из плена вступили в диверсионный отряд, антипартизанский, даже получили бронзовую медаль. В Кёнигсберге они работали на верфи Шихау. Одного звали Николай Шестаков, а другого – Бронзов. Шестаков был очень симпатичным, 28 лет, к нему относились как к старшему. Он пел, очень интересно рассказывал.  История его трагичная. Его отец был белым офицером, погиб в гражданскую войну.  И он помнил, как его мать прятала у себя друзей отца, белых офицеров. И пришёл комиссар с солдатами по доносу. Мать расстреляли на глазах.  Николай был очень патриотично настроен, готов был идти в партизаны. А Бронзов был неприятной личностью, хотя внешне симпатичный. И сам Шестаков от него дистанцировался и открещивался.

Итак, Шестаков вошёл в нашу группу. И ещё два товарища Шестакова. Их звали Ванюша и Димка. Один из них тоже был в каком-то немецком отряде, кажется, а Ванюшка был очень ловким, и Андрей в своей книге[112] описывает как раз его, как он работал грузчиком на товарном  вокзале, хитро сахар крал. Сахар приносил, и они с Петей Хамотиным гнали самогон. Потом обменивали на что угодно. Потом оказалось, что Хомотин  -  еврей, и он очень боялся, сказав нам об этом. Он был вынужден об этом сказать. Но всё по порядку.

 Он охотно ухаживал за девушками и пользовался у них ответным расположением. В частности, одна девушка, за которой он   ухаживал, забеременела.  Её звали Мария.  Мне удалось её устроить в гинекологический институт университета на аборт.  Хотя там не брали «остен», я договорился. И они пошли навстречу. И когда сделали предварительный анализ крови, то у нее оказался сифилис. Заразил её  этот Петя Хамотин. А я ещё её навещал. И я помню, как я, студент медик,  был под подозрением, что я виноват в этом.  Это было неосторожно с моей стороны.

А дядя Никола был глубоко верующим,  и раз в месяц к нам приезжал батюшка по договорённости и вёл службу. Собирали русских. Приходили молодые мамы крестить своих детей, рождённых там. Обычно я был крёстным отцом. Я потом считал своим долгом навещать этих детей. Немцы часто отбирали у молодых мамаш этих детей и держали их в университетской больнице.  И немки-медсёстры поражались и возмущались, думая, что я их отец.  Но меня это особо не волновало.

Потом этих «вайсрусенов» решили мобилизовать. В помещении  кёнигсбергского зоопарка заседала медицинская комиссия, осматривавшая этих новобранцев.  И Петьку Хамотина тоже заставляли идти на комиссию. А он болен сифилисом и обрезанный.  И он говорит мне:

- Сергей, сходи за меня.

Я пошёл, прошёл комиссию за него. Конечно, мы скрывали, что он еврей, и от Николая Шестакова,  он и так его терпеть не мог,  имел на то основания, потому что вскоре мы убедились, что Хамотин был ужасной дрянью.  Мария, которая очень пострадала от Хамотина, прямо сказала, от кого она заразилась, мы не знали, что она ему всё высказала.

Мы хотели к нему пойти, чтобы поговрить,  а навстречу нам бежит поляк, чтобы предупредить: Петьку пришли немцы арестовывать. Мы успели его перехватить, и пришлось нам скрывать  его в течение шести недель. Он чувствовал себя,  как затравленный зверь.

А мама как-то узнала, что он то ли заболел, то ли плохо что-то с ним. Но тут он сам к нам прибегает и говорит, что уже не может жить в гараже, что он болен. И мама приняла это к сердцу, как всегда. Она рассказала знакомой немке, и та стала сочувствовать «бедному мальчику».  Немка жила в квартире одна и предложила, чтобы он у неё пожил, пока не выздоровеет. Мама его и привела к ней. Пожилая немка кормила скпывавшегося Хамотина, поражалась,  почему он не работает.

К этому времени мы достаточно усиленно готовились к побегу в Августовские леса. Мне удалось с Галцевичем связаться и выйти на польское сопротивление. Фельдшера Немуниса, который был в контакте с партизанами, в Польше очень уважали. Андрей Трубецкой с ним тоже встречался. Подготовка была тщательная. И Андрей добыл старый револьвер, но пуль не было к нему. Холодное оружие готовили.

И вдруг приходит Николай Шестаков и говорит:

- Понимаешь, Бронзов узнал, что мы бежим, и хочет с нами.

Мы были страшно недовольны этим. А Бронзов достал гранату. И мы думали, не предаст ли он нас, если не возьмём с собой. Граната хранилась в бараке верфи Шихау, где они жили с Шестаковым.

 Петька Хамотин эту гранату украл у них.  И с этой гранатой жил у пожилой немки. Я решил у него забрать гранату. Прихожу, Димка ждал меня у дома. Я предложил отдать гранату, а он говорит, что когда придут за ним немцы, он себя подорвёт. Он был в полной истерике. Но я очень спокойно потребовал гранату, а он в истерике бросился на меня с финкой, которую я ему и подарил.  Я был возмущён, что с моей финкой бросился на меня. В конце концов, гранату мы забрали у него. И  с ней я ехал через весь Кёнигсберг на трамвае с верфи. А это был час пик, и народу была масса. Граната лежала в кармане моего плаща.  А я ведь понятия не имел, как она функционирует. И тут меня толкают со всех сторон. Но я благополучно довёз и передал Андрею Трубецкому.

К этому времени скончался доктор Тилле от тифа. Он собирался бежать вместе с нами. Незадолго до своей смерти он передал мне специальные бланки, командировки военных, для рядовых. Там стояла уже подпись. И я пошёл и напечатал командировку на имя Петьки. Удалось его перевезти в Белосток. Это уже март 1944 года. Он психически был в тяжёлом состоянии. Говорил: «Я пойду, расскажу о вас». Шестаков ничего не знал. Хамотин после войны вернулся в Москву, устроился водителем у какого-то генерала, в военном билете стёр, что был в плену. Андрей после войны нашёл Хамотина, была жена молоденькая -  русская,  симпатичная. А Хамотин донёс на Андрея, и по этому доносу Андрей Трубецкой оказался в ГУЛАГе. Жуткая вещь. Хамотин  и сейчас жив. Оказалось,  настоящая фамилия - Ханутин. Андрей даже познакомился  с  его отцом, который был директором музыкальной школы.

 А тогда мы двинулись до Сувалок. И недалеко от Сувалок была станция Прищепки, где прямо к станции подходил лес. Готовились тщательно, продукты собирали.  Наша группа уехала благополучно на поезде, а в  Белостоке польские  врачи из движения сопротивления собрали 1500 марок.  Я передал их  связному,   с этими деньгами  он был пойман. И  в одни день в 6 утра  пришли ко мне вооружённые немцы и сказали: «Идемьте!» Меня повезли в гестапо. И там начали допрашивать. Я не знал, в чём дело, а потом понял. Я сказал, что продал там костюм за 1500 марок.  Мне сказали, что это запрещено. И когда меня вели по лестнице на третий этаж, то спускался совершенно избитый человек.

У меня потребовали, чтоб я вернул 1500 марок.  Я послал их  в Красный крест и передал им квитанцию. Когда это было?  5 марта  1944 года.

В Кёнигсберге жил профессор Иогансон, который был датчанином, но родился в России, работал там долго, великолепно говорил по-русски. У него были друзья. Он был орнитологом, жена была русская,  родом с Алтая. Он был там в экспедиции и познакомился с ней. Не знаю о жене, но с ним была его дочь. Он в Кёнигсберге был директором Остинститута, занимался исследованием  Востока и России. Он понял, что Андрей собирается к партизанам.  Когда  Андрей с ним прощался, то Иогансон вынул из шкафа пакет с сухарями: «Пожалуйста, возьмите».

А мне нужно было закончить учёбу семестра, иначе дядю Николу я  бы подставил. Я поехал в Вену – подстраховать Андрея Трубецкого и дядей для объяснения исчезновения Андрея, встретился с Дашей Трубецкой. Она очень красивая, вышла замуж за доктора, австрийца. Неожиданно я приехал, чтобы послать из Вены письмо на имя дяди Николы от Андрея, ушедшего к партизанам. Андрей ещё дал открытку с подписью своей. Легенда была такая. В это время были бомбардировки Берлина. Было много разрушений. Андрей якобы  поехал к тёте, и, возможно, попал в бомбардировку. Я был в Вене только несколько часов, сутки не спал, только у Даши - пару часов, Дарья пошла на почту, письма можно посылать только с паспортом. Дядя Никола получил это письмо. Удалось замести следы Андрея, который  попал в партизанский отряд благодаря Галцевичу. Это было в  местечке Филиппово. Через фельдшера Немуниса сначала - в польский отряд, а потом в десантно-партизанский отряд разведуправления под началом Цветинского под фамилией Орлов.

Что касается Николая и Бронзова, я не знал долго, а потом уже узнал, что расстреляли Николая Шестакова. Я к нему очень хорошо относился. Он написал воспоминания о своем детстве, как с братом остался сиротой, когда мать расстреляли. На его глазах еврей комиссар расстрелял мать. И эти свои воспоминания передал нашей знакомой – русская немка фрау Шеффелин. У неё была дочь-музыкант, арфистка. Отлично играла на арфе в оркестре. Николай передал воспоминания Ренате Шеффелин. Она уехала в Грац потом, возможно, жива. Воспоминания были очень хорошо написаны.

Я оставался в Кёнигсберге, надо было сдавать экзамены. Отношения со студентами были хорошими. Кроме обычных экзаменов, должны были сдавать экзамены по спецкурсу -  по желанию.  У профессора Бахтмана я проходил спецкурс по гистологии и анатомии. И был у него помощник, возможно, у него и среднего образования не было, но великолепно разбирался в препаратах. Он очень помогал студентам. С ним многие советовались. Он сидит у микроскопа и зовёт профессора:  «Герр доктор! Посмотри!»  Обращался на ты в минуты увлечённости.

Надо сказать, очень сожалея, что в конце 1943 года был арестован Коско. Он погиб в Освенциме. Его арестовали по доносу горничной японского консульства. Была такая смазливенькая  Герда,  совершенная дрянь по человеческим качествам. Постоянно была во взаимоотношениях с японцами, то с одним, то с другим. Коско ей сказал своё мнение, и она на него донесла.

У  меня остались связи с Галцевичем. Когда ушла группа наша в партизаны, мне повезло достать точные планы Кёнигсбергской крепости. Когда мы ещё только приехали в Кёнигсберг, то остановились у хороших друзей дяди Николы, у профессора Серафин, и их  старшая дочь Дора Серафин была заместителем директора  университетской библиотеки. Там было много старинных книг, и иногда я к ней приходил, помогал что-то найти, сам рылся в запасниках. И я нашёл книжечку для служебного пользования, которая была написана сразу после 1-й мировой войны, где подробно описывались все фортификационные сооружения и их соединения между собой.  И мне удалось её переправить Галцевичу, а он  - дальше .

Ранение

- Я поддерживал отношения с ребятами, - продолжал Сергей Иванович, - которые работали грузчиками на железнодорожной товарной площадке. Это был большой пересылочный пункт. Всё, что направлялось на северный фронт, шло через Кёнигсберг.Через них я и направлял нитроглицериновые бомбы. Я начал их изготавливать довольно интенсивно. Когда я проходил химическую практику, то наша ассистентка рассказала, что она знает, как получить нитроглицерин. Притом она это увидела, когда у студентов это случайно получилось. Она схватила колбу, бросила за окно, и она взорвалась. Я понял, что это можно сделать самому. Глицерин и азотная кислота, она должна быть обязательно безводная. Её смешивают для этого с соляной кислотой. Я так и делал. Глицерин было сложно достать, но находил. И я давал бутылки грузчикам, которые работали на формировании военных эшелонов, они подсовывали в вагоны, и эти бутылки при тряске взрывались, повреждая поезда и вызывая пожары.

Поменьше  склянки подсовывались в баки военных грузовиков. Была попытка поджечь бензиновые склад, но не вышло. Я сам подорвался.

Петька в гараже, где работал, смог собрать самогонный аппарат и сам гнал самогон, чем  был хорошо обеспечен.

Миша Бутенев и  Андрей видели, что фрау Мицлов  было трудно  с двумя детьми, питания не доставало, и Миша начал тоже гнать, потому что он ухаживал за фрау. Когда Миша  уехал, Андрей гнал самогон. А когда он уехал, я переехал в его комнату. Мама спокойно это приняла. И я тоже изготовлял самогон, чтобы помогать фрау Мицлов. Самогон обменивался на продукты, но я больше изготавливал нитроглицерин, понимая, что риск большой. И что-то качнул, нарушил технологию, раздался взрыв. Меня змеевиком от самогонного аппарата ударило и разбило череп. Я ничего не помнил. И потом - ожоги страшные. Сетчатка глаза  пострадала. И тридцать процентов поверхности тела были обожжены. Это произошло 20 июня 1944 года часов в пять. Я потерял сознание, но потом попытался восстановить в памяти, как это случилось.

Я спешил к 22 июня, к годовщине нападения Германии на СССР, мы готовились сделать диверсию в лагере для бельгийцев, которые содержались в ужасных условиях.

Вечером, когда вернулась фрау Мицлов, а у неё был свой маленький магазин с хозяйственными товарами, она увидела меня без сознания  в подвале. У меня была сильная потеря крови. Она, конечно, решила, что взорвался самогонный аппарат. Это меня и спасло. Она где-то достала машину и повезла в хирургическую клинику. Тут мне тоже повезло. Там был дежурным хирургом ассистент, который меня знал как студента, и он отказался от меня, сказав, что нет места.

- Езжайте в Элизабеткранкенхауз.

А если бы он меня принял, то началось бы расследование.

Меня отвезли в поселок  Метгеттен (сегодня поселок имени Алексадра Космодемьянского).  Это была католическая больница. А там был главным хирургом - профессор Эрхард, хороший друг дяди Николы.  Доктор Эрхард меня принял, поместил в комнату для умирающих, в удалении, потому что умирающие стонут, кричат, и их держали отдельно. Это было такое подвальное помещение. Я там лежал один. Никто туда не приходил.  Лечили меня монашки. Одна такая полная, строгая, но очень милая ко мне. Был санитар герр Шмидт. Дня три я был без памяти, а потом смутно помню, что я очнулся и стал подниматься  с постели и сразу упал. Упал рядом стоящий столик. И на этот грохот прибежали и положили меня снова на постель. И я пролежал в общей сложности пять с половиной месяцев. Диагноз был определенный – ожоговая болезнь около 30 %  Это было очень больно.  Не заживало, появилось дикое мясо. Санитар говорил, что пойдёшь на ампутацию. Но мне сделали пересадку кожи. Страшное воспаление. Я лежал в море  гноя. Не было никаких антибиотиков. Первое время герр Шмидт вывозил меня из палаты, помещал в ванну с теплой водой и смывал гной. Первое время была такая боль, что я терял сознание.  А потом я убедился  в том, что и к боли привыкаешь.  Правда, профессор все-таки прописал мне опиум, его мне вводили инъекцией, и я хорошо помню, как я просыпался, и боли ходили волнами, главным образом, на ногах и бедре. А под опиумом волна тепла, очень приятная, спокойная. Я ценил это дело, и почувствовал, что я стал ожидать этого укола.

А профессор Эрхард первое время не был уверен в том, что я выживу. Раза два в неделю сам делал мне перевязку.  И как-то позвал дядю Николу, который ужасно боялся ран, крови. Это для него было невыносимо. А профессор Эрхард позвал его, чтобы он понял, что положение тяжёлое, неизвестно, выживу ли я. Я помню, дядя Никола сидел на стуле, у него было страшно страдающее выражение лица, он посмотрит на меня, потом отвернётся, мне даже было жалко не себя, а его. Мама навещала регулярно, слава Богу.

Когда меня помещали в ванну, это была зверская боль, но потом становилось легче, а другого пути не было.

Пролежал с 20 июня до начала декабря 1944 года. Потом уже в Бельгии делали пластику.

И меня навещала фрау Мицлоф,  она себя считала виноватой, я её успокаивал. Меня навещала и  Рая. И было несколько симпатичных девушек-военнопленных, которых заставляли работать санитарками в детской больнице. Очень славные были девочки. А ко мне не пускали: Раю пускали, потому что я сказал:

-  Моя невеста.

А когда приходили другие девушки, то полная монахиня с возмущением говорила: «Еще одна невеста?»

Меня навещала Надюша, за которой Андрей в свое время ухаживал».

Вскоре Раиса Акулова, в будущем жена С. И. Балуева, навестила Сергея в Метгеттене и принесла письмо от Андрея Трубецкого с просьбой - помочь супружеской паре подпольщиков. Это были люди из Москвы со своим заданием. «Я должен был помочь им устроиться в Кенигсберге и оказывать помощь. Эти люди были очень плохо подготовлены, - вспоминал  Балуев. - По легенде они должны были изображать немецкую супружескую пару». И Сергей сразу обратил внимание женщины, что на пальце у неё кольцо явно из Советского Союза, по цвету золота. У Ирмы, так называет её Балуев, был радиопередатчик, на котором были русские обозначения. Раиса Акулова взялась помогать Ирме. Радиопердатчик был в чемодане, который Раиса прятала у себя под кроватью, также как и другие вещи «немки». Балуев отмечает, как рисковала Рая, идя утром за молоком для хозяев и забирая чемодан, храня у себя до вечера. «Её бы пытали и уничтожили, если бы схватили». «Уже после войны, - писал Трубецкой, - наш командир сказал, что «немец» - это был Герман Матерн – видный человек в ГДР», являвшийся после войны членом политбюро СЕПГ в ГДР, Председателем  Центральной комиссии партийного контроля СЕПГ [113].

- Я сказал накануне взрыва , - вспоминал Сергей Иванович, -  что через неделю встречусь с партизанами. И меня ждали у этой станции Щепки Андрей , заместитель  командира отряда Костя Бондаренко. И ещё 3-4 человека. Но я не мог физически поехать. А эти «немцы» попали в тяжёлое положение, так как я не мог им помочь из больницы. К счастью,  попросил Раю. Она их спасла. Особенно эту женщину. А немец смог уехать на следующий день.  Попросил вначале Надю, но она отказалась. А Рая согласилась и сказала, если я погибну, то за Родину.

Рая держала  у себя эту рацию, советского производства с русскими обозначениями. Хозяйка могла войти и обшарить комнату Раи, что она вначале делала часто. Рисковала Рая страшно. Она отлично давала  себе отчёт, ее бы пытали, и она бы погибла. И она помогла немке, которая была в полном отчаянии. Она переночевала где-то,  а потом стоял вопрос, где хранить рацию. Рая рано утром встречалась с Ирмой в скверике. А ней лица не было, губы дрожали, было чувство, что её поймают. И она снабжена была плохо.  Ей дали просроченные талоны на продовольствие. По легенде она была вдовой немецкого офицера, погибшего на фронте. У неё должно было быть кольцо. Такого кольца не нашлось. И ей дали кольцо с камнем вместо обручального. Потом в последний момент нашли обручальное, но наше, а оно отличалось более высокой пробой. Она пробыла  в Кёнигсберге где-то две недели благодаря Рае, а потом получила задание ехать в другое место. Уже после войны  выяснилось, что Герман Маттерн был членом Политбюро в ГДР, что мне помогло, когда меня допрашивал КГБ.  Они говорили, что Вы не помогли, они погибли, я тогда ответил, что не погибли.

Помогло мне также то, что в августе 1944 года была страшная бомбардировка  англичанами, центр Кёнигсберга был разгромлен и сожжён. Но верфи не были повреждены, вокзал тоже. И через неделю снова бомбардировка.  Англичане впервые применили напалмовые бомбы, сброшенные по сути дела на гражданское насление. Поскольку много было обгоревших, то меня перевезли  в другую больницу  вместе с теми, кто пострадал от бомбардировок. Сначала поместили  в  какой-то подвал, я не мог двигаться, вдруг началась бомбардировка, все убежали, когда начало здание  рушиться,  я остался один.  Неимоверными усилиями  подполз под свод, тем спасся. Лежал в полной темноте  и вдруг услышал, что спускается одна монашка, она окликнула,  я подал голос, и она меня вытащила оттуда. Это всё ночью. А во дворе  горел свет, и я увидел такое прекрасное лицо монашки. Оно мне показалось  настолько красивым, что его можно сравнить лишь с лицом Божьей матери.

Были русские девочки - остарбайтеры, которые помогали монашкам. Я помню двух девушек, говоривших по-русски. И одна другой говорит, чтобы та молчала, чтобы никого не раздражать. Ведь вокруг во множестве висели плакаты об осторожности по поводу шпионов. Второй вид  плакатов был о том, что нельзя воровать уголь.  На плакате был изображен страшный тип, утаскивающий уголь. И один из грузчиков Димка был очень похож на этого колленклауба, шутка.  Была очень активная нацистская пропаганда.

Когда я лежал в больнице, появился человек  из Русской освободительной армии[114], где были, в основном, власовцы.  Там оказались люди, кто из патриотических побуждений пришёл. Но если бы немцы выступили против большевизма без захватнических устремлений, тогда бы эмиграция помогла.  Но пошли против России. Вся Европа уже была под Гитлером. Они считали  Россию очень слабой державой, русских считали унтерменшами. Было ужасное отношение к России, против чего мы, конечно, протестовали.

После второго госпиталя, когда меня спасла молоденькая монашка, меня перевезли в больницу в Хайлигенбайль (сегодня  - Мамоново, Л.Д.). Моё  ранение уже не вызывало подозрения. Была масса обожжённых после бомбёжек. Везли нас  в  военных санитарных машинах, койки в несколько этажей, была сильная тряска, что вызывало боль страшную. Нас поместили в какую-то школу, переоборудованную под госпиталь. И оказалась  там  старшая медсестра из Белостока. А я до этого там проходил стажировку.  И я от неё узнал, что наши уже захватили Белосток.  Из Хайлигенбайля меня перевезли в другое местечко под Прейсиш-Эйлау ( сегодня Багратионовск).  Я смог написать маме, и вместе с мамой Рая приехала. В ноябре где-то я решил, что надо возвращаться в Кёнигсберг, хотя ещё не мог ходить, я лежал.  Начал ходить со стулом.  И тут мне помог один студент-медик, которого я раньше не знал. Он мне принёс одежду, потом принес коробочку от спичек, которая наполовину была наполнена чистым кофеином.  Мама приехала, и мы пошли на вокзал Прейсиш-Эйлау, шли  около 3 км. И с помощью кофеина я дошёл.

Осенью 1944 года дядя Никола и дядя Юра вместе с тётей Верой  благодаря тёте  - леди Эджертон, жене ангийского дипломата -  уехали из Кёнигсберга в Дрезден и попали там под бомбёжку англичанами. Тётю Веру ранило очень сильно осколком зажигательной бомбы. Было ранение груди и горла. 

Я не знаю, почему, но  мама в это же время уехала к родственникам  по линии прабабушки  Натальи Юрьевны Долгорукой. Двоюродная сестра  прабабушки вышла замуж и жила в Германии.  Мама поехала к ним, в их замок в Силезии. Надо было искать пристагища, но не задержалась.

Я всё больше тренировался ходить, и вскоре мне удалось освободить Раю от  её хозяйки-немки, которая  со своими  детьми и с Раей жила за городом.  Я сам напечатал на бланке, который давал профессор Иогансен, бумагу с требованием, чтобы  Раю перевели на работу в Кёнигсберг. Я приехал с этой бумажкой и Раю забрал.

Мне удалось устроить её на работу, на выставку Остмессе[115], это была постоянная такая выставка, и там работала русская женщина, которая была замужем за немцем, очень милая женщина Ольга Антоновна. А жила  Рая у знакомых профессора Серафин. Эта пожилая женщина приютила Раю, заботилась о ней. В это время очень много девушек русских – остарбайтеров  мобилизовали на то, чтобы они рыли траншеи около Кёнигсберга.  Через Надю они обращались ко мне, и часто это удавалось благодаря бланкам профессора Иогансена - освободить девушек от рытья окопов. 

Пересылочный лагерь

К этому времени начали эвакуировать тех, кто был не пригоден к защите города. Еще оставалось полгода до Победы. В  Берлине мы повидались с дядей Васей и тётей Олей, с Алёшей Нарышкиным. А потом мы поехали в город Майнинген[116], оттуда послали в деревню Брайтунген[117]. Нам дали какую-то комнатку. Врача практически не было, и мне пришлось оказывать  людям помощь. Вскоре   нас перевели в лагерь советских остарбайтеров.  Немцы их поднимали ночью, вели на вокзал и куда-то отправляли от этого места, потому что немцы боялись, что они будут мстить.

Но часть осталась, и я продолжал  всех лечить, как мог.  Потом туда пришли американцы.  Вскоре приехали из соседнего города русские на машине  и организовали русский комитет. Они услышали, что тут есть русский доктор. Мы приехали в деревню Шмалькалле. Нам комнату предоставили. И я начал организовывать больницу. За территорией немецкой больницы был пустырь и на нём - барак, где лежали больные русские. Я пришёл, лекарств никаких, пошёл к немцам, просил лекарства.

И мне рассказывали, что был тут  американский врач с немецким врачом, но ничего не сделали для людей.  А  там были девушки, человек 6-8, в последней стадии туберкулёза. И я пошёл к главврачу,  добился перевода их в каменный флигель. Нашлась одна девушка с начальным медицинским образованием.

Сохранилась  у меня бумажка: «Товарищ  Балуев! Посылаю гражданку… , чтобы она приступила к работе». Это было моё первое знакомство с советским стилем документов. 

Тут произошло  такое событие: одна девушка из больных туберкулёзом скончалась,  ей было лет 16-17 – Антонина Куракина с Украины. Мы обращались к американцам за лекарствами, но никто не помог. Последняя стадия туберкулёза. Очень красивая она  была.  Решили устроить похороны. А  в окрестностях было тысяч 20 русских. И пленные, и лагеря были. Договорились,  чтоб был порядок и тишина. Собралось огромное число людей.  И шли в полной тишине несколько тысяч человек. Немцы были ошарашены. Они закрылись и заперли все двери и ворота.  Я сказал на похоронах короткое слово. И еще один человек произнес речь.

  Вскоре мы пошли в ратушу к полковнику небольшой делегацией. Нас перестали кормить. Я  составил список потребностей. Какие продукты, в каком количестве, чтоб нам  выдавали. А тут мама  подъехала. Она в совершенстве знала английский язык и выступила переводчицей. Американский полковник  нас принял очень любезно.  Он видел, что ратуша была окружена массой русских.  Он вызвал немецкого бурмистра, и немцы стали нас кормить. Мы получили от американцев несколько ящиков с лекарствами. ООН уже начала себя проявлять, тоже какая-то помощь пошла. Мне дали машину и шофёра. А мне было 23 года. Некоторых удалось хорошо подлечить.

 Далее  Тюрингия перешла в советскую зону. Приехали советские военные. И я их встречал и всё рассказал. Началась подготовка к эвакуации. Русские должны были поехать в советскую зону. Должны были  дать машины. Американцы предоставили нам санитарные  машины.

Рая рвалась на Родину, в Киев. А я был уверен в себе, потому что в партизанском отряде был, помогал, значит, меня не тронут. И даже мама готова была поехать в СССР.

Поехали мы сначала в Хеймниц (Карлмарксштадт).  Там был пересылочный пункт.  Скопилась масса народу. Были какие-то бараки, в которых находилось начальство. Я пошёл к какому-то полковнику спрашивать, куда больных. Он говорит, что в госпиталь, который был где-то за городом, и мы туда поехали. Начальником его был какой-то грузин. Я ему говорю, что привёз таких-то больных. А он меня спрашивает:

- Ты по женской линии можешь врачевать? Мне нужен гинеколог.

Я объяснил, что я ещё студент. Он стал меня уговаривать, но мне удалось отказаться. Я передал больных и лекарства, инструменты, чем он был очень доволен. Больные стали со мной прощаться очень трогательно. Они написали благодарственное письмо, найдя кусок бумаги, все расписались.

Долго хранил эту бумагу,  а потом она у меня пропала.

А мы вернулись в пересылочный лагерь. Нас стали спрашивать самым подробным образом, откуда, где жили до войны. А это, оказалось, самое главное. Было Ялтинское соглашение, что все должны вернуться на своё довоенное место жительства. Я сказал, что жил в Бельгии, в Брюсселе. А Рая - в Киеве. А как мы узнали о Победе, то мы с Раей сразу поженились. И мы готовились сесть в товарные вагоны, которые шли на Росток. Подошёл состав, началась страшная толкотня. У всех вещи отбирали. А у каждого остарбайтера что-то было, где-то чего-то подсобрали каких-то вещей.  У них отбирали не всё, но говорили, что всё равно на границе отберут.  Мы тоже готовились всё бросить. Как вдруг ко мне подходит капитан, как мне потом объяснили из НКВД, спрашивает, где я жил до войны, я ответил, что в Брюсселе. Он говорит:

- Вам ехать не надо. Есть такое постановление, что надо ехать туда, где жили до войны.

- А мама?

- И мама  тоже.

- А жена?

- Да пусть едет с вами.

Договорился с водителем,  и какой-то чернокожий повёз нас в кузове. На демаркационной линии подходит молоденький солдатик, спросил, как фамилия. И когда сказал, что Балуев, нас пропустили, потому что уже им сообщили.

И там на границе  сформировали состав для бельгийцев и французов.  И мы добрались в Бельгию. Состав ехал долго. Доехали  до Льежа.  Мы  вышли, поместили нас в католическое общежитие. Там очень жёстко проверяли, некоторых били. Участники сопротивления били тех, кого подозревали  в сотрудничестве с немцами. Некоторые были явно полицаями, и их не пустили в Бельгию. В Льеже был лагерь, где всех  проверяли на сотрудничество с нацистами. Дня два-три нас проверяли, и мой костюм при этом исчез. Вот прошли благополучно проверку. А далеко не все, многих задерживали и арестовывали. Нас отвезли на вокзал, и мы приехали в Брюссель. Всех русских отводили в сторону, на отдельный пересылочный пункт, и репатриировали  в СССР. Остановили и нас. И Раю сразу в  сторону. Вот тогда я и показал справку, которую  получил от командира бельгийского отряда. И справку, что женился. Прошу жену  оставить со мной. У нас была немецкая по православному обряду свадьба, очень скромная. Священник русский нас венчал. Нас отпустили, и мы поехали к моему брату,  и у него остановились на несколько дней.

Послевоенная Бельгия

Итак, послевоенный Брюссель.  Я нашёл там тётю Варю  Салтыкову.  Она возвратилась из Франции в Брюссель и жила в доме для престарелых. Болезнь Альцгеймера. Её посещал один иезуит - они с почтением относились к титулам, а она ведь княгиня Оболенская. Тётя Варя  попросила  иезуита помочь мне.  Аббат дал мне записку, с которой я отпраивлся  в католическое  страховое общество. Я там работал  в медицинском отделе. Но я писал только бумажки, лечением не занимался. 

Сначала у нас не было крыши над головой. Я начал искать комнату для нас с Раей.  Нам удалось кое-что найти, остановились у чехов, которые  говорили по-русски. Они снимали целый дом. И нас пустили к себе, сами жили на первом  этаже,  а  мы - на втором этаже,  на соломе.  Надо было и Рае на  работу устроиться.  Она нашла  её у наших знакомых, которые  какие-то куклы делали.  Хозяйка  к Рае хорошо  относилась, но остальные дамы очень враждебно,  зная, что Рая - из СССР.

А  потом в нашу семью пришло радостное известние, что Рая ждёт ребёнка. Удалось найти комнату в том доме, где жила Ольга Михайловна Врангель.  Не скрывал и я, что хочу вернуться в Советский  Союз, это меня отрезало от многих русских. Приезжала как-то Ольга Михайловна Врангель из Америки. Она была готова встретиться, но я не решился её ставить под подозрение. 

Устроившись в страховое общество, я  снял две  комнаты,  в одной - мама, а в другой - мы с Раей. И там родился наш первый ребёнок Алик. Жили очень скромно.  К этому времени приехали  в Брюссель дядя Вася Арсеньев и тётя Оля, Алёша Нарышкин. Мы виделись, встречались. Но времени особо на встречи  не было. Многие к Рае относились недоброжелательно. Она переживала. И, конечно,  не хотела оставаться, рвалась домой.

Я поступил снова  в университет, что долго не удавалось.  Наконец, есть печать, что я прошёл проверку лояльности, что  не сотрудничал с немцами. Удалось восстановиться на учёбу,  а за неё надо было платить. И надо было найти ночную работу, чтобы днём учиться и  проходить практику в больнице.  Я пошёл на завод работать, где были ночные и послеобеденные часы. Работал монтёром-механиком.

Работа и учёба

- Чтобы учиться и содержать семью,  я работал на заводе по ночам. Это была очень тяжёлая работа, конечно. Платили мало. Три недели работали беспрерывно, без выходных. Такая была система. А 4-я неделя – это выходные. Платили мало, и поэтому все работали и 4-ю неделю. Я сначала был чернорабочим, потом - механиком. Я следил за аппаратурой, и это тоже было тяжело. Когда наступал период четвёртой  недели, то я опять числился как чернорабочий, и получал зарплату  чернорабочего, даже если поручали работу механика, а у меня уже была высшая квалификация. Такая была система.

Если человек опаздывал на 30 минут, а я жил за городом, несколько пересадок на трамвае, и ещё шёл  пешком,  и если ты опоздал, то уходил на столько же времени позже. Я работал ночью, а утром приезжал в больницу, где всё время  проводил с больными. Больница  - это был зал, где  лежало 20 человек. Это была муниципальная больница, неплохая. Там меня в 1937 году оперировали от аппендицита, и даже одна медсестра меня узнала. И студент, который был при операции, теперь уже стал врачом и вспомнил меня.

Во время практики студенты работали парами, я познакомился  с другими студентами . А когда я снова поступал в университет, то мне пришлось сдавать экзамены по внутренним болезням, по фармакологии и др. Сдал благополучно. И меня приняли на последних два курса. И сразу в качестве субординатора. И когда я пришёл в эту больницу, встретился со своим напарником, он был очень симпатичным, очень мило меня встретил. Мы очень быстро перешли на ты.  А его друг позже стал членом компартии, тоже очень симпатичный. У меня с ними сложились самые теплые отношения.

Был эпизод, когда я должен был оперировать своего напарника  по работе на заводе. На заводе было принято поддерживать дистанцию между служащими и рабочими.  Служащие считали себя выше, даже с презреиием относились к рабочим, даже если это был старый, заслуженный человек. Там выдавали дополнительные талоны на продовольствие. После войны в Бельгии долго были продовольственные карточки. Какой-то молодой мальчишка выдавал талоны и часто покрикивал на рабочих, которые становились в очередь.

Как-то приезжаю с завода в больницу. А мой напарник говорит, что ночью привезли больного  с острым аппендицитом:  «Хирург приедет позже, а ты начинай подготовку к операции». Я вхожу в предоперационную, и в это время привозят больного, я говорю сестре , чтобы накладывала  маску с эфиром,  так делали в то время наркоз, и тут я подхожу и вижу вроде знакомое лицо, но о своём думаю. Он посмотрел на меня, и я читаю на его лице выражение ужаса.

Сестра надела маску на лицо и начала капать эфиром. Я начал операцию, потом подошёл хирург, дальше операция шла под его руководством. Всё прошло благополучно. А больной, когда проснулся, то всё время спрашивал сестру, кто его оперировал? Та говорит, что Балуев. Оказалось, что больной – это мальчишка, который выдавал талоны, видел меня не раз, он узнал, и не мог понять, как рабочий мог его оперировать. Потом он был страшно со мной любезен. Всё благополучно обошлось.

 А как-то ночью к  себе вызвал меня инженер и стал спрашивать о моём образовании. А о том, что учусь, я никому не говорил на заводе.  Я ему рассказал о том, что заканчиваю последний курс. Через некоторое время я получил телеграмму из известной фирмы  по изготовлению лекарственных препаратов, она была филиалом «Трёстехимич», которому принадлежал наш завод.

У нас были частые отравления. Меня несколько раз выносили на носилках в амбулаторию. Там работал человек санитаром, не имея медицинского образования, он всем давал таблетки аспирина. Там полежишь, отойдёшь, и снова на работу. Вырабатывали аммиачные удобрения, аммиак производили под большим давлением.

Я научился там на подъёмном кране работать. А когда начал работать механиком, один фламандец , который по-французски очень слабо говорил, а я по-фламандски – ни звука, он знал, что я русский,  и называл меня: - Сталин! – С ударением на и.

Бригадир следил за тем, чтобы все работали. А ночью так  бывало, что где-нибудь пристроишься незаметно,  и хоть бы на минуту сомкнёшь  глаза…

Из детских воспоминаний о Бельгии старшего сына  Александра Сергеевича Балуева

 - Первые мои детские воспоминания касаются  места, где мы проживали. Это был угловой дом 3-х или 4-х этажный, угол которого был как бы срезан, и в этой части была расположена дверь в небольшой магазинчик, который содержал хозяин этого дома. Мы (отец, мать и я) жили на верхнем чердачном этаже, где отец снимал небольшую угловую комнату, окно которой было как раз над входом в магазин. Помню, к нам вела крутая лестница на площадку, где рядом с дверью в нашу комнату находилась дверь на чердачное помещение, где хозяин держал голубей. Голуби всё время ворковали за стенкой, и иногда приходил хозяин, чтобы отловить пару голубей для съедения. В Бельгии голубей, оказывается, употребляют в пищу. Отца в этот ранний период моего существования я практически не помню. Как впоследствии выяснилось, днём он учился в университете, а по ночам работал на заводе. По воспоминаниям отца, где-то рядом (может быть, в этом же доме) папа снимал комнату и для бабушки (его мамы) , но её я тоже не помню. Что ещё вспоминается из этого периода, это то, что я уже тогда начал хулиганить: мне нравилось в окно выбрасывать разные предметы типа щеток для обуви или одежды и тому подобное, которые иногда попадали на голову посетителей магазина. Хозяин приходил и ругался, потом ругали меня. Мне тогда было примерно 2-3 года.

Попытки вернуться на Родину

- Без Раи, - размышлял Сергей Балуев, -  я бы не вернулся в СССР, но она рвалась домой. Андрей Трубецкой тоже очень хотел вернуться, поэтому   у нас было общее  стремление. И у меня была ещё одна причина. Я окончил университет, стал на ноги. У меня успешно пошла научная работа.  И у меня было чувство, что мои разработки должны принадлежать моей Родине. Я так действительно думал.

В СССР у меня не было условий приносить особую пользу,  а стремление такое было.  И Рая в Бельгии ну никак не адаптировалась. Некоторые наши знакомые встретили её враждебно.  Очень враждебно встретил один батюшка. И она страшно переживала, поэтому  она рвалась в Киев, тем более знала, что мама  её  жива.

Когда я уже начал работать, и успешно, мне стали намекать, что должен стать бельгийцем по моему статусу. А дети получали дома у нас воспитание русское.  И я хотел вернуть детей на родину.  А когда мы переехали в Болгарию, Рая ждала уже третьего ребёнка. Немаловажно было и  то, что Андрей Трубецкой  уже вернулся в СССР,  а это мой самый лучший друг.

Обращались мы  в  советское посольство, заполняли анкеты, ждали. Писали снова, просили нас ещё раз писать анкеты. А посол СССР говорил:  «Не надо ехать» . Николай  Николаевич  Соболев был послом.

Много лет спустя я,  находясь я уже в СССР  в доме отдыха,   разговорился с  соседом  по столу, который  сказал, что Соболев был резидентом в Бельгии. И был более интеллигентный секретарь. Потом появился Хоменко, очень приятное впечатление произвёл. Хотя было запрещено ходить в гости к эмигрантам, он приходил к нам.  Он приехал в Льеж, где у нас было шесть   комнат, сад вокруг   дома.

- У Вас такой квартиры  в СССР  не будет,  – сказал он.

Я говорил, что согласен на 2-комнатную. Он предложил переехать в Болгарию.  Мой руководитель был масоном, и он как-то мне сказал об этом и начал намекать, чтобы я туда тоже  вступил.  Все перспективные люди получают такие предложения. Социалисты и представители либеральных партий – все были масонами. Их двигали по служебной лестнице. Какая это была ложа, не знаю.  Я не хотел вступать в масонскую ложу.

Нужно было ехать в Болгарию, это был шанс: оттуда перебраться  в СССР. Рая была против бельгийского подданства. А Болгарии нужен был специалист по экспериментальной медицине. С некоторыми болгарами у меня сложились очень хорошие отношения. Но были те, кто меня обманывал,  облопошивал.

Научно-экспериментальная работа

- Итак, меня пригласили в фирму по разработке лекарственных препаратов, и заместитель директора оказался очень милым человеком, он  со мной беседовал. Он говорит:

- Предлагаем Вам работу в медицинском отделе. Зарплата в два раза больше, чем на заводе.

Я ответил, что, конечно, с удовольствием, но только  с двух часов дня, поскольку с утра  - медицинская практика.

- Жаль, мы заканчиваем работу в 17 часов, не знаю, как быть. Пойду говорить  с генеральным директором.

Генеральный директор  согласился.  Я должен  был работать с 14 до 22 часов. А надо было отвечать на запросы врачей, писать разные  аннотации для препаратов, делать обзоры и даже статьи. Надо было  диктовать машинисткам,  а значит, платить им сверхурочные.  А после 17 часов – им двойная зарплата.

Я согласился и работал с 14 до 22 часов.  И это продолжалось до конца моего пребывания в Бельгии. Я сдал экзамены в университете, и оставался последний год учёбы.  Тоже  благополучно закончил и получил учёную степень доктора медицинских наук, хирургии и акушёрства.

Ко мне сразу изменилось отношение. В фирме меня  стали называть «Господин доктор!»  Ещё я был студентом, а меня там сделали секретарём Учёного совета, который был очень солидным. Туда входило три лауреата Нобелевской премии. И очень видные специалисты, профессора. Были очень важные и интересные обсуждения. Совет имел другое название «Совет ориентации».  Он определял перспективы развития.  Допустим, для лечения ишемической болезни сердца имеются такие-то препараты, которые наряду с определённой эффективностью, имеют целый ряд побочных действий. Ставилась цель – найти такой же по эффективности препарат, но с меньшими или без побочных  действий. Химикам ставилась задача – синтезировать новые группы препаратов, затем шло исследование их действия. Для этого нужна была лаборатория.  Научно-экспериментальная лаборатория была мне поручена, и надо было её  ещё создавать. А до этого меня от этой фирмы направили в университет, в отдел экспериментальной терапии. Директор этого института был членом Учёного совета. Это очень известный академик Зенон Марсель Бак[118], основоположник  биохимической фармакологии и радиобиологии.  А второй директор – профессор Дальмань.

Мне было поручено исследовать целый ряд синтетических препаратов. И работать над созданием научно-экспериментальной лаборатории при фирме лекарственных препаратов. Я там наиболее продуктивно работал  в области науки за всю мою жизнь. Условия были очень хорошие, но мне ставили очень строгие задачи: исследовать новые  препараты- производные солициловой кислоты  - солициламида .  В советское посольств я передал исследования, как синтезируется салициламид[119], что он собой представляет, какие у него свойства. На этом основании салициламид был выпущен в СССР и до сих пор выпускается. Этот препарат гораздо менее токсичен, чем салициловая кислота  - аспирин[120], плюс его дополнительные  позитивные свойства:  он более активен с точки зрения болеутоляющего средства при мягком действии.

И были производные салициламида – совершенно новые препараты, синтезированные, которые производили на одном из заводов, где я работал.

Была целая группа производных,   в частности,  ацетилсолициламид. Я подробно исследовал его действие – антипиритическое. У меня вышла первая работа в 1949 году  по антипиритеческому действию этого препарата. Впервые удалось показать тогда  холеритическое , желчегонное действие производных салициловой кислоты. Эноацетилсалициламид оказался эффективным желчегонным средством, и эксофеномид обнаружил себя очень эффективным средством. Это уже я создал.  До сих пор он используется как желчегонное за границей. Эту разработку я тоже передал в СССР, обо мне, конечно, там ни звука. В основе были мои работы, а авторство было другое. Меня интересовали  не только чисто практические результаты, но и теория – механизм  их действия. Это всегда меня интересовало – механизм действия лекарств, те или иные процессы в организме.

На основании  этого я разработал методику  эксперимента: изоляция головы у подопытных животных (у собаки)  с сохранением нервных связей. Благодаря этой методике удавалось изучить раздельно и одновременно  нервно-рецептурные  изменения благодаря другим воздействиям. Когда я разработал эту методику, это были фактически сверхплановые работы. Все мои исследования  оплачивались этой фирмой. Оплачивались также  два лаборанта, потом ассистент, и все расходы:  аппаратура, реактивы, животные (собака стоила 250 бельгийских франков, поставлял их один бельгиец, все собаки в ошейниках, и он рассказывал моему ассистенту, как одна собака прыгнула на забор и повисла, умирала  от удушья, а он успел её снять, потом  использовал её мясо для еды. Вот такие бельгийцы -  экономные люди))). 

Профессор Дальмань – очень милый человек, был крупным учёным и  заведовал кафедрой фармакологии в университете. Он проводил экспериментальные исследования на кроликах. Так он потом этих кроликов приносил домой и кушал. От жены скрывал, что кролики от опытов. Он мне об этом весело рассказывал. А я спрашиваю:

- Вы ведь стрихнин вводите кроликам? Все-таки,  это может быть для Вас опасно?

Он отвечал, что стрихнин метаболизируется, во-первых, фактически исчезает, а во-вторых, мясо ведь подвергается тепловой обработке. Никакой опасности, - утверждал он.

В целом в институте была очень приятная обстановка, хотя это учреждение находилось  в древнем помещении, производило  небогатое впечатление, очень мало штатных работников, были стажёры, приходили некоторые врачи, которые хотели решать некоторые вопросы экспериментально.

На заводе я получал около трёх тысяч бельгийских франков, что было очень мало, я даже 4-ю неделю тоже работал, чтобы свести концы с концами. Когда я перешёл в фирму, стал получать пять с лишним тысяч бельгийских франков. Уже стало легче. И мне постоянно делали надбавки. Когда я уезжал из Бельгии, я уже зарабатывал 15 тысяч франков.

Из детских воспоминаний Александра Балуева о Бельгии

 Следующие воспоминания  у меня связаны с переездом на другую квартиру, уже большую и значительно комфортнее, как мне представляется. Отец, видимо, стал зарабатывать к этому времени значительно больше, что было связано с окончанием учёбы в университете и началом его карьеры как ученого (см. его воспоминания). Всё-таки, странная вещь - детская память: она хранит в себе почему-то,  в основном,  место пребывания или проживания, иногда какие-то события или что-то увиденное, может быть, совершенно незначительное, но то, что  хранится в памяти всю жизнь. В общем, это была уже двухуровневая квартира в небольшом доме на первом техническом  и втором жилом этажах с выходом с нижнего этажа в небольшой садик, огороженный высоким  (как мне тогда казалось) каменным забором. В саду мне запомнились два больших куста гортензии с белыми шарами цветов. Кажется, с нами тогда уже жила бабушка. И кошка?

Прощание с Брюсселем

- Меня уговаривали, - продолжал рассказ Сергей Иванович Балуев, -  остаться, и генеральный директор  меня приглашал, был уверен, что я его шантажирую, говоря, что уезжаю в Болгарию. Он не мог понять: человек хорошо зарабатывает, хорошо живёт. И вдруг всё бросать, чтобы уехать в СССР. И он предложил мне удвоить зарплату. Это было очень хорошее предложение.

За границей дети богатых родителей  в молодости, будучи студентами, увлекались левыми движениями, становились членами коммунистической партии. Это было нередко. И постепенно взрослели, работали в фирмах своих родителей, отходя от своих партийных увлечений и становились самыми настоящими капиталистами. Поэтому директор моей фирмы был уверен, что у меня что-то подобное происходит. Ведь работа у меня шла очень хорошо.

Я ходил в советское посольство. И посол[121] намекал мне, что мне нечего делать в СССР.

- У Вас там такой квартиры не будет. Неизвестно, как у Вас получится  с работой.

Он не прямо говорил мне, но вполне понятно, что не стоит перезжать. И говорил:

- Да-да, конечно, понимаю Ваше естественное стремление.

Именно он посоветовал Болгарию. А у меня всё больше и больше предложений, настаиваний, чтобы принял бельгийское подданство. Руководство фирмы возлагало на меня надежды.

 Рая страшно переживала, что у неё не складываются отношения  с людьми. Она хотела домой. И ещё один эпизод нас немножко подтолкнул.

 Король Леопольд Третий вернулся внезапно в Бельгию. Это, по-моему, 1948 год или 1949. Во время войны он оставался в Бельгии. Он считался якобы пленным. Но он женился во второй раз на молодой, очень красивой фламандке. Это ему ставили в страшный упрёк, потому что уважали и любили его первую жену – принцессу Астрид, погибшую в автомобильной катастрофе, когда он был за рулём, а он остался совершенно невредимым. Хотя король считался пленным, но жил во дворце и ещё женился. Известно, что до войны он симпатизировал Гитлеру, как и многие фламандцы. Когда союзники освободили Бельгию, он со всей семьёй, наследниками, был вывезен в Германию, и после войны не сразу, но переехал в Швейцарию. В Бельгию его не пускали, как сотрудничавшего с гитлеровцами. В это время его младший брат принц Шарль  был регентом. Якобы во время войны он принимал какое-то участие в сопротивлении. И тут внезапно со всей семьёй возвращается Леопольд. Поднялся бунт против короля, очень сильный. Особенно в Льеже, где было  мощное коммунистическое влияние. Поднялись рабочие, шахтёры. Леопольду пришлось отречься от трона.  И на его место стал 18-летний король Балдуин. Когда он давал присягу в Парламенте, то глава коммунистической фракции Жильяр Нау вскочил и закричал: «Да здравствует республика!»

Прошло время, и Жильяра убили. Вечером кто-то позвонил в дверь, он пошёл открывать, и  его застрелили в упор. Жена увидела высокого молодого человека, как он убегал, а потом сел в машину. Его не поймали.

Страшный был переполох. Говорили, что убили правые силы. На похороны Жильяра пришло огромное число людей, примерно 100 тысяч человек.

Начали активно искать убийцу.  И как-то ко мне приезжают три человека в гражданском и предлагают следовать за ними. Они повезли меня в машине в Дворец правосудия, на третий этаж, и начали допрашивать.

- Что я делал в тот день, когда убили Жильяра?

А мы отдыхали всей семьёй на берегу моря. И накануне убийства я уехал, потому что у меня окончился отпуск, собирался вернуться в Льеж, мне оставили ключ, я договорился, что вернусь раньше и буду сам  работать, потому что я часто там оставался до 12 часов ночи, работал очень интенсивно. А это оказался как раз день убийства. И полиция проверяла передвижение всех возможных  кандидатур, кто срывался с места. И на меня попали. К моему счастью, когда я с моря приехал в Брюссель, то я зашёл в генеральное управление нашей фирмы, где было заседание, я ещё там остался, потому что мне было уже лень ехать в Льеж, а это около 100 км. А меня спрашивают издалека, вокруг да около.  И я вспоминал по минутам. Они начали звонить в Брюссель, чтобы получить инструкции. И всё было, как в кино показывают. Лампу в лицо, а за ней сидит человек, которого я не вижу.  По бокам у следователя ещё два, и их тоже не видно. Они постоянно вмешиваются  в вопросы, сбивая тебя с толку. Потом меня вывели из комнаты, подержали немного в одной комнате и вдруг втолкнули в другую, где яркий прожектор уткнулся мне в лицо. Не сразу, но со временем я за ним различил какую-то старую женщину. Оказалось, жена убитого. Её вызвали для опознания.  180 - рост, белокурый, я подходил под её описание. Она меня не опознала, к счастью.

- Нет-нет, - говорит.  И меня сразу отпустили. Было очень неприятно в этом поучаствовать.

Рая тоже страшно переживала, потому что у меня дома сделали обыск. После этого случая мы ещё прожили  в Бельгии 1,5 года, на работе ко мне отношение не изменилось, больше никто не трогал. Доктор Дальмань за меня всегда очень заступался, когда звонили.

Воспоминания Александра Балуева

- Помню, однажды пришли какие-то люди, как мне кажется, двое или трое в чёрном, которые ходили почему-то по квартире, а мама сидела и плакала. Как потом мне рассказывали, это был обыск в нашей квартире. Кого-то там укокошили, по подозрению арестовали отца, а в доме у нас проводился обыск. Отец говорил потом, что вынужден был вспоминать прошедший день поминутно, чтобы обеспечить себе алиби.

Через какое-то время мы снова переехали уже в город Льеж, где поселились на втором этаже небольшого двухэтажного дома с лифтом, как бы сейчас назвали «типа котедж». Мы занимали весь второй этаж и поднимались туда на лифте, так как  лестница на второй этаж проходила через квартиру соседей на первом этаже. Иногда лифт ломался, и мы в нём застревали. Дом стоял в саду: его окружала поляна английского газона, на которой росли раскидистые дубы. Участок был окружён решётчатым забором с воротами на улицу. От ворот к дому вела широкая аллея, а по периметру участка была проложена дорожка, выложенная плиткой. Я это запомнил потому, что мне к этому времени купили детский двухколесный велосипед, и отец меня учил на нём ездить, а я боялся. Отец держал велосипед сзади за седло, а я крутил педали. А потом он вдруг неожиданно отпустил велосипед, и я поехал дальше, не замечая этого. Дорожка уже кончается, а меня никто не тормозит, и я оглянулся назад, увидел, что папа стоит далеко позади. Тут я испугался и упал. Мне тогда не было ещё 5 лет, но с тех пор я умею ездить на велосипеде.

С нами жила бабушка, папина мама, Наталья Сергеевна. Она со мной часто гуляла, рассказывала сказки, называла меня «моё солнышко». В квартире у меня была своя комната – «детская». В ней был чулан. Когда меня наказывали, не помню, за что, то меня сажали в этот чулан, это я помню.  Наказывала, в основном,  мама, а бабушка за меня заступалась.

В это время, по-видимому, во время папиного отпуска мы ездили отдыхать на море (на побережье Северного моря), а в другой раз – в Ардены. Эти поездки я помню смутно. На море мне запомнились песчаные дюны, а в Арденах – лес на склонах гор и лесные тропы, по которым мы гуляли. Судя по этим детским воспоминаниям, жизнь в то время у нас начала налаживаться, благодаря новому статусу отца. Но, увы, такая жизнь продлилась недолго: в 1951 году мы переехали из Королевства Бельгия в Народную Республику  Болгария (НРБ).

         В 1996 г. журналист М.А.Кукулевич (сам врач-педиатр, поэт и прозаик), взяв у С.И.Балуева большое интервью, в статье, опубликованной в газете «Больница»,  № 11, так описывает этот период  жизни Сергея Ивановича:

         «Окончив Брюссельский университет , он (С.И.) переехал в Льеж, начал работать в Институте экспериментальной медицины. В дружной семье появились дети. Но жена плохо приживалась на чужбине – очень тосковала по дому. Да и сам Балуев не забывал о Родине – он работал в Союзе Советских патриотов, помагал советским гражданам, которых бельгийцы не репатриировали, попасть домой. Была и другая деятельность, которую, конечно, он не афишировал: все, что узнавал полезного в науке и производстве – стремился сделать достоянием своей страны.

«А Вы не боялись, что бельгийцы заподозрят Вас в шпионаже?» - спросил я его. «Ну, во-первых, я искренне тогда считал, что научные знания должны принадлежать всем, а во-вторых, бельгийцы почему-то смотрели на это сквозь пальцы. Вот если бы я выдавал их секреты другим зарубежным фирмам, они бы подошли к этому строго, а конкуренции со стороны России они не боялись».  Так Сергею Ивановичу удалось добыть некоторое количество отравляющего вещества зарина, и у нас в стране появился универсальный антидот (БАЛ), получивший у нас название  унитиола».

Болгария

- В Болгарию мы должны были собраться быстро, - вспоминал Сергей Иванович. - Мама была готова ехать вместе с нами. Брат Ваня в это время был в Конго. Оставив маме внушительную сумму денег, я решил, что мы поедем в Болгарию, я там устроюсь на работу, тогда мама, если захочет, то приедет к нам. Но получилось так, что вскоре после моего отъезда из Бельгии скончалась тётя Вера. Она в это время жила в США с дядей Николой и с дядей Юрой, в Си-Клифе. Так как они попали в бомбардировку в Дрездене, тетю Веру ранило, и у неё были ожоги от фосфорной зажигательной бомбы.  А позже появилась раковая опухоль. Мама поехала на похороны и осталась там, потому что дяди были беспомощны в ведении хозяйства. Дядя Никола к тому времени купил небольшой дом, и они там жили. Дядя Юра работал переводчиком в ООН,  а дядя Никола преподавал в университете в Монреале в Канаде, а главным образом – в Свято-Владимирской духовной семинарии у отца Александра Шмемана.

А наш переезд был непростам. У Раи был уже советский паспорт, но  у неё он был не совсем полноценный. Паспорт был, а права поехать в СССР не было. Надо было получить специальное разрешение. Западная Германия была в то время очень настроена против СССР, и мне сказали, что ехать через Западную Германию мы не можем. Путь в Софию лежал через Францию. Там была довольно большая задержка с визой. И во Франции нельзя было выходить из вагона, это был транзит. Ехали через Швейцарию, где был очень строгий таможенный досмотр. Приехали в Вену, где я был в 1944 году, когда заметал следы Андрея Трубецкого, был у Дарьи Трубецкой. В Вене  мы были дня три. Дети были маленькими, нам надо было немного отдохнуть и немного удалось увидеть Вену. Там застрял наш багаж. И так как мы всё делали в последнюю минуту, то, подготавливая  багаж к отправке,  я договорился  с одним агентством (довольно дорого они взяли), когда пришли за багажом, еще не всё было упаковано. Я свои дипломы свёртываю в трубочку, два бакалавра, два медицинских, положил на подоконник, а Рая тоже нервничала. У нас был большой ковёр, и она свалила туда какие-то вещи, увидела мои дипломы, бросила туда, завернула ковёр, завязала, чтобы отвезти багажом. И этот багаж застрял в Вене, из одного чемодана исчез мой парадный костюм, некоторые другие, хорошие вещи.  Из этого тюка ковра пропал мой диплом бакалавра, очень красивый. Оставалась справка  бакалавра. 

И вот приехали мы в Софию. Это было после обеда. Мы не знали абсолютно никого. К нам подошёл какой-то русский, начал с детьми любезничать,  а потом говорит, что он  должен был товарища встретить,  а тот не приехал, поэтому этот человек предложил нас отвезти  на машине. Нам повезло. Он отвез в гостиницу «Славянская беседа». Нормальная, приличная. Там переночевали, но гостиница была очень дорогая, и я пошёл искать дешевле. Я нашёл маленькую, захудалую, на окраине Софии. Вахтёром был русский, который рассказал неприятную историю. Приезжал какой-то русский из Югославии, хотел здесь устроиться,  а потом покончил  собой. Мы переехали в эту гостиницу, в маленькую комнатушку.

Самое трудное время в Болгарии  – это было пребывание в этой гостинице. Обстановка была не самая лучшая. И пьянство, и скандалы у соседей. Я никак не мог добиться квартиры. В то время был такой жилищный суд, и я 13 раз подавал в этот суд. В конце концов, когда Рая уже рожала,  в этот день я её отвёз  в больницу на роды, в тот же день нам выделили две комнаты в нежилом помещении  на втором этаже большого дома в центре города. Я переехал. Одна комната была занята. Две болгарки жили. И они ещё прожили потом  больше года и не освобождали эту комнату. А мы там ютились  всё  наше время в Болгарии. Не было ни ванной, ни кухни. Водопровод был, уборная была. Горячая вода отсутствовала.

Соседки были очень милые, те,  которые занимали одну комнату. А когда Рая родила Сергея, то в это время заболел мой старший мальчик. Ему было 5 лет, и пришлось его поместить в больницу, где и Рая была. У него очень сильно расстроился желудок. А Танечку поместили в какой-то привилегированный садик, ей было 2 года, и когда я её навещал, она  мокрая бегала в холодном помещении, и через несколько дней я забрал её  оттуда.  Слава Богу,  и Алик выздоровел. И тут мне удалось договориться  с одной русской женщиной, старой, с парализованной левой рукой. Я Рае  не говорил,  у неё было очень сильное осложнение, мастит, очень высокая температура.  Анна Ивановна оказалось замечательной женщиной. Она бедно жила и взялась следить за детьми. Был такой эпизод, когда Алик лежал в кровати, смотрел с открытым ртом на ржавый гвоздь, и гвоздь упал ему в рот. Анна Ивановна сразу сообразила, в чем дело, схватила его за ноги и начала трясти. И гвоздь выпал.

По приезду в Болгарию я сразу обратился в министерство здравоохранения. Я должен был пойти к министру здравоохранения, а у него была старшая секретарша, очень строгая, сердитая и страшная, во время войны была партизанкой, какая-то заслуженная. Я сижу в приёмной, а она очень сердитая. Я был в обычном костюме, ничего в нём такого не было. А она смотрит на меня, потом вскакивает, подходит ко мне, щупает ткань костюма и спрашивает: «Эйропейско?» и смотрит  с  одобрением  на костюм. Министр принял меня, ничего не сказал и отправил меня к своему заместителю, а тот послал в институт усовершенствования врачей.

Там я должен был организовать лабораторию экспериментальной медицины. Вначале мне платили как ординатору. Вскоре я смог найти по совместительству место консультанта. Кое-как мы перебивались. Мне пришлось ещё какие-то экзамены держать. Потом я стал старшим ассистентом, потом – заведующим лабораторией, которую я организовал очень прилично. Она уже действовала.

И в это время со мной познакомился учёный из СССР - Александр Сергеевич Павлов, который был командирован в Софию вместе со своим приятелем – это был будущий ректор Второго мединститута – Юрий Михайлович Лопухин[122].

В Болгарии я познакомился с Союзом русских врачей. И  у них была секция медицинских работников. Меня избрали председателем этой секции[123]. Там были старые, очень милые сёстры милосердия, врачи старые, которые участвовали в белом движении.

И вскоре мне было поручено читать лекции курсантам по физиологии высшей нервной деятельности. Тогда пошла страшная мода на Павловское учение. Это было как раз после сессий ВАСХНИЛа[124]. И когда я приехал, мне пришлось присутствовать на какой-то Павловской болгарской сессии. Какой-то профессор с пеной у рта доказывал, что язва желудка может  развиваться в коре головного мозга  и не проявляться в желудке. Бог знает, что творилось. Но я  пытался изучить Павлова  и его учение.

Мне было предложено  организовать лабораторию радиологии. Ректор этого института повышении образования врачей был сам  известным учёным- радиологом и директором института онкологии. С профессором Денчевым и с его сотрудником мы начали проводить исследования по радиобиологии.  Клиницисты болгарские были неплохие. Почти все болгарские врачи окончили медицинские институты в Германии. Болгары вообще – очень талантливый народ. Большинство из них великолепно знают языки. И в тоже время, я это потом увидел, это завистливый народ.  И не дай,  Боже, – критиковать болгар в присутствии болгарина, но между собой сами они критиковали его.  Они очень любят цитировать своего болгарского писателя Ивана Вазова[125], они его очень любят. Он где-то написал, что если в Болгарии родится где-то гений, то это будет гений зависти. Если кто-то выдвигается, у кого-то какой-то успех, все на него наваливаются и начинают Бог знает что творить. Но я встретил много талантливых людей, которые очень хорошо работали.

И когда я организовал лабораторию, то её перехватил один чиновник министерства здравоохранения, родственник министра Петер Коларов.

Там некоторые, примерно, одна треть, были очень хорошими специалистами. А две трети были новыми карьеристами. В основном,  жёны чиновников. Они не работали. Они бегали по коридорам, по кабинетам и шушукались.  И все они были партийными. Где-то через года полтора я узнал, что кредиты, выделенные для лаборатории, они использовали в своих целях, устраивали массу махинаций у меня за спиной.

С Западом общение пресекалось. И я очень долго не знал, что мама  уехала в Америку. А мама в это время была у своих братьев. Мой брат Ваня был в бельгийском Конго долго,  а потом тоже переехал в Америку. Дяди помогли ему, и он стал профессором. Многие уезжали  тогда в Америку,  и Бутеневы тоже.

Лекции курсантам я читал сначала по-русски, потом на русско-болгарском, а потом и по-болгарски. Кроме того, я читал лекции по общей физиологии, физиологии нервной системы, по фармакологии. Там сложились очень хорошие отношения.  И поскольку лабораторию у меня отняли, я перешёл в институт медицинской скорой помощи.  Там снова организовал экспериментальную лабораторию, а в онкологическом институте  - радиобиологическую лабораторию.  В то время я написал работу по лечению лучевой болезни, которая сначала была засекречена, а потом её рассекретили.

Всё это время мы с Раей,  желая переехать в Советский Союз, ходили в советское посольство, просились на Родину, но нас не пускали.

И вот, когда умер Сталин, то был траур и в Болгарии. Главная улица – Русский бульвар, где находился дворец,  с балкона которого выступал первый секретарь  ЦК партии Червенков[126]. Он был ярым сталинцем, выступал с рыданием  в голосе, а улица была переполнена народом, и все встали на колени в знак  уважения к памяти Сталина.

До возвращения на Родину оставалось еще три года.

А.С. Балуев о жизни в Софии

Из Бельгии в столицу  Болгарии Софию наша семья переехала в 1951 году, когда мне было 5 лет. И судя по моим детским воспоминаниям, начало жизни в Болгарии было одним из самых тяжёлых периодов  в жизни отца и всей семьи. Во первых, мама  в то время была беременна  моим младшим братом Сергеем. Меня до сих пор поражает, как мои родители в таком положении  решились на этот переезд  в чужую страну, фактически в неизвестность. Видимо, тут сыграли роль молодой оптимизм (отцу тогда было 30 лет, а матери 26) и огромное желание сделать хоть какой-то шаг навстречу своей Родине

В конце декабря 1951 года ситуация сложилась такая.  После родов (Сергей родился 23 декабря) у мамы начались серьезные  осложнения, и её положили в больницу вместе с новорожденным Сергеем. Отец остался с двумя маленькими детьми, а на работу надо было ходить, и поэтому он вынужден был отдать нас с сестрой Таней, которой к тому времени еще не исполнилось и двух лет, в какой-то круглосуточный детский сад. Там с Танечкой нас разделили: её отправили в ясельную группу, меня - в более старшую.  Оба мы в этот момент плакали, я просил, чтобы мне вернули сестричку. От этого детского садика у меня остались самые мрачные воспоминания. Там я заболел желтухой, и меня положили в больницу, в ту же, где лежала в то время мама, но  встречаться было нельзя, так как я лежал в инфекционном отделении. Практически каждый день меня навещал папа, а однажды один из его коллег принёс мне целую пачку журналов «Огонёк». В палате лежало несколько детей, но все они говорили по-болгарски, и я ничего не понимал, поэтому чувствовал себя одиноким. А отец в это время разрывался между работой в институте, мамой, мной и Таней, да к тому же именно в это время нам, наконец-то, предоставили жилье, куда надо было переезжать из гостиницы и как-то обустраивать его. Трудно себе представить, как, не зная болгарского языка, отец смог разрулить эту ситуацию: только благодаря его энергии и коммуникабельности.

В конечном счёте, жизнь постепенно начала приходить в норму, все члены семьи переболели в прямом и переносном смысле этот нелёгкий переходный период. Жилье, где мы обитали, трудно назвать квартирой: это было какое-то нежилое рабочее помещение на втором этаже старого, но, видимо, когда-то до войны фешенебельного по тем временам многоэтажного дома (т.к. у парадного подъезда сохранился домофон) на бульваре Сталина № 41. Теперь это бульвар Витоша, представляющий собой пешеходную зону, а в начале 50-х годов по нему ходили трамваи, и было довольно интенсивное движение. Дверь с лестничной площадки открывалась в большой просторный коридор, посередине которого стояла большая печь для центрального отопления, вероятно, всего этажа, которую, естественно, никто не топил. Поэтому в одной из комнат у нас стояла небольшая печка-буржуйка, которую топили дровами. Благо, зимы в Болгарии мягкие, и это нас спасало от холода. Из этого коридора 5-6 дверей вели в комнаты, из которых вначале две, а потом и три занимала наша семья. Не было ни кухни, ни ванной, ни душа,  ни горячей воды, зато, слава Богу, был один туалет на всех. Остальные комнаты занимала еще одна семья с маленьким ребенком, которая, как говорили, имела какое-то отношение к бывшим владельцам этого дома. Они яро ненавидели коммунистический режим, который отобрал у них их владения. Помнится, в марте 1953 года, когда умер Сталин, к нам в комнату ворвалась соседка с ребенком на руках и заорала: «Ну, что, сдох, наконец, ваш Сталин! Теперь и вы уберётесь отсюда!». Мать её выгнала. Но мы ещё не убирались из Болгарии года три.

Меня отец стал возить в детский сад для детей сотрудников ИСУЛа, который находился во дворе самого института, где папа работал. Для этих целей папа купил велосипед, багажник которого приспособил под сиденье, на котором возил меня по утрам в детский сад. Мама занималась моими младшими сестрой и братом и домашним хозяйством.

Осенью 1953 года я пошёл в русскую школу. Проучился я там три класса до отъезда в Киев. Случилось так, что учился я в одном классе с сыновьями некоторых видных руководителей Болгарии. В то время я этого не знал, да и не придавал этому никакого значения, но именно с ними я дружил.  Учились они в этой школе потому, что мамы у них были русские. Многие тогдашние руководители НРБ во время войны с Германией участвовали в антифашистском движении, находились в Советском Союзе и даже воевали в рядах Советской Армии. Они и женились там на русских, а после войны вернулись в Болгарию уже с русскими жёнами, заняв высокие посты в коммунистическом правительстве страны. Одним из моих друзей был  Витя Гилин – сын командующего пограничными и внутренними войсками НРБ генерала Д.А.Гилина[127]. Жили они недалеко от нас на том же проспекте Сталина на противоположной стороне улицы чуть наискосок. Поэтому я иногда бывал у них дома, и общались семьями, как это часто бывает, когда дети учатся вместе. Ко мне они очень хорошо относились, и когда они иногда ездили в Москву (как я сейчас понимаю - за руководящими указаниями), то привозили и дарили мне красивые книжки и тетрадки, которые по качеству были значительно лучше болгарских. В этих тетрадках я особенно старался писать красиво.

Второй друг у меня был Володя Панчевский – сын министра обороны НРБ генерала армии П.П.Панчевского[128], который воевал в Советской армии и достиг звания генерал-майора. Личному знакомству моих родителей с отцом Володи в определенной степени обязаны мне. Случилось это при весьма забавных обстоятельствах, спровоцированных воспитательным процессом моих родителей в отношении меня. Случилось это где-то в третьем классе. За плохие оценки меня, естественно, ругали и иногда даже наказывали. Уж не помню, за какие проделки и шалости, но иногда отец не гнушался использовать ремень в воспитательных целях. В тот раз я получил накануне какую-то плохую оценку,  на следующий день мать, провожая меня в школу, пригрозила: «Если ты и сегодня получишь двойку или тройку – домой не возвращайся!». И в этот день я опять получаю какую-то плохую оценку и вспоминаю мамины слова.  Что делать? Своими сомнениями я поделился с Вовкой Панчевским: «Я сегодня не могу идти домой», -  и объяснил ситуацию. Вова, как настоящий друг, предложил поехать к нему. И мы после школы поехали. На трамвае. Дом его оказался двухэтажной виллой за решётчатым забором. Вход охранял часовой. Вова сказал: «Он со мной», и мы вошли в дом. Он мне показал свою комнату, какие-то свои игрушки, большой аквариум с золотыми рыбками посередине просторного холла, а потом вдруг вспомнил, что он приглашён на день рождения к соседской девочке. Вова всунул мне в руки какую-то книжку для подарка, и мы пошли с ним в гости в соседнюю виллу, где, видимо, проживал тоже высокопоставленный чиновник. Поздравили именинницу, которая оказалась девочкой примерно нашего возраста, покушали всякой вкуснятины, в общем, весело провели время до самого вечера. Потом мы вернулись в дом к Володе. А через какое-то время, когда уже совсем стемнело, позвонили Володины родители по телефону и сообщили, что они скоро приедут. Тут Володя заволновался и смущённо  так говорит: «Понимаешь, скоро папа с мамой приедут, и тебе нельзя больше здесь оставаться». А куда мне деваться, я как-то и не подумал. В общем, выпроводил он меня на улицу, а время, кстати, было холодное, лежал снег, хоть болгарские зимы мягкие, но всё же было холодно и сыро. В общем, обсудив с Вовой проблему, куда мне деваться, решили, что лучше всего залезть на дерево, чтоб меня никто не видел. Так я и сделал: залез на дерево на противоположной стороне улицы, устроился поудобнее, пристроив портфель под себя, и собрался там ночевать. А с Володи я взял обещание, что он меня не выдаст и никому не скажет, где я.

Через какое-то время подкатывает к дому чёрный лимузин, и из него выходят генерал с женой - Вовины родители. Проходит где-то с полчаса, я уже начал дремать, как тут появляется Вова и говорит, что меня зовут его родители. Упрекнув его в том, что он все-таки проболтался и не умеет хранить тайну, я слез с дерева и побрёл в дом, размышляя, чем это всё для меня кончится – наверняка, поркой. Володины родители встретили меня приветливо, сказали, что мои родители наверняка волнуются, куда я пропал, спросили наш телефон. Но у нас телефона не было, и в этом была вся сложность моих поисков. А родители мои, действительно волновались, начали поиски, и естественно, первым делом обратились к Гилиным, у которых телефон, разумеется, был. Мать Вовы усадила меня на кухне за один стол вместе с министром обороны, и мы вместе с ним отужинали. Правда, он был уже не в форме, а в домашней одежде и в тапочках на босу ногу. Мать Вовы сразу же позвонила Гилиным, а те уже сообщили моим родителям о моём местонахождении. Через какое-то время мои родители приехали за мной. О чем они беседовали с хозяевами дома, мне не ведомо, но, во всяком случае, их знакомство состоялось. Генерал вызвал машину, на которой нас отвезли домой. А перед самым выходом из этого гостеприимного дома Вова прокричал вслед моему отцу: «Вы его только не порите за это!». Это был поступок настоящего друга. Отец, обернувшись, пообещал на первый раз меня не пороть. Вот такая история приключилась у нас в Болгарии.

Пару раз летом мы ездили на побережье Чёрного моря в Варну. Там отец устраивался на время отпуска врачом в дом отдыха. Какую-то часть дня он вёл приём больных, а остальное время отдыхал с семьей. Помню прекрасные песчаные пляжи  и высокие крутые обрывы вдоль берега. Однажды я с папой ходил на футбол, где играла местная команда. Тогда я впервые увидел футбол и стадион, поэтому мне это так запомнилось.

В Софии отец работал много: часто сидел до глубокой ночи, иногда работал и в выходные. Ведь ему пришлось организовывать новые лаборатории, осваивать при этом новые направления в науке, читать лекции по популярному тогда учению Павлова слушателям Института повышения квалификации врачей (ИСУЛ), которое ему пришлось освоить достаточно глубоко. В этом ему, несомненно, помогало знание языков: он в совершенстве владел французским, немецким, русским, а вскоре освоил и болгарский. Ему пришлось создавать в Болгарии фактически совершенно новые научные направления в медицине. После атомной бомбардировки американцами японских городов Хиросимы и Нагасаки, во всём мире встала проблема лечения лучевой болезни. И отцу было поручено создание новой экспериментальной лаборатории по радиобиологии, основной целью которой было изучение этой болезни и способов её лечения. Отец создал такую лабораторию - первую в Болгарии, и результаты её научной деятельности были весьма эффективны. Исследования в этом направлении были прерваны в связи с нашим отъездом в Советский Союз, однако полученный опыт и научные разработки в области радиобиологии были использованы позже, уже в Москве, при создании им лаборатории радиологии в Институте онкологии им. Герцена.

Киев

- В Киев мы перебрались в 1956 году, - продолжал Сергей Иванович Балуев. - 19 мая мы вышли из поезда на перрон в Киеве. За год до этого русских из Болгарии стали отправлять на целину. Была мощная пропаганда: «На пользу Родине!». Люди оказались там в ужасных условиях. Правда, некоторым удалось перебраться куда-то. Например, наши знакомые попали в Алма-Ату.  Мы получили отдельное разрешение – приехать к матери Раи в Киев. Мы  с ней переписывались.  И она прислала нам приглашение. С тёщей отношения были хорошие. Это была порядочная женщина. Её муж был военым авиационным инженером. Был расстрелян в 1938 году. И Рая была настроена против Сталина, но не против коммунистической системы. К сожалению, не принимала веры православной.

С  моей мамой стали переписываться. А потом она к нам приезжала уже в СССР. В первый раз приехала в 1963 году.  Потом ещё два раза. За её приездом наблюдали. И вот мама приехала. Ей уже было за 80 лет. Мы сидим в комнате. Раздаётся звонок в квартиру.  У нас была неплохая квартира в Киеве, которую  я получил, когда начал работать в институте.

Когда я открыл дверь, то увидел, что пришёл милиционер, чтобы проверить, кто приехал, и документы. Он входит, садится на стул и собирается расспросить. А у мамы была привычка разговаривать с теми, кто приходит в дом.  И она начала такой светский разговор. А милиционер был таким сельским простым парнем.  Он вытаращил глаза, съехал со стула, потом говорит: «Ну, бабушка, спасибо!» и быстренько ушел.

Когда я приехал в Киев, через год я попросил командировку в Москву.  А когда приехал, то обратился в Справочное бюро, чтобы найти Андрея Трубецкого. Он был прописан у профессора  Лазаревича, известного фтизиолога.  Профессор открыл мне дверь, посмотрел на меня внимательно. Я спрашиваю Андрея Трубецкого. Он в ответ: «Вы оттуда?» Я решил, что речь идёт о загранице», отвечаю: «Да, оттуда».  Он приглашает войти. И когда я сказал, кто я, то оказалось, что он хорошо знает нашу семью, бывал у нас на Садовнической улице, знает маму и дядю Васю. И помнил меня малышом.  Он позвонил Андрею, и тот назначил мне встречу в старом университете, где он учился. Мы узнали друг друга. Андрей не сразу мне сказал, что он отсидел. Остановился я  в Доме  научных работников, бывшем доме свиданий. Было несколько человек в комнате. Андрея пришлось ждать очень долго. И мы поехали туда, где он жил. У них кровать-шкаф, кто-то жил в бане. Маленькая  дочь Ёлка стояла в кроватке и пела: «Наш паровоз летит вперед…»  И потом я у них часто останавливался,  спал на раскладушке.

У мамы был обнаружен рак гортани. Я подал заявление о поездке в Америку. И после этого меня просят зайти в какое-то место. Оказалось,  КГБ. Солдатик вёл по запутанным коридорам. Меня встречал толстый тип и заявил, что мы знаем , что Вы были в Кёнигсберге. Вы  что-то знаете? И так раза два-три допрашивал.  Меня не пустили. А маму стали облучать.

Её состояние здоровья улучшилось, и она написала, что сама приедет. Я заявление забрал.  И КГБ от меня отпал. Только в 1968 году стали вызывать в гостиницу «Украина». Предложили приходить после работы каждый день. Это длилось в течение месяца. Я рассказывал жене, всем специально рассказывал. Я боялся, что начнут вербовать. «Да, у Вас научные работы. Уже не лаборатория, а целым отделом заведуете. Станете академиком. А может, директором». Он требовал у меня всю мою  историю жизни. По-граждански одет. Кто-то ещё с ним был. Я подробно рассказывал. О моём пребывании у Врангелей.  Я говорил всё, как есть. Стращали меня, и я боялся за семью. Не знал, арестуют или нет.

Борис Врангель

- Завели речь о Борисе Врангеле. Предложили в ресторане поужинать. Я говорю, что мне нужно  домой. Человек в штатском что-то заказал себе, а я отказался. Он завёл разговор о Петре Врангеле, с которым мы хорошо знакомы.

- Смотрите через зал, это он. Он нам помогает. Настоящий патриот.  Узнаете? - Нет, он не похож. Это не он.

Но мой кгбист не разрешил подойти поближе. И это был Борис.  Он потом приехал ко мне в 70-е годы. Из Парижа он попал в Латвию. Был директором дома для престарелых и приюта для детей. Женился на советской девушке.  После войны он остался в Латвии и был арестован. В лагере был на Севере, в Магаданской области. Просыпались примерзшими к нарам. Отсидел 14 лет. Жена его не знала, жив ли он, вышла замуж за другого. Когда его выпустили, он жил на поселении где-то в Сибири. И она поехала к нему, развелась со вторым мужем. Он рассказывал, как в один прекрасный день его посадили в самолет и привезли в Киев. И показывали на меня, знает ли он? Он меня узнал.  Борис Врангель умер в 1995 году.  Жил очень бедно.  А жена заболела, психически. Но они жили вместе. У Бориса родилась дочь, которую он очень любил. Жили под Псковом в каком-то старом доме. Он был представителем дворянского собрания в Пскове[129].

Когда приезжал в Москву, он у меня останавливался.  Очень изменился, так что иногда я сомневался, что это он. Но некоторые движения, интонации узнавались потом. И потом он вспоминал некоторые детали, которые больше никто не мог знать. И в Пскове в КГБ требовали, чтобы он являлся периодически и рассказывал о себе.

Работал он мастером на заводе, выпускающем аппаратуру, какую – не знаю точно. Года три тому назад, он начал хлопотать о поездке во Францию и в Бельгию, где у него была сестра, не знаю, возможно, двоюродная.

Он поехал и там  пробыл месяц или два. Приехал и встретился со мной. Рассказал, что был у своей сестры, видел много знакомых и родственников, особенно в Бельгии. Предлагали  знакомые дамы, чтоб остался там, женившись. Его старший брат был женат на Наташе Гебель, жил в Канаде, но брат не приезжал. Вскоре после этого Врангель скончался. Узнал я случайно. От Лизы Апраксиной. Зашел к ней по вопросу чеков из Бельгии. А она ведает филиалом бельгийского банка в Москве. И зашел разговор о Борисе Врангеле. Она сказала, что Борис умер. Крестный путь Врангеля. Он был очень честным человеком, был равнодушным к политике, принял снова православие.

А.С.Балуев о работе отца в Киеве

В связи с тем, что отец очень мало внимания уделил в своих воспоминаниях  научной деятельности в родном отечестве, я попытаюсь в некоторой степени восполнить этот пробел, не вникая в суть самих исследований, поскольку я не специалист в этой области, но хотя бы упоминая фамилии его коллег, с которыми он работал и некоторые из которых стали видными учёными и даже академиками. Хочу отметить, что где-то в своих воспоминаниях отец заметил, что самым плодотворным и успешным в его научной деятельности был период работы в Бельгии после окончания университета. Тогда у него были не только молодость и энтузиазм, но и все условия для творческой деятельности. Сказал он это в конце своей жизни, и, видимо, имел на это основания.

Когда мы приехали в Киев (это было в мае 1956 года), мы всей семьей поселились у бабушки  в небольшом частном доме на окраине Киева. Этот район назывался «Караваевы дачи» и напоминал деревню: немощёные улочки, утопающие во фруктовых садах и цветах. У бабушки тоже был фруктовый сад, где росли невзрачные, но потрясающие на вкус груши бера. Отец был принят научным сотрудником в Институт физиологии им академика А.А.Богомольца Академии медицинских наук Украины. Институтом в то время руководил сын известного патофизиолога академика А.А.Богомольца (1881-1946) Олег Александрович Богомолец, который пошёл по стопам своего отца и впоследствии стал член-корреспондентом АМН Украины. Через несколько месяцев отцу дали 2 комнаты  в старом дореволюционной постройки семиэтажном доме на ул. Богомольца прямо напротив института, куда мы и переехали. Так что во второй четверти учебного года я уже пошёл в новую школу, которая тоже находилась рядом. Думаю, что жилплощадь отцу предоставили так быстро не без содействия директора института. Все-таки отец в возрасте 35 лет пришел в институт уже с дипломом доктора медицинских наук, что было редкостью при советской системе научной квалификации.  С другой стороны советская система зарубежные учёные степени не признавала, поэтому отцу через три года пришлось подтверждать свою учёную степень доктора наук, которую ему присвоили по совокупности научных работ. На то время он стал самым молодым доктором медицинских наук в Украинской Академии. Надо сказать, что у отца с О.А.Богомольцем,по-видимому, сложились очень хорошие отношения.  Я об этом сужу по тому, что мы однажды всей семьей были приглашены к ним в гости. Дом, где жили Богомольцы, располагался в саду самого института, т.е. через дорогу от нас. Было это примерно в 1958 г., потому что, как я помню, у них только родилась вторая дочка Сашенька. А старшей дочери Кате  исполнилось тогда уже 18 лет. Кстати, впоследствии она тоже стала известным паталогоанатомом, профессором Киевского мединститута. К сожалению, в 2013 г. её не стало. А младшая дочь Александра Олеговна стала детским врачом-реаниматологом.

Отец был, несомненно, талантливым и перспективным учёным, и после защиты докторской степени его пригласили (прошёл по конкурсу) на должность заведующего лабораторией в новый только что созданный Институт геронтологии АМН СССР. Это был первый в Советском Союзе институт геронтологии, который занимался проблемами старения и продления жизни человека.  Отец тогда создал и возглавил лабораторию (отдел) фармакологии  новых лекарственных средств. В те годы дома он часто упоминал имена Д.Ф.Чеботарёва и В.В. Френкеля, с которыми он работал в институте. Впоследствии, эти ученые стали академиками. Д.Ф. Чеботарёв возглавил институт геронтологии, а в настоящее время институт носит его имя. Во время работы в начале 60-х годов в институте геронтологии отец в своей лаборатории создал препарат декамевит – комбинированный поливитаминный препарат, предназначенный для людей пожилого и старческого возраста для повышения жизненного тонуса, для восстановления организма после перенесенных тяжёлых болезней или операций. Препарат стимулирует процессы обмена веществ в организме, активирует работу центральной нервной системы. Декамевит пользуется популярностью и в наши дни.

В период работы в институте геронтологии отец написал монографию (книгу) о старении и долголетии (точного названия не помню), которая вызвала интерес не только у отечественного читателя, но и за границей. В частности, книга была переведена на японский язык и издана в Японии, как заметил отец, значительно лучше, чем советское издание. Он даже получил за переводное издание гонорар порядка 200 рублей, хотя в советский период за научные труды не было принято платить гонорары. На эти деньги отец осуществил свою мечту: купил мопед «Ява», который внешне был очень похож на мотоцикл, но права вождения на него не надо было получать. А отец не мог иметь права, так как. у него не было одного глаза, который он потерял во время войны. На этом мопеде он стал ездить на работу, а потом с упоением рассказывал, как он кого-то обогнал, как он ловко повернул и т.п. Мне тоже иногда удавалось покататься на нём. Мопед иногда ломался, и отец его сам чинил или на балконе, или прямо в квартире в коридоре. При этом он любил вспоминать, как он в детстве и юности гонял по улицам Парижа на велосипеде и чинил сам старенькие велосипеды.

Где-то в середине 60-х (точно не помню, когда) отца пригласил к себе в Институт биохимии АН УССР академик Александр Владимирович Палладин. Отец принял приглашение, тем более, что в институте геронтологии к тому времени обстановка складывалась не очень благоприятная для плодотворной научной работы. Перейдя в институт биохимии, отец возглавил лабораторию биохимической фармакологии, а затем стал и руководителем отдела. Однако академику А.В.Палладину было уже за 80. И в конце 60-х против него начались всякие интриги с целью его смещения с поста директора института. Это, естественно, коснулось и ближайшего окружения академика, к которому  относился и отец. Отец был в очень хороших отношениях  с Александром Владимировичем, неоднократно бывал у него дома, где они за чашкой чая обсуждали научные проблемы. Работать становилось всё сложнее, постоянные интриги действовали на нервы, однако, несмотря на это, отец был переизбран  в 1968 году на должность научного руководителя отдела на следующий срок.

И в киевский период отцу приходилось чрезвычайно много работать: дома до позднего вечера, иногда по ночам, очень часто и по выходным дням. Ночью он обычно устраивался на кухне, при этом много курил, что впоследствии сказалось на его здоровье (он умер от рака лёгких). Насколько я сейчас понимаю, ему постоянно приходилось осваивать новые направления в медицинской науке, причем, это были самые новые последние достижения в этих областях медицины для того, чтобы их можно было развивать дальше на самом высоком мировом уровне. И это, конечно, требовало от него колоссального напряжения и отдачи.

Москва. Лабратория радиологии

- Когда я был ещё в Киеве, - продолжает рассказ Сергей Иванович, - приехал летом  1968 года на конференцию профессор А.С. Павлов[130]. А он приходил ко мне в лабораторию ещё в Софии, знакомился с моим работами по радиобиологии. Он стал очень известным специалистом по лучевой терапии. Это была радостная, приятная встреча.  Он мне предложил переехать в Москву и организовать в его институте лабораторию радиобиологии.  Мне казался невероятным сам переезд. Прописка в Москве – это было невозможно.

И когда Павлов предложил, я обрадовался. Я подал заявление и прошёл по конкурсу. А Зорин в КГБ меня всё ещё дёргал. В Москве уже набирали сотрудников, Павлов очень торопил меня, присылал телеграммы.  Я к этому Зорину. Нет, Вы никуда не уедете. И я, наконец,  получил грозную телеграмму: да или нет? Я опять к Зорину. Не  пускает.  В 10 вечера позвонил, что можете ехать.

Имя радиолога и онколога академика РАМН Павлова Александра Сергеевича известно во многих странах мира. Он один из основателей теории и практики лучевой терапии злокачественных опухолей. А.С. Павлов стоял у истоков развития радиационной онкологии и становления лучевой терапии как специальности в нашей стране. Он автор более 350 научных публикаций и изобретений, 6 монографий, посвящённых проблемам современной радиологии и онкологии.

С именем А.С. Павлова связан революционный переход отечественных лучевых терапевтов с киловольтной рентгенотерапии на мегавольтный режим облучения. При непосредственном участии А.С. Павлова разрабатывалось научное обоснование, техническая база метода.

В течение многих лет А.С. Павлов возглавлял Московский научно-исследовательский онкологический институт им. П. А. Герцена (1967-1971), Рентгенорадиологический институт (1982-1987). С 1976 по 1981 годы А.С. Павлов был вице-президентом АМН СССР. В 1976 году назначен Председателем учёного медицинского совета Министерства здравоохранения СССР, был членом редколлегии «Большой медицинской энциклопедии».

С 1951 по 1962 годы клиническую работу в хирургической и радиационной онкологии А.С. Павлов совмещал с исполнением обязанностей заместителя директора по научной работе Научно-исследовательской лаборатории при Мавзолее В. И. Ленина.

Академик Павлов А.С. внёс большой вклад в организацию радиологической службы нашей страны. В течение ряда лет он выполнял обязанности Главного радиолога Минздрава СССР, Председателя научного Совета по радиологии Минздрава СССР, являлся членом Коллегии Минздрава. В период 1971-1976 годы А.С.Павлов работал за рубежом в качестве Заместителя Генерального директора ВОЗ, где отвечал за проблемы радиологии, онкологии и за издательскую деятельность. Академик Павлов А.С. более 10-ти лет был Председателем Всесоюзного общества рентгенологов и радиологов. Он основатель научного общества онкологов РСФСР и первый его председатель.

 

- И вот я в Москве, - продолжил Сергей Иванович. - Получил  квартиру. Лаборатория в башне. И вдруг приходит человек: «Вам привет из Киева. Будете помогать, проявите патриотические чувства». Я говорю, что я не могу чем-то ещё заниматься, кроме как лабораторией. А он уговаривал, чтобы я стучал. Я отказался, но  сталкивался с ним  на остановке, это говорило о том, что он меня отслеживал.

А.С.Павлова в конце концов  благополучно сковырнули, но всё-таки он был назначен заместителем директора международного института здравоохранения. Он поехал в Швейцарию и был доволен этим.  И осталась его заместитель, профессор Городилова, она его и сковырнула. Партийная, но научно очень слабая. И она начала прижимать тех, кто были людьми Павлова. Она полностью отняла возможность вести научную работу.  И тут мне предложили перейти в пединститут имени Н.К. Крупской[131]. Я долго колебался и в конце концов согласился.  И попал в очень тяжёлую обстановку. Такие партийные стервы, жуткие! Там работал до 80-летнего возраста, но тяжело было. Еду на работу два часа туда, два - назад, и получаю 1700 рублей. Но дочь  Таня заведует   антрополической  лабораторией и получает 450 рублей.

Научная деятельность С.И. Балуева.  Из «Украинской энциклопедии» (издание после 1994 года?)

Перевод с украинского А.С. Балуева

БАЛУЕВ Сергей Иванович (10.07.1921, г.Мышкино, ныне Ярославской обл. Р.Ф.) – врач. Доктор мед. наук (1959), профессор (1976). Во время 2-й мировой войны был участником партизанского движения, был ранен, имеет боевые награды. Закончил Брюссельский университет (1946). Работал ординатором больницы в Брюсселе (1947-1948), ассистентом института экспериментальной терапии Льежского университета (Бельгия, 1949-1951 гг.) и одновременно заведующий научно-исследовательского отдела «лаборатории Лабаз» (Бельгия, 1949-1951); заведующий лабораторией экспериментальной медицины, старший ассистент Института специализации и усовершенствования врачей Болгарии (1951-1955); старший научный сотрудник Института физиологии  АН УССР (1956-1959); зав. Лабораторией Института геронтологии и экспериментальной патологии АМН СССР (1959-1963); зав отделом биохимической фармакологии Института биохимии АН УССР (1963-1969); руководитель лаборатории Государственного научно-исследовательского онкологического института (Москва, 1969-1974). С 1974 года – профессор, зав. кафедрой (до 1991) физиологии и экологии человека Московского педагогического университета.

Научные исследования в области возрастной фармакологии и особенностей биохимических процессов в нервной ткани для разных функциональных и патологических состояний организма. Предложил новое направление исследований в биохимии – биохимическую фармакологию с целью расшифровки биохимических механизмов действия нейротропных и др. средств.

Направления деятельности: процессы детоксикации, фармакологических свойств некоторых производных салициловой и бензойной кислот, патогенез и лечение острой лучевой болезни. На основе трудов Б. (Балуева) созданы лекарственные препараты оксафенамид, лабазил, декамевит, кваделит и др.

Основные труды:

О влиянии стрихнина на биологическое действие ионизирующего излучения // Вестник рентгенологии и радиологии. 1955. № 4

Про механизм действия барбитуровых соединений // ФЖ (Физиолог, журнал). 1957. № 3.

О старении и долголетии. М. 1961

Биохимические и функциональные изменения в головном мозге при действии ряда нейротропных средств раздельно на нервные центры и на периферические органы и ткани // 1-й Укр. биохим. съезд. Чц. 1965

Влияние индопана на содержание биогенных аминов и активность холинэстеразы в головном мозгу собак // Мат. 2-го Всесоюзного биохим. съезда. Ташкент. 1969. Т.21.

Системно-структурный подход к обучению физиологии человека. Архангельск. 1991.

Биология. Москва. 1994 (соавт.).

В картотеке Всесоюзной книжной палаты удалось отыскать следующие научные работы:

1. С.И. Балуев, д-р медицинских наук. О старении и долголетии. М. «Знание», 1961, 80 с. (Всесоюзное общество по распространение политических и научных знаний. Серия 8. Биология и медицина). 100 000 экз.
2. Балуев Сергей Иванович, д-р медицинских наук. Информационное письмо о применении витаминов в пожилом и старческом возрасте. (Утв. Ученым Советом М-ва здравоохранения УССР 13.07.1962). Киев. 1962.13 с. (Академия наук СССР. Институт геронтологии и экспериментальной патологии). 2000 экз.
3. Адаптация учащихся IX – X классов и студентов к учебной и физической нагрузкам. Межвузовский сборник научных трудов. Московский пед. Интститут им Н.К. Крупской под ред. (отв. Ред) С.И. Балуева. –М., МОПИ, 1987 (1988). С 130, 500 экз.

В период с 1974 г. по 1991 г. кафедрой руководил доктор медицинских наук, профессор Сергей Иванович Балуев.

Кафедра возрастной анатомии, физиологии человека и школьной гигиены, знакомила студентов педагогического ВУЗа со строением и функциями организма человека для того, чтобы научить педагогов управлять здоровьем учащихся через соблюдение ими принципов здорового образа жизни: физическая культура, рациональное питание, режим труда и отдыха, отказ от вредных привычек. https://mgou.ru/fakultety-i-instituty/biologo-himic - Московский государственный областной университет

 

А.С.  Балуев. Москва. 1969-2004 годы

Летом 1968 года в Киев на конференцию приехал уже известный к тому времени радиолог проф. Александр Сергеевич Павлов, с которым отец был хорошо знаком ещё с болгарских времен. В Софии, где в  то время А.С.Павлов находился в командировке, он заходил к отцу в лабораторию и интересовался исследованиями отца по радиобиологии. А в 1967 году А.С.Павлов, будучи уже член-корреспондентом АМН СССР, возглавил Институт онкологии им. Герцена в Москве и искал специалиста для создания в этом институте  новой лаборатории радиобиологии. Встретив отца в Киеве (случайно или намеренно?), он предложил ему переехать в Москву и заняться организацией этой лаборатории. Москва, надо сказать, была тайной мечтой отца: во-первых, он считал Москву своим родным городом, здесь он проживал в раннем детстве  с матерью и братом в самом центре до отъезда за границу; во-вторых, в Москве остались кое-какие родственные связи, которыми отцу удалось обзавестись за последние годы; в третьих, здесь жил и работал лучший друг отца со времен войны Андрей Трубецкой. С другой стороны, за 12 лет жизни и работы в Киеве отец сменил три научных института, и ни в одном из них он не мог до конца реализовать свой научный потенциал, в основном, как мне кажется, из-за нездоровой интриганской обстановки, которая существовала тогда в тех институтах. А отец был интеллигентом до кончиков волос, человеком мягким, абсолютно честным и не умеющим интриговать, что являлось его главным «недостатком». И отец подал документы на конкурс по замещению вакантной должности заведующего лабораторией радиобиологии в Институте онкологии им. Герцена. И выиграл. Как он дальше перебирался в Москву и с какими сложностями ему пришлось столкнуться, он достаточно подробно описывает в своих воспоминаниях, поэтому я останавливаться на этом не буду.

Под руководством А.С.Павлова тоже недолго пришлось поработать, так как его руководителя  в 1973 году отправили в Женеву заместителем руководителя ВОЗ. Позже он стал академиком АМН СССР и академиком РАН. Академик А.С.Павлов жив до сих пор, ему 98 лет. Отец же в 1974 году уходит из института на профессорско-преподавательскую работу заведующим кафедрой анатомии и физиологии человека Московского областного педагогического института им. Крупской (впоследствии – университет), а с 1991 года являлся профессором этой кафедры. Его лекции по физиологии человека и медицине пользовались у студентов большой популярностью, практически всегда аудитории были переполнены. Он был великолепным лектором и рассказчиком, поэтому его лекции вызывали живой интерес не только у студентов. При этом он проводил со студентами научную работу, писал учебники, учебные пособия и научные статьи. Свою профессорскую деятельность отец закончил в 2002 году за полтора года до своей кончины, из-за того, что приходилось очень далеко и тяжело добираться до института, который находился за городом.

Иван Балуев – брат С.И. Балуева

Иван Иванович Балуев внесён в биографический словарь «Русские в Северной Америке»[132] Е.С. Александрова под редакцией К. М. Александрова, А. В. Терещука. — Хэмден (Коннектикут, С Ш А ) — Сан-Франциско (С Ш А ) — Санкт-Петербург (Россия), 2005.

Балуев Иван Иванович (1918-1988) – преподаватель русского языка, литературовед. Окончил в Париже лицей и Сорбонну, где специализировался по английской литературе. Переехал в Бельгию и продолжил образование, изучая экономику в университете Святого Игнатия. Работал в администрации в Бельгийском Конго (Заир). В 1960 году переехал в США с женой Марией  Всеволодовной, урождённой Горловской. Начал преподавать русский язык в университете Гэйсвил (штат Флорида). Был доцентом в колледже Маунт Холиок. Продолжал образование в области русской литературы и получил докторскую степень в университете Вандербилта, в Нешвилле, штат Теннеси. Автор статей в разных журналах, был членом Русской Академической группы.

 В справочнике Е.С. Александрова помещены сведения также  об одной из дочерей И. И. Балуева  - Ольге. Она родилась  3 января 1942 года  в Брюсселе. По профессии  — специалист по физической культуре и терапии. Образование получила в Лувенском и Бостонском университетах. Преподает и занимается вопросами терапии профессиональных заболеваний в университете.

 

 Дружба с семьёй Тутуновых

 

Ил. Портрет Сергея Ивановича Балуева кисти  Сергея Андреевича Тутунова

В поисках материалов о Сергее Ивановиче Балуеве, я познакомилась с Виктором Сергеевичем Тутуновым, отец которого был художником. Виктор Тутунов сделал видеозапись воспоминаний С. И. Балуева. Он также рассказал о крепкой  дружбе отца с С.И. Балуевым, о частых встречах дома  у Тутуновых, о том, что если бы Сергей Иванович Балуев не вернулся в Советский Союз, в Бельгии он стал бы лауреатом Нобелевской премии за разработку лекарств, подобных «Декамевиту». И дело даже не   в «Декамевите»:  «Суть в том, что когда Сергей Иванович проводил опыты на собаках во второй половине 40-х годов,  то с целью разжижения крови экспериментальным животным давал аспирин. А только в 1954 году механизм воздействия аспирина на свёртываемость крови описал  учёный Bounameaux. Как известно, в настоящее время разжижение крови с помощью аспирина является базисным лечением у больных с инфарктом и ишемическим инсультом».

 

Он рассказал и об отце-художнике:  С. А. Тутунов имеет армянские корни. Он  родился в Москве 30 октября 1925 года, умер в 1999 году. Некоторое время семья Тутуновых жила рядом с птичником около станции «Марк» по Савёловской железной дороге. И сам  Карен Хачатурян[133]  крестил отца. В начале 30-х годов они жили в Загорске. Там в Вифании (скит Троице-Сергиевой Лавры) было птицеводческое хозяйство, и Андрей Васильевич Тутунов стал там работать, будучи крупным специалистом в области птицеводства. А семья жила в Сергиевом Посаде недалеко от Лавры. Сергей Андреевич окончил Московский государственный художественный институт имени В.И. Сурикова в 1951 году. Полученное профессиональное образование давало ему свободу выражения в любом жанре. Картины художника находятся в Государственной Третьяковской галерее, в Русском музее Киева, во многих музеях России и стран ближнего Зарубежья. В 1988 состоялась персональная выставка С.А. Тутунова  в Москве. Один из сыновей Сергея Андреевича стал также художником. Сергей Сергеевич Тутунов работает и живёт во Франции.

 

 «Отец никогда не занимался тем, что называется «карьера», - говорит Виктор Сергеевич Тутунов.. Он не строил специальные отношения с людьми в плане их «полезности», никогда не ходил на всякого рода банкеты, ну и, конечно же, о членстве в партии не могло быть и речи. Равно как и о рисовании картин на сугубо советские темы — передовики производства, «борьба за мир» и прочее…

После персональный выставки весной 1988 года он не получил даже звания «Заслуженного художника РСФСР». А был ещё такой эпизод в 1988 году: известный писатель-фронтовик Кондратьев пытался напечатать в журнале «Огонёк» репродукцию триптиха «Памяти погибших». Но всей этой левой перестроечной шпане хорошая русская живопись была не нужна!

У отца был очень интересный замысел, который, к сожалению, так и не был (по разным причинам) осуществлён. Он хотел написать серию портретов писателей – деревенщиков: Распутина, Белова, Астафьева…

Отец был очень гостеприимным человеком. Уже после его смерти мы с мамой как-то подсчитали (записывали фамилии) количество людей, которые жили у нас на даче. Причём, не просто приходили в гости, и именно жили – кто несколько дней, а кто и неделями. Получилось, примерно, 250 человек. Некоторые знакомые жили по многу раз, например, комната на 2-м  этаже, где ночевал Ю. А Пестель, так и называется до сих пор «комната Пестеля». За стол в большой комнате садилось обедать до 15 человек. Специально был приобретён дореволюционный стол, который раздвигался на обеденное время» https://tutunov.org

В  статье искусствоведа Л.Н. Рудневой о Сергее Андреевиче Тутунове[134] говорится, что  «в 1953 году С. А. Тутунов стал членом Союза художников. Вскоре он получил свою мастерскую в доме на Верхней Масловке. Членство в Союзе художников предоставляло замечательную возможность творческих командировок, даже в самые отдалённые уголки СССР. Например, из поездки на Алтай С. А. Тутунов привез целую серию живых красочных этюдов, запечатлевших поразившие его яркие картины природы и традиционного народного быта.

Но совершенно особая линия в творчестве С. А. Тутунова  — портреты близких людей. К ним относятся не только семья и ближайшие родственники, но и широкий круг друзей и добрых знакомых, в основном, связанных с замечательным московским храмом Ильи -Пророка, или, как его называют в московском просторечии, Обыденским храмом или Обыденкой (название это происходит от способа возведения за один день деревянного храма, который некогда стоял на месте этого красивого каменного здания).

Храм Ильи-Пророка Обыденный никогда не закрывался, в отличие от большинства церквей в России. И в духовной истории России он останется как один из очагов веры в безбожное советское время. Была у храма Ильи- Пророка одна особенность. Он считался приходом старой московской интеллигенции и дворянства. Точнее сказать, их остатков, так как большинство людей этих слоев в советские времена были или уничтожены, или репрессированы и разбросаны по всей стране. В круг прихожан Обыденки Сергея Андреевича Тутунова  ввела его жена, Екатерина Викторовна. Среди прихожан было немало талантливых учёных и деятелей искусства. Почти все они или пострадали в годы советской власти, или потеряли в репрессиях своих близких. И все эти люди, сохранившие свой духовный мир, веру и интеллект, были интересны С. А. Тутунову.

Немало художников стремится писать портреты «интересных людей». С. А. Тутунову  же  не нужно было искать модели для своих портретов. Ровесники и представители старшего поколения в его портретах — это люди, много пережившие, немало перестрадавшие на своем веку и не сломленные. Что может быть интереснее для портретиста, которого привлекает главное в человеке — его внутренний мир?

Весьма интересен был метод работы С. А. Тутунова  над портретами. Отличное художественное образование и опыт позволяли ему создавать портреты быстро, в один-два сеанса. Но любил он работать над портретом долго. Не ограниченный временем и условиями заказа, создавая портрет интересного для него человека только для себя, С. А. Тутунов, по свидетельству близких, мог тратить на один портрет до пятидесяти сеансов. Неизменным сопровождением сеансов позирования (а, может быть, и главным их содержанием?) были долгие беседы, в которых художник глубже раскрывал для себя внутренний мир модели. В природе портрета как жанра лежит интерес и уважение к личности. С. А. Тутунов переживал это в высокой степени. Во время долгих сеансов он не просто лучше узнавал человека, но как бы вживался в него и проживал какую-то часть своей жизни с портретируемым, создавая его образ на холсте. Очень часто художник вносил изменения в уже почти готовый портрет, а затем снова и снова переписывал его на том же холсте. Таким образом, на многих его холстах образовывались многослойные напластования из нескольких портретов, большинство из которых достойны были бы стать самостоятельными произведениями. Но мастер закрывал их новым красочным слоем в поисках наиболее точного выражения своего замысла, или находя нечто новое в своей модели и стараясь передать образ человека глубже и точнее. Таков портрет Сергея Ивановича Балуева.

С окончанием портрета интерес к человеку не угасал и нередко через некоторое время художник брался за его новый портрет. Его кисти принадлежат портреты А. П. Арцыбушева, прихожанина и алтарника храма Ильи-Пророка, В.В. Трубецкого, доктора наук, историка; доктора наук, профессора-химика С.С. Драгунова, прихожанина храма Ильи пророка - юноши Кирилла Каледы.

Писал он мать своей жены — Софью Михайловну Мейен, которая в течение многих лет также была прихожанкой этого замечательного храма. Утончённую красоту, нестираемую временем, питаемую внутренним благородством, передал художник в чертах её старческого лица.

За много лет до того, как С. А. Тутунов  писал портреты С. М. Мейен, в 1934 году она стала одной из героинь знаменитого эпического полотна художника П. Д. Корина «Русь уходящая».

 

Ил.: С.П. Мейен на картине П.Д. Корина «Русь уходящая»

 

В годы разгрома православия в России П. Д. Корин писал огромную картину, представлявшую православный народ в его самых характерных типах. И он сам тоже был прихожанином храма Ильи-Пророка. Созданная С. А. Тутуновым портретная галерея прихожан московского храма Ильи-Пророка и близких друзей интересна не только своими отдельными портретами, но и как единое целое.

 

Фото: Храм Пророка Божия Илии в Обыденском переулке, Москва

 

Митрополит Антоний  Сурожский

- Мне неоднократно доводилось с ним встречаться, - рассказывал Сергей Иванович. -  Митрополит Антоний Сурожский (Андрей Борисович Блум) был один из самых известных в мире православных пастырей. Его авторитет  был так велик, что в разных слоях общества, в том числе среди представителей Британского королевского двора, возник интерес к Православию. Под его воздействием многие англичане становились членами Русской Православной церкви, и практически представители всех конфессий: и мусульмане, и буддисты, - приглашали его прочесть лекции о Православии.

Андрей Блум родился в  1914 годау в Лозанне, в семье сотрудника российской дипломатической службы. Отец  его — Борис Эдуардович Блум. Мать — Ксения Николаевна Скрябина (1889—1958), единокровная сестра композитора Александра Николаевича Скрябина. Детство Андрея прошло в Персии, где его отец был консулом. После революции 1917 года в России семья была вынуждена эмигрировать из страны, несколько лет скиталась по Европе и в 1923 году поселилась в Париже. Во время оккупации Франции участвовал в движении французского сопротивления, был врачом в антифашистском подполье.

17 апреля 1943 года был пострижен в мантию с именем Антоний в честь преподобного Антония Киево-Печерского. Постриг совершал настоятель подворья и духовник постригаемого архимандрит Афанасий (Нечаев). 14 ноября 1948 года митрополитом Серафимом рукоположён во иеромонаха и направлен в Великобританию в качестве духовного руководителя англо-православного Содружества Святого Албания и Святого Сергия (1948—1950).

Философ Н.С. Арсеньев, дядя Сергея Ивановича Балуева, часто посещал Антония Сурожского в Содружестве Святого Албания.

- Я читал Антония Сурожского, его воспоминания, - говорил Сергей Иванович. - Это книга «Человек перед Богом». Упоминает Трубецкого и других.  Были его воспоминания  в «Новом мире». Была передача о нём. И Рае очень понравилась. 

Я отлично помню первую встречу с ним. Мне сейчас 78, а ему 85 лет. Уже не служит,  ведёт аскетический образ жизни. Людей принимает.

Он отлично играл в волейбол.  Моя первая встреча с ним, когда мне было  лет 9-10, когда мама нас привела в ИМКА- русская студенческая христианская организация, в Париже, на Монпарнас, 10.  Мы ходили в воскресную школу, и там зародилась организация " Витязь", с помощью  ИМКИ.  В воскресную школу нас с Ваней очень мило пригласила пожилая дама. Когда мы шли к ней, на спортивной площадке играл парень лет 15-16 - это был Андрей Блум.

«Пойдём к нам, - сказал он, - будем заниматься русской историей".  Поговорили о Рюрике, по совету Гостомысла послы отправились к варягам…  А потом  мы пошли играть в волейбол. С нами были Андрей Блум и Владимир Познер, отец современного известного  журналиста. Блум был руководителем старшего отделения в «Витязе». Всего было человек  300. Блум и привел меня в церковь.

Я ходил в церковь и мечтал о карьере священника . Приходил рано в храм, будил пономарь, молодой студент, ставший священником в Берлине, он женился  на  Воронцовой-Дашковой, а я был у него шафером. . .

Мы постоянно встречались в «Витязе», зимой тоже собирались.

Последний раз видел Антония  зимой  1940-1941 года. Встретились на улице в Париже, холодно, а мы в одних пиджаках. Он сказал, что окончил мединститут. Я тоже помню, как он был молодым врачом и сидел у постели умирающего.  Это мне запомнилось очень сильно.

 

 

Фото:  Митрополит Антоний Сурожский  http://www.pravmir.ru/protoierej-andrej-kordochkin-o-mitropolite-antonii-surozhskom

Рассказ автору книги  - Раисы Александровна Балуевой

В 2008 году я из Калининграда направилась в Москву, чтобы  встретиться  дома у Раисы Александровны Балуевой. Мне удалось её разыскать, благодаря Петру Андреевичу Трубецкому. Он был так любезен, что  указал мне и на другие источники, из которых я смогла больше узнать о семье Арсеньевых, потому что писала тогда книгу о философе и писателе Н.С. Арсеньеве. Спасибо  великое Петру Андреевичу Трубецкому и его маме Елене Владимировне Трубецкой, которая очень сердечно меня благодарила за книгу об Арсеньеве и подарила мне книгу своего мужа А.В. Трубецкого «Пути неисповедимы»[135]. Я записала рассказ  Раисы Александровны:

– Меня привезли в Кёнигсберг совсем молоденькой девушкой, и мне было очень трудно.  Мы с мамой жили в Киеве. Отец мой Александр Алексеевич Акулов в 1915 году попал в авиачасть. Во время революции примкнул к большевикам. В 1931 году был одним первых выпускников Военно-Воздушной Академии имени Жуковского[136]. Он был авиаинженером и постоянно уезжал на строительство аэродромов в разные города Советского Союза. В 1937 году он был репрессирован. Потом его в 1959 году реабилитировали.

А мама – киевлянка. У мамы был лишь один титул – она горожанка. Однажды в Киеве мы с мамой пошли на рынок. В это время фашисты проводили облаву в городе, выискивая молодежь, чтобы вывезти для работы в Германии. Меня схватили на рынке. Мама долго плакала и очень долго ждала нашей встречи, которая произошла лишь в 1956 году.

Меня определили на работу к одному владельцу дома в Кёнигсберге, как звали и фамилии не помню. Дом его располагался недалеко от дома, где жили Арсеньевы (Регентенштрассе, ул. Чапаева, д.3 – сегодня). У хозяина было имение в деревне Гросс Курен (сегодня деревня Приморье). В летнее время они с прислугой выезжали туда, на зиму возвращались в Кёнигсберг. Я делала самые грязные работы в доме, чистила, мыла. В деревне девушки косили сено, сгребали его, укладывали в огромные стога, убирали пшеницу. Однажды во время работы я себе проколола вилами ногу. Мне обработали её, и рана зажила. Простые люди ко мне хорошо относились. Я помню, как повариха в доме, когда все уже  спали, шёпотом звала меня на кухню и кормила.

В город меня отправляли с большой сумкой в магазин. Денег в руки не давали. Хозяева всё сами оплачивали. Моё дело было – лишь забрать продукты и принести их в дом. Однажды был такой случай. Я шла с тяжеленной сумкой, а в это время по улице проходил немецкий офицер, который, несмотря на то, что у меня на груди была бирка «Остарбайтер», помог мне донести сумку до самого дома. Кто он был и почему мне помог, для меня до сих пор остается тайной.

Арсеньевы, узнав, что неподалеку в доме прислугой работает русская девушка, обратились к моим хозяевам с просьбой: разрешить мне по воскресеньям приходить к ним в дом на чай. Хозяйка хотела выглядеть порядочной женщиной и отпускала меня.

Арсеньевы - это милые, добрые люди, которые трогательно ко мне относились. Так я познакомилась с Сергеем Балуевым. Меня угощали чаем, расспрашивали, поддерживали. Помню, как мы ходили к старшему брату Сергея - Ивану Балуеву в гости, когда у них родилась первая девочка. Он учился на экономическом  факультете в Англии, а потом работал в фирме экономистом. От этой фирмы он был командирован в Африку и заработал там приличные деньги, что помогло ему потом с семьей выехать в Америку и приобрести там дом. Женат он был на девушке из русской эмигрантской семьи. Её звали Марина. Отец её работал поваром в ресторане в Кёнигсберге, а мать была медсестрой в больнице.

В Кёнигсберге было много русских, среди которых были и предатели. Помню, как мы с Сергеем познакомились с двумя бывшими советскими офицерами. У нас они вызвали чувство антипатии, и, как мне известно, когда пришли наши, они были пойманы и расстреляны.

Мы с Сергеем полюбили друг друга и поженились. Всё время мы мечтали вернуться в Советский Союз. Именно Сергей помог Андрею Трубецкому выйти на польских партизан. Однажды Сергей попросил меня спрятать радиопередатчик в  чемодане. Он стоял у меня под кроватью. По утрам ко мне приходила связная, которая жила, видимо, где-то недалеко, мне это было неизвестно. Я выносила ей чемодан, а потом она его мне на ночь приносила. Это был такой период в моей жизни, очень рискованный, но потом эту девушку, видимо, куда-то направили в глубь страны.

После первой бомбёжки Кёнигсберга английской авиацией в августе 1944 года, мои хозяева выехали под Берлин. Я   с ними тоже уехала. А Арсеньевы выехали позже, и Сергей за мной приехал, когда уже подступали наши войска. С приходом советской армии была создана комендатура, в которую мы с Сергеем обратились с просьбой - вернуть нас в Советский Союз.

Наш путь возвращения в Россию, - рассказывала Раиса Александровна, - был очень долгим. После войны мы оказались в Бельгии и начали писать письма в Москву с просьбой о возвращении в СССР. И лишь когда мы переехали в 1951 году в Болгарию, которая была практически 16-й  республикой СССР, мы получили разрешение - выехать в Киев в 1956 году. Я окончила университет, филологический факультет, преподавала немецкий язык в университете. Из Киева мы перебрались в Москву. Наталья Сергеевна, мама Сергея,  приезжала к нам, похоронена в Москве на Химкинском кладбище.

Наталья Сергеевна никогда мне не рассказывала о том, что она была фрейлиной Великой Княгини Елизаветы Федоровны. Это я впервые от Вас слышу. Но она помогала мне воспитывать детей, очень нежно ко мне относилась, называла Раечкой, солнышком. Я была и остаюсь  атеисткой, но семья Арсеньевых была верующей. Однажды в Бельгии меня взяли  с собой в церковь. Я не знала, как себя вести. И священник громко произнес: «Зачем ты сюда пришла? Уходи отсюда!» Наталья Сергеевна схватила меня за руку, быстро увела и утешала. Больше в церковь я не ходила.  К белой эмиграции я отношусь отрицательно. Я понимаю, почему произошла революция в 1917 году. Дворяне были очень высокомерны по отношению к простым людям. Я неоднократно испытывала к себе высокомерное, презрительное отношение, хотя Арсеньевы – это исключение.

Ещё до перестройки брат Сергея Иван писал из Америки письма, но у них были разные взгляды на жизнь. Однажды в качестве туриста Иван со своей семьей приехал в Москву. Мы встретились и разошлись взаимно не довольными друг другом. Иван был очень высокомерен по отношению к Сергею. Хотя они в своей Америке не смогли своим детям дать высшее образование. Наши же трое детей – все получили высшее образование, квартиры, занимают достойное положение в обществе.

Братья Натальи Сергеевны  Балуевой Николай и Юрий звали её в Америку. Она к ним ездила в гости и по возвращении сказала, что она хочет умереть на Родине.

Муж мой Сергей Иванович Балуев умер в Москве 13.09.2004 года, став светилой в медицинских кругах. Вначале он работал врачом, потом в институте повышения квалификации врачей, занимался научной работой, открыл свою лабораторию».

Раиса Александровна умерла в Москве 7 мая 2014 года.

 

Раиса Александровна с Сергеем Ивановичем вырастили трое детей - двое сыновей и одна дочь Татьяна, которая умерла раньше своей матери.  Все получили хорошее образование, сыновья  живут самостоятельными семьями.

Как писал в своей книге «Пути неисповедимы» Андрей Трубецкой, «конец войны застал Раису Акулову, Сергея Балуева и его мать в американской зоне оккупации, в лагере для  «перемещенных лиц». «Прибывшие туда наши офицеры, - рассказывает А.В. Трубецкой, - начали сортировать людей для репатриации. Сергей с Раей хотели ехать в Киев. Нельзя: все должны отправляться туда, где их застала война – мера для выявления, кто есть кто. Для Сергея это была Бельгия, куда ему и предложили отправиться.

- А невеста?

- Ну, пусть и она туда едет. А уж оттуда хлопочите о возвращении на Украину.

…В начале 50-х годов ему разрешили переехать в Болгарию – вот тогда-то, по-видимому, и собирали о нём сведения, тогда-то и допрашивали меня в лагере о Сергее (замечательную картотеку имеют органы). И в Киев, и в Москву неоднократно приезжала мать Сергея – Наталья Сергеевна. В последний приезд она долго болела и скончалась на руках у сына. Похоронена тётя Ната на родной земле».[137]

Уточнения Александра Сергеевича Балуева

Раиса Александровна Балуева родилась 16 января 1925 года в  Киеве в семье военнослужащего. Её отец Александр Алексеевич Акулов служил в то время авиамехаником в авиационной части Киевского военного округа. Мать Мария Ивановна была коренной киевлянкой из мещан. У Раисы Александровны был старший брат Виктор Александрович 1918 года рождения.  В 1931 году А.А. Акулов окончил Военно-Воздушную Академию им. Жуковского, был одним из первых её выпускников. В 1935 году из Киевского военного округа был переведён в авиачасть в Красноярск, а в 1936  - на Дальний Восток, куда переезжал вместе с семьей. Семья Акуловых после потери отца возвращается в Киев. После окончания 7 классов в 1939 году Раиса Акулова поступает в строительный техникум, однако окончить его не успевает в связи с началом войны. Старшего брата Виктора эвакуируют вместе с заводом, где он работал, на восток. Во время наступления немцев на Киев Р.А.Акулова с матерью пытались бежать, но попали в «котёл» и вынуждены были вернуться в Киев, оккупированный немцами.

После окончания войны в 1945 году Р.А.Балуева, выйдя замуж за С.И. Балуева, вынуждена была выехать в Бельгию, где война застала Сергея  Ивановича Балуева.

В Бельгии они прожили 6 лет, где у них родился в апреле 1946 года старший сын Александр, в 1949 году - дочь Татьяна. За это время Сергей Иванович окончил медицинский факультет Брюссельского университета и получил докторскую степень. В 1951 году Раиса Александровна с семьей переезжает в столицу Болгарии - Софию, в конце этого же года родился младший сын Сергей. В мае 1956 года семья Балуевых, получив разрешение, возвращается на Родину, в Киев, где после 14 лет разлуки Раиса Александровна воссоединяется с матерью и братом. Нагоняя отнятые войной время, Раиса Александровна экстерном оканчивает среднюю школу, а затем заочно – филологический факультет Киевского университета по специальности: немецкий язык, растя и воспитывая при этом троих детей. Окончив университет, преподавала несколько лет немецкий язык студентам Киевского института народного хозяйства до переезда в Москву в 1969 году.  В Москве преподавала немецкий язык в Московском институте стали и сплавов (МИСиС), в Московском институте инженеров железнодорожного транспорта (МИИТ) и в Московском институте инженеров гражданской авиации (МИИГА). В 80-х годах Раиса Александровна вышла на пенсию. Раиса Александровна пережила мужа Сергея Ивановича почти на 10 лет.

 

Александр Алексеевич Акулов

Благодаря архивным поискам семьи Раисы Александровны, её сыновей, удалось найти сведения об её отце. Александр Алексеевич Акулов родился 17 октября 1894 года в селе Варшутино Успенского уезда Ярославской губернии.  Отец Александра Акулова – Алексей Алексеевич Окулов (буква А в фамилии сына появилась в результате ошибки  при получении паспорта) скончался в 1912 году.

Александр Алексеевич Акулов воинскую службу начал после окончания школы авиамотористов в 1915 году. В 1917 году поддержал революцию, продолжил службу в рядах Красной армии в качестве авиаинженера. В 1917 ггоду женился на Марии Ивановне Бондаренко, жительнице Киева. В 1918 году  родился сын Виктор, а в 1925 году – дочь Раиса. Служил тогда в авиачасти в Киеве. Член ВКП (б) с 1928 года. В 1931 году окончил Военно-Воздушную Академию им. Жуковского. В 1935 году из Киевского военного округа был переведён в авиачасть в  Красноярск, а в 1936 был переведен на Дальний Восток (посёлок  Хорол). За боевые заслуги в 1936 году был награждён орденом Красной Звезды. А в 1937 году был арестован в должности заместителя  командира 48-й авиабригады  (в звании военный инженер 2-го ранга) и был расстрелян в апреле 1938 года  (приговор

 

Фото: Александр Алексеевич Акулов (стоит четвертый слева) во время учебы в Воено-воздушной академии им. Жуковского. 1930 г.

ВКВС от 21.04.1938 года). Однако в 1939 году арест и, соответственно, расстрел признали ошибочным, а родным сообщили о его смерти от разрыва сердца. В то время вся группа, в которой А.А.Акулов  учился в академии имеги Жуковского, была репрессирована. Официально А.А.Акулов был реабилитирован лишь в 1957 году (после известного ХХ съезда КПСС).

 

Дети Балуевых

Старший сын Балуев Александр Сергеевич родился 07.04.1946 г. в Брюсселе, Бельгия. Свидетельство о рождении выдано Консульским отделом Посольства СССР в Бельгии. В 1951 году вместе с родителями переехали в столицу Болгарии  Софию.

Александр Балуев в горах Алтая. 1978 г.

 

В 1953 гожду  пошёл в первый класс русской школы. В Болгарии прожили 5 лет. В мае 1956 года  семья переехала в Киев, где жила бабушка по матери – Мария Ивановна Акулова и брат матери Виктор Александрович Акулов, который в то время работал мастером на заводе «Точэлектроприбор». Ютились вначале всемером в одной маленькой комнате частного дома на окраине Киева (Караваевы дачи), пока отец не получил 2 комнаты в коммунальной квартире, расположенной в доме на той же улице, был Институт физиологии имени ак. Богомольца, куда отец устроился работать старишим научным сотрудником. В 1960 году отец  Алесандра, как доктор наук, получил от Академии медицинских наук хорошую 3-х комнатную квартиру.

В 1964 Александр окончил среднюю школу. После школы в течение года работал в геофизической экспедиции рабочим-оператором на территории Украины  (Кировоградская, Донецкая и Николаевская области). В 1965 году он поступил в Киевский университет на геологический факультет, который окончил в 1970 году по специальности: геологическая съёмка и поиски месторождений полезных ископаемых. В 1969 году семья переехала в Москву, куда отца пригласили на работу для создания новой лаборатории по радиологическим методам лечения онкологических заболеваний в Московский институт онкологии им. Герцена. После окончания университета с сентября 1970 по август 1972 года Александр служил в кадрах Советской Армии в должности командира взвода в Западной Украине на границе с Польшей.

После армии в 1972 году он приехал в Москву, где в это время уже находилась семья. С 1972 по 1995 годы работал в научно-производственном объединении «Аэрогеология» в должности геолога, старшего геолога, начальника  отряда, начальника партии. В 1991 году  защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата геолого-минералогических наук, а в 1995 году  перешёл работать в Академию наук, в Институт литосферы окраинных и внутренних морей (ИЛРАН), где работал старшим научным сотрудником, а затем  - заведующим лабораторией. В 2004 году в результате проводимых реформ в РАН  ИЛРАН слили с Геологическим институтом, где Александр и сейчас работает главным научным сотрудником. Здесь же  защитил и докторскую диссертацию.

В 90-х годах Александр вёл и преподавательскую деятельность: он преподавал спецкурс «Космическое землеведение» на эколого-географическом факультете Российского педагогического университета (1992-1999), а также в Звёздном городке обучал группу космонавтов геологическому дешифрированию природных объектов из космоса (1994).

За время своей геологической деятельности Александр Балуев принимал участие и руководил экспедиционными полевыми работами во многих регионах нашей страны и за рубежом: Камчатка, Алтай, Украина, Карелия, Кольский п-ов, Прибайкалье, Архангельская обл., Приладожье, Прионежье, Юго-восточная Африка (Мозамбик), Перу. Александр является автором и соавтором более 170 научных публикаций, в том числе четырех монографий.

Женат на Валентине Семеновне Балуевой (в девичестве Вакулина), по специальности инженер проектировщик-землеустроитель. Сейчас она на пенсии. Вырастили дочь Светлану (1973), по специальности менеджер, которая подарила двух внуков. Старший из них – Максим родился за несколько месяцев (в феврале 2004 года) до кончины своего прадеда Сергея Ивановича Балуева.

 

Дочь Татьяна Сергеевна Балуева (1949-2012)

Татьяна Балуева родилась 31 декабря 1949 г. тоже в Брюсселе (Бельгия) уже в то время, когда отец С.И.Балуев после окончания медицинского факультета Брюссельского университета начал работать сотрудником фармакологической компании. Среднюю школу Татьяна окончила в Киеве в 1967 году, после чего поступила на биологический факультет Киевского госуниверситета. После переезда семьи в Москву перевелась в Московский госуниверситет (МГУ), который окончила в 1973 году по специальности антропология.

Поступив в том же году на работу в Институт этнографии АН СССР, Татьяна окончила аспирантуру в отделе антропологии в 1978 году. В 1980 году  она защитила диссертацию на степень кандидата исторических наук по теме «Антропологическая характеристика коренного населения Камчатки». С 1980 года работала в Лаборатории антропологической реконструкции, которая была создана знаменитым антропологом и скульптором проф. М.М.Герасимовым, а с 1996 года сама возглавила эту лабораторию. В процессе своих научных исследований Татьяна Балуева участвовала и руководила экспедициями на Чукотку, Камчатку, Командорские о-ва, в Бурятию, Литву, а также в Туркмению, Абхазию, в южную часть России, в ходе которых ею были обследованы свыше 4000 человек. Татьяна Балуева является автором более 70 научных статей и соавтором 7 монографий. Она – автор 64 скульптурных портретов, выполненных по черепам исторических лиц и представителей древних популяций, что является огромным вкладом в пополнение коллекции Института этнографии РАН, музеев России и многих зарубежных стран (Казахстана, Украины, Италии, Мексики, Израиля, Чешской республики), а также способствовало популяризации науки. Её работы нашли широкое признание не только на родине, но и за рубежом.

Татьяну Балуеву приглашали для обучения специалистов других стран методу антропологической реконструкции. Она проводила мастер-классы (workshops) в Чешской республике (кафедра антропологии, факультет естественных наук Университета им. Масарика, Брно), Италии (факультет экологии и эволюции человека, Пиза), Мексике (Национальная школа антропологии и истории, Мехико). Татьяна Балуева выступала с докладами на Международных конференциях и Симпозиумах (2008 , Университет им. Масарика, Брно; 2010 год. Мексика - по приглашению Национальной школы Антропологии и Истории, 2011 – Великобритания, Грант Королевского общества), выступала в роли арбитра при присуждении научной степени в краниофациальной реконструкции (2007 Испания, мед. факультет Гранадского Университета).

Татьяна была одарённым педагогом, вела курс по антропологической реконструкции для студентов кафедры антропологии МГУ, обучала методике краниофациальной идентификации работников  Следственных комитетов при Прокуратуре РФ. 

Впервые в мировой науке коллективом учёных под ее руководством был предложен алгоритм создания словесного портрета лица, исходя из размеров и признаков черепа – программа краниофациального соответствия. Эта программа нашла широкое применение в отечественной криминалистике.

Галерея графических портретов руки Татьяны Балуевой насчитывает более 300 рисунков, многие из которых легли в основу особого картографирования расселения племён определённого хронологического среза на территории Восточной Европы (славяне) и  Евразии (неолит). Татьяна имеет награды от Президиума РАН, Следственного комитета при Прокуратуре РФ, крупных музеев и выставочных центров России, где экспонировались её работы, и от Русской православной церкви, с представителями которой она сотрудничала в целях сохранения захоронённых останков, идентификации и восстановления облика церковных иерархов. Одной из последних работ, выполненных по заданию Рязанского Историко-архитектурного музея-заповедника и церковной епархии Рязанской области, было восстановление облика Рязанского князя Олега Ивановича (1340-1402). Князь Олег Рязанский, местно чтимый святой, известен как выдающийся политик своего времени.

Безвременная кончина Татьяны Балуевой застала её на пике научной активности. Татьяна Сергеевна Балуева, учёный мирового масштаба, оставила заметный след во многих сферах антропологической науки.

Личная жизнь у Татьяны Балуевой, однако, не сложилась, замуж она так и не вышла, но родила в 1983 году дочь Наталью. Всю свою жизнь она с дочкой прожила с родителями – Сергеем Ивановичем и Раисой Александровной Балуевыми, которые души не чаяли в своей внучке Наташе.

 

Младший сын Сергей Сергеевич Балуев  родился 23 декабря 1951 году в  Софии (Болгария).  В 1975 году он окончил Черниговское высшее военное училище лётчиков. После чего шесть лет прослужил в строевых частях истребительной авиации ВВС СССР. Военный лётчик 1-го класса. В 1981 году поступил в Школу лётчиков-испытателей, по окончании которой (в 1983 году) был приглашён работать в Опытное конструкторское бюро им. С.В.Ильюшина. Параллельно Сергей учился в Московском институте инженеров гражданской авиации, который окончил  в 1987 году.

Гвардии капитан ВВС СССР

Сергей Балуев после полета. 1980 г.

 

В 1990 году получил квалификацию "Лётчик-испытатель 1-го класса". В 1991 году стал членом Международной ассоциации лётчиков-испытателей. В 1995 году завершил лётную работу.

После этого С.С.Ьалуев занимался организацией производственной базы и сертификацией дочерней авиакомпании МЧС РФ. По программе Росавиации он создал специализированную авиакомпанию для технического контроля средств управления воздушным движением в РФ. В 2011 году окончательно вышел на пенсию с должности Генерального директора аэропорта Раменское.

Женился в 1972 году. Жена Татьяна Владимировна - выпускница филфака Киевского университета - терпеливая спутница русского офицера. Работала учителем английского в школе, переводчиком в различных авиапредприятиях. Дочь Анна и сын Кирилл. Трое внучек и двое внуков. За последние годы девять раз пересекли Европу на автомобиле до Гибралтара и обратно, но пришли к выводу, что Россия больше и интересней.

 

Семейная реликвия

 

Подпись к фото: Перстень-печатка В.Л. Давыдова (1793-1855). Петровский завод.1830-е годы. Из кандалов декабриста. Чугун. Из собрания С.И. Балуева

Рассказывает Александр Сергеевич Балуев:  На снимке  перстень  декабриста Василия  Львовича Давыдова, который С.И. Балуев передавал неоднократно филиалу Государственного исторического музея - Музею декабристов для выставки "Реликвии декабристов" в Твери - 1990 году, в Москве - в 1991 году, в Петербурге - в 1992 году. На фото видим также титульный лист проспекта этой выставки и подпись к изображению этого перстня в проспекте. Кроме того,  этот перстень выставлялся в экспозиции "Портреты декабристов" в Музее изобразительных искусств им. А.С.Пушкина в 1985-1986 годах, о чём свидетельствовала возвратная записка музея, подписанная Антоновой, которая у нас сохранилась.  Давыдов Василий Львович (1793-1855) - участник  Отечественной войны 1812 года и заграничных походов, адъютант при князе Багратионе, декабрист: состоял в "Южном обществе", масон,  член ложи «Александра тройственного спасения»; на 14 декабря 1925 года  был отставным полковником. По приговору суда лишён чинов и дворянства, отбывал наказание  в Сибири - вечная каторга; с июля 1839 года на поселении. Женат, имел двенадцать детей (семеро родилось в Сибири).  Его мать Екатерина Николаевна Самойлова (1750 -1825), в первом браке за Николаем Семеновичем Раевским (умер в  1771). За участие в Бородинском сражении награждён орденом Владимира 4-й  ст. с бантом, за отличие в сражении при Малом Ярославце награждён золотой шпагой за храбрость, участник сражений при Люцене и Бауцене (награждён орденом Анны 2-й ст.), ранен под Кульмом (награждён прусским орденом «За заслуги») и Лейпцигом, где был взят в плен, из которого освобождён прусскими войсками. С 1819 года постоянно жил в селе  Каменка Чигиринского уезда Киевской губернии. Отправлен закованным в Сибирь  - 21 июля 1826 года. В его деле описаны его  приметы: рост 2 аршина, «лицом чист, глаза светлые, нос большой, волосы на голове черные, на бороде - тёмнорусые, имеет усы, на обеих ногах имеет раны от штыков, повыше левой груди имеет рану от пики, позади левого плеча имеет рану от пики же, на правой руке на большом и между указательным пальцами имеет два шрама от сабли, собою плотен».  Жена Александра Ивановна Потапова  последовала за мужем в Сибирь. Братья: Николай Николаевич Раевский (1771-1829), генерал, герой Отечественной войны 1812, тесть С.Г. Волконского; Давыдовы: Александр (1773-1833), Петр (1782-1842), генерал-майор; двоюродные: А.П. Ермолов и Д.В. Давыдов. Сестра — Софья, замужем за А.М. Бороздиным.  В Каменке  в имении Давыдовых бывал А.С. Пушкин. Он писал Н. И. Гнедичу в декабре 1820 года: «Время моё протекает между аристократическими обедами и демагогическими спорами. Общество наше, теперь рассеянное, было недавно -  разнообразная и весёлая смесь умов оригинальных, людей известных в нашей России». К Давыдову обращено послание Пушкина:

Ужель надежды луч исчез? 
Но нет, мы счастьем насладимся, 
Кровавой чаши причастимся — 
И я скажу: «Христос воскрес!»

 

Ил. Василий Львович Давыдов

 

Чугунный перстень из кандалов изготовил Михаил Александрович Бестужев  (1800-1871), брат Николая Бестужева, штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка, декабрист, писатель. Входил в Северное общество. Изобретатель стенной азбуки выстукивания. Находясь на каторге в Петровском заводе, Бестужев изучал золотое, часовое, переплётное, токарное, башмачное, картонажное и шапочное дело, сочинил популярную среди ссыльных песню «Уж как туман» (1835 год), посвящённую 10-й годовщине восстания Черниговского полка. Тогда и был изготовлен перстень.

Как попало к отцу, я не помню, кажется, что ему оно досталось по наследству от Елизаветы Николаевны Арсеньевой - вдовы сына протопресвитера о. И.В.Арсеньева[138], брат её отца Сергея Васильевича. Её отец опекал в последние годы ее жизни.

 

Фото: И.В. Арсеньева был женат  на  Александре  Васильевне Мартыновой (с 1891, Сергиев Посад)

Их сын Сергей Иванович Арсеньев (1894—?) окончил Московский университет, преподавал русский язык, некоторое время с 1919 года (неизвестно, сколько времени) был помощником заведующего научным отделом Румянцевского музея.[139] Его жена - Елизавета Николаевна Арсеньева ( 12 июня 1898 - ?), Москва, дочь Николая и Елизаветы Ефремовны Каржавиных.

Кольцо, скорее всего, от неё, от Елизаветы Николаевны Арсеньевой.

Москва – Калининград

Многие ниточки связывают два города: столицу России и её самую западную  область. Одна из этих ниточек - семья дворянского рода Арсеньевых. Давайте отправимся на улицу Чапаева, дом 3 в Калининграде, в прежнем Кёнигсберге, на прежней Регентенштрассе.  С 1933 по 1944 год здесь жил не только известный учёный и участник сопротивления Сергей Иванович Балуев, но и его ближайшие родственники, внесшие весомый вклад в культуру России: Н.С. Арсеньев, известный философ и культуролог, автор 60 книг и брошюр, В.С. Арсеньев, известный гениалог, автор исследования «Род дворян Арсеньевых», Ю.С. Арсеньев, сотрудник ООН, Н.С. Арсеньева, фрейлина великой княгини Елизаветы Федоровны, автор ряда исторических очерков; Анна Анзерова (Арсеньева) – писательница, Евгений Гагарин, писатель;  князь Андрей Владимирович Трубецкой, участник сопротивления в Кёнигсберге, гвардеец 148 гвардейского стрелкового полка, кавалер Ордена Славы, профессор, доктор биологических наук, светило в области кардиологии. И, конечно, профессор Сергей Иванович Балуев. Этот русский дом в Кёнигсберге не включён ни в один туристический маршрут. Мои попытки установить мемориальную доску на сохранившемся доме получили отпор от русофобского совета по культуре при губернаторе Цуканове. А ведь это наша история и культура, глубокая, славная, гордая.

Несколько слов о духовной достопримечательности Калининграда. Когда меня спрашивают о самой яркой, самой духовно укрепляющей, я без колебания отвечаю, что это иконостас в нижнем приделе кафедрального собора Христа Спасителя в Калининграде, изготовленный в эпоху правления Елизаветы Петровны. Это произведение искусства  и духовное сокровище, символ русской воинской славы, драгоценная реликвия Православной церкви – дань памяти  тем четырем годам (1758-1762), когда Восточная Пруссия являлась провинцией России, и кто же спас этот  иконостас от разрушения, от забвения? Дедушка нашего героя – русский дипломат Сергей Васильевич Арсеньев. Вот история иконсостаса.

На территории Восточной Пруссии не было ни единого православного храма, и, когда Восточная Пруссия стала провинцией России, было принято решение - создать православные храмы в основных трёх гарнизонах: в Кёнигсберге (Калининград), в Пиллау (Балтийск) и в Мемеле (Клайпеда). По указу императрицы Елизаветы Петровны были  выделены специальные средства на изготовление трёх иконостасов, трёх комплектов утвари и ризницы для русских войск в Пруссии. В  1760 году церкви были устроены и освящены.  В Кенигсберге – во имя Воскресения Христова, в Пиллау – Сошествия Святого Духа, в Мемеле – Преображения Господня. После возвращения королевства Пруссии Петром III королю Фридриху Второму,  все три иконостаса сначала были доставлены в Санкт-Петербург и некоторое время хранились в Петропавловской крепости. Затем иконостас из Пиллау был установлен в церкви Императорской Академии изящных искусств в Санкт-Петербурге. Иконостас и утварь кёнигсбергской церкви были отправлены в российское посольство в Вене, а Мемельский – в посольскую церковь в Стокгольме.

Шли годы,  и следы иконостасов затерялись. Неизвестна судьба кёнигсбергского, оказавшегося в посольской церкви в Вене, исчез из церкви Петербургской Академии художеств пиллауский иконостас в революционном и богоборческом огне в 1918 году. А вот мемельскому иконостасу повезло больше. Сегодня он находится в  Кафедральном Соборе Христа Спасителя в Калининграде. Здесь иконостас называют Суворовским, в честь одного из губернаторов Восточной Пруссии Василия Ивановича Суворова (1705-1775), генерал-аншефа, сенатора, отца будущего генералиссимуса Александра Васильевича Суворова-Рымникского.

27 сентября 2007 года Митрополит Смоленский и Калининградский, сегодня  Святейший Патриарх Всея Руси Кирилл, совершил чин Великого освящения малого храма Кафедрального собора Христа Спасителя в Калининграде – Храма Воинской Славы, где установлен Мемельский иконостас.

Как же, каким образом  он попал в Калининград? Мемельский иконостас долгие годы находился в церкви при посольстве России в Швеции. Переехал он в Гамбург в 1900 году по инициативе русского дипломата Сергея Васильевича Арсеньева. В 1900 году в Гамбурге был освящён Свято-Никольский храм, помещение для которого приобрело основанное при Российском посольстве Свято-Князь-Владимирское братство. Тогда С.В. Арсеньев предложил установить здесь Мемельский иконостас. Ведь будучи на службе в шведском консульстве, он немало времени провёл в молитвах перед этой исторической реликвией. К этому времени Сергей Васильевич Арсеньев уже был российским министром-резидентом ганзейских городов в Гамбурге и Любеке. Сюда приходил он на службы со своими детьми.

К иконостасу приходили высланные из России после революции 1917 года эмигранты, православные люди молились перед ним о победе над фашизмом во время второй мировой войны. В Гамбурге службы у этого иконостаса  шли  до 1965 года, когда был построен новый храм.

Ведомство по охране культурно-исторических памятников в Гамбурге поставило вопрос о передаче иконостаса в один из музеев Германии. Свято-Князь-Владимирское братство передало иконостас в Российское посольство в Бонне.

4 сентября 1996 года на самолете МИДа  он был доставлен в Москву, а затем - в Калининград по просьбе администрации Калининградской области. Семь лет он пролежал в Калининграде в ящиках. Понадобились долгие годы, чтобы его отреставрировать. Много усилий в этом направлении положил председатель Свято-Владимирского братства в Гамбурге Глеб Александрович Рар.  В 2001 году подключилось Министерство культуры РФ. Реставрация проходила в институте имени И. Грабаря, в мастерской масляной живописи Государственной Третьяковской галереи.

На церемонии передачи иконостаса в Россию Председатель Свято-Князь-Владимирского братства Глеб Александрович Рар сказал: «Восстанавливается связь времен. Преодолевается былое противостояние русских людей. Мы вновь едины. Роднит нас и объединяет наша общая воля созидать новую Россию на началах правды и справедливости, образованную и культурную, благоденствующую и преуспевающую, великую и могучую. «На славу нам, на страх врагам». Возвращение в Россию иконостаса  – более чем просто символ. Иконостас этот – святыня Церкви, реликвия нашего воинства, редкостный памятник русского искусства».

Вряд ли С.В. Арсеньев мог предположить, что спасённый им иконостас спустя почти век окажется в городе, где после революции 24 года в эмиграции в Кёнигсберге окажутся его жена, дети и внук.

Я люблю приходить в малый храм Кафедрального собора Христа Спасителя в Калининграде – Храм Воинской Славы. В центре иконостаса расположены главные ворота, через которые во время службы выходит священник. На воротах изображены архангел Гавриил, Пресвятая Богородица и евангелисты Иоанн, Матфей, Лука и Марк.
Слева от центральных ворот расположены иконы первого дьякона Стефана и образ Богородицы с Младенцем, а с правой – икона Господа Вседержителя и икона Преображения Господня. Отрадно, что у иконостаса сегодня  совершают молитвы жители Калининградской области о том, чтобы не прерывалась связь времен, чтобы русские православные люди были едины, чтобы помнили своих героев, носителей великой культуры и хранили свои святыни. 

Заключение

Воспоминания Сергея Ивановича Балуева, материалы семейного архива, генеалогия рода Балуевых – частичка истории  русского народа, России, её духовной культуры и история огромной любви к ней, долгой дороги к ней, домой! - с глубоким волнением и острым чувством всепрощения и понимания дома, как огромного пространства, где ты родился, где всё близко до осязания и возлюблено навсегда, место, где проросла твоя душа.

Это путь служения талантливого,  пытливого учёного отечественной науке вопреки препятствиям политического и социального плана,  в духовной собранности и полноте мысли, принятие на себя земной ответственности пред небом, вопреки эрозии высоких смыслов современной цивилизации и её рокового витка в сторону технократичности.

 Путь жизни Сергея Ивановича - бережное сохранение православной веры, чувство соборности, непостижимое внутреннее  мужество и духовное сбережение в себе  нравственного закона, воспитание его в собственных детях, студентах и коллегах, удерживая их на разграничительной линии света и тьмы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

[1] Начало рода Арсеньевых относится к XIV веку, когда в 1389 году из Золотой Орды ко двору великого князя Владимирского и Московского Дмитрия Ивановича Донского прибыл Ослан-Мурза Челебей (Челубей), представитель татарской знати, с тремя сотнями воинов. Он принял крещение и стал православным христианином по имени Прокопий. Позже он женился на Марье, дочери стольника великого князя Дмитрия Донского - Зотика Житова. От старшего их сына, Арсения, прозвищем Юсупа, произошли Арсеньевы и Юсуповы.

Назовём наиболее известных  людей  из рода Арсеньевых на протяжении XVIII-XIX веков. Это Иван Михайлович Арсеньев (1726-1799) – опекун Московского воспитательного дома, статский советник, родственник А.Т. Болотова и Г.Р. Державина. Михаил Михайлович Арсеньев (1735-1791), окончив Морской корпус,  участвовал в морской кампании Семилетней войны и в Архипелагской экспедиции, 4 раза проходил Нордкап. Его портрет на силуэтной группе Московского исторического музея. Василий Михайлович Арсеньев - от флота генерал-адъютант (1727), тайный советник (1731), командир фрегата "Россия", временно заведовавший Петербургской академией наук  и московской школой (1732). Дарья Михайловна Арсеньева - супруга князя А.Д. Меньшикова, скончалась в Казани в 1728 году. Её сестра – Варвара Михайловна  Арсеньева - была фрейлиной при императрице Екатерине I. Ещё до замужества  Дарьи стала советчицей и другом князю Меншикову, который ничего не предпринимал, не посоветовавшись с Арсеньевой, не отличавшейся красотою, но одарённой живым умом и обладавшей прекрасным для того времени образованием. Николай  Михайлович Арсеньев (1765-1825) - боевой генерал, сподвижник А. Суворова при взятии Измаила и Праги. Он был начальником штаба А.В. Суворова. Воспет Байроном в поэме «Дон Жуан», VII, 15;VIII, 9, где герой поэмы Дон Жуан после долгих приключений попадает в армию Суворова и участвует в осаде Измаила. За штурм Праги награждён золотой шпагой с надписью «За храбрость». Кавалер ордена Св. Анны 4 степени, Св. Георгия 4 степени, Св. Владимира 3 степени,  Св. Анны 2 степени с алмазами, Св. Анны 1 степени.

Николай Иванович Арсеньев (1760-1830) – действительный тайный советник, курляндский губернатор (1800- 1808). Дважды принимал в Митаве Людовика XVIII, ссудил его 5 000 червонцами, которые не были возвращены. Однако Николай Иванович получил от французского короля его портрет и благодарственное письмо. Именно на курляндского губернатора ссылались родственники Николая Сергеевича, когда выехали к нему из Советского Союза в 1933 году в Кёнигсберг. Николай Иванович был в переписке с великим математиком Леонардом  Эйлером, автором решения загадки о семи кенигсбергских мостах), и химиком Леопольдом Гмелиным.

Михаил Андреевич Арсеньев (1780-1838) - боевой генерал, особенно отличившийся в Отечественную войну 1812 году в  Бородинском сражении. После 1813 года он был командиром конного полка лейб-гвардии, а затем начальником 1-й бригады кирасирской дивизии, награждён орденом Св. Владимира III степени, Св. Анны I степени, австрийским - Леопольда II степени, прусским - Красного орла II степени, баварским - Максимилиана Иосифа III степени, награждён знаком отличия прусского Военного ордена Железного Креста (Кульмский крест).

Среди представителей рода Арсеньевых – троюродный дядя М.Ю. Лермонтова Николай Васильевич Арсеньев. Он получил село Александрово в качестве приданого за своей женой Евдокией Ивановной. За отличие в Отечественной войне награждён орденом св. Анны II степени с алмазами, орденом св. Георгия IV степени и иностранными орденами: «Шведского меча», прусским — «За заслуги», в 1819 году - французским орденом св. Людовика, крестом ордена св. Иоанна Иерусалимского. Николай Васильевич оставался во Франции при отдельном корпусе до 1819 года, являясь с 1817 года командиром Смоленского пехотного полка. Константин Константинович Арсеньев (1837—1919) — юрист, общественный деятель, публицист, редактор журнала “Вестник Европы” (В.С.Арсеньев.Воспоминания и дневники, С-П, 2005)

 

[2] Балуева-Арсеньева Н.С.  Великая княгиня Елизавета Федоровна// Возрождение,1962. № 127

[3] Юрий Сергеевич Арсеньев родился 30 июля 1890 года в Стокгольме. Юрий  окончил гимназический курс и университетский Московского лицея цесаревича Николая с двумя золотыми медалями. Он готовился к судейской карьере: старший кандидат на судебную должность при Московском окружном суде, исполняющий должность товарища прокурора Московского окружного суда. В 1 мировой войне участвовал, как прапорщик артиллерии 53 артиллерийской бригады. В августе 1914 года был цензором в Тильзите в составе 2 корпуса. Во время самсоновской катастрофы в феврале 1915 года попал в германский плен, а после лагеря вернулся в Россию. Награждён орденами: Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом. Действительный член Тульской и Псковской архивных комиссий. Во время гражданской войны воевал в армии генерала Юденича под Гатчиной. Был ранен в левую руку в отряде князя Ливена в 1919 году. Пытался пробраться в Крым к генералу Врангелю, но было уже поздно. В годы эмиграции жил в Югославии, Германии, Франции. Служил в банках в Цетинье и Белграде с 1921 по 1925 годы.

15 июля 1922 года в Саввинском монастыре близ Бока ди Каттаро состоялась его свадьба с Ириной Васильевной Мараевой. Она родилась 6 августа 1895 года в Англии, в Криенсе близ Люцерна. В 1912 году окончила с золотой медалью гимназию Протопоповой в Москве и Высшие женские курсы. Во время 1-й мировой войны была сестрой милосердия. Родители: Мараев Василий Мефодьевич и Карина Мараева.

…С.А. Зеньковский вспоминал о своем друге: «Юрия Сергеевича я хорошо знал по Парижу… Почти каждый день во время перерыва на завтрак, в маленьком кафе на рю Сэнт Оноре, собиралась группа преданной своей родине и своей церкви русской молодежи. Юрий был старшим среди нас, я младшим, или одним из младших. Кроме того, два раза в неделю мы, Юрий и я, виделись и на Монпарнассе, где тогда (речь идет о времени 1927 года  - курсив З.) помещался центр Русского Христианского (фактически строго православного) Студенческого Движения, и при этих частых встречах возрастные разницы стирались».[3]

Из Парижа Юрий в 1933 году переедет к брату Николаю Сергеевичу в Кёнигсберг. В Кёнигсберге он работал в японском консульстве. В Нью-Йорк Юрий и сестра Вера вместе с Николаем Сергеевичем выехали из Парижа в 1948 году. В Нью-Йорке он работал в ООН. После отставки работал два года на радио «Свобода» в Мюнхене. Был членом НТС, вернулся в Си-Клифф, занимался переводами. Скончался скоропостижно в госпитале на 81 году жизни. Похоронен рядом с братом. В некрологе о нём сказано о необычайной образованности Юрия Сергеевича: «… порой казалось, что это просто справочная книга. Мягкий, снисходительный к людским слабостям, широкий в своих взглядах, он, как и вся семья Арсеньевых, был крепко привержен к Православной церкви».  Будучи очень общительным человеком, он притягивал к себе много друзей, и весь русский Си-Клифф знал и любил его. Умер 14 декабря 1970 года в Си-Клиффе (США).

 

[4] Иван Иванович Балуев – профессор Колумбийского университета, автор ряда статей о Николае Сергеевиче Арсеньеве, о русской культуре и литературе

[5] Александр Сергеевич Балуев – старший сын Сергея Ивановича и Раисы Александровны, доктор геолого-минералогических наук.  Сергей Сергеевич Балуев – младший сын,  бывший летчик-истребитель, ушёл на пенсию с должности Генерального директора аэропорта Раменское.

 

[6] Василий Сергеевич Аресеньев родился в 1883 году в Софии, столице Болгарии. Умер он 22 декабря  1948 года в Брюсселе. Получив юридическое образование в Москве, в 1915-1917 годы был псковским вице-губернатором. Составил генеалогический труд "Арсеньевы. Род дворян Арсеньевых, 1389-1901 годы", Тула, 1903. Василий Сергеевич, так же, как и его дядя - Юрий Васильевич - входил в Историко-родословное общество. Его работы были опубликованы в журнале «Новик» за 1935, 36, 40, 41, 47 годы, в «Известиях русского генеалогического общества».

Василий Сергеевич Арсеньев с 1933 был выкуплен вместе  с другими родственниками у Советского Союза (до 1933 года это было возможно) его братом Николаем Сергеевичем Арсеньевым.  Василий Сергеевич  поселился в Берлине вместе с женой Ольгой. В Берлине в 1943 году А.В. Трубецкой останавливался «у дяди Васи и тети Оли» и писал: «Дядя Вася стал спрашивать меня о всех родственных изменениях в известных мне семьях, и всё это заносил в записную книжку. Ведь это он давал сведения в альманах Гота о русских дворянах. Благодаря ему, я попал в этот справочник» (А.В.Трубецкой. Пути неисповедимы. Воспоминания. Том 2, - Москва, 2015).

 

[7] В.С. Арсеньев. Воспоминания и дненик, - С.Пг, 2005

[8] Н.С. Арсеньев. Дары и встречи жизненного пути. – Посев, 1974, С. 98

[9] Там же.

[10] Арсеньев Н.С. Дары и встречи жизненного пути. - Франкфурт на Майне, 1974, с. 81.

 

[11] Там же, с. 82

[12] Арсеньев В.С. Воспоминания и дневник. – СПб: Издательство имени Н.И. Новикова, 2005, с. 479

 

[13] Арсеньев Н.С. Дары и встречи жизненного пути. - Франкфурт на Майне, 1974, с. 197

[14] Там же. с. 81

[15] В.С. Арсеньев. Воспоминания и дневник. С-Пг, 2005

[16] Арсеньев Н.С. Дары и встречи жизненного пути. - Франкфурт на Майне, 1974, с.336

[17] Арсеньев Н.С. Дары и встречи жизненного пути. – Франкфурт-на-Майне, 1974, с. 337

[18] Арсеньев Н.С. Дары и встречи жизненного пути. – Франкфурт-на-Майне, 1974, с. 337

[19] Незабытые могилы. - Москва, 1999, т. 1

[20] Трудовая артель «Добрыниха» - до октября 1917 г. женская община, учреждённая графиней М.В. Орловой-Давыдовой , в монашестве – Магдалина (1839-1931)

[21] Ревность – горячее усердие, старание, стремление к добру,  в службе. – Владмир Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т 4, с 88

[22]Франк С. Непрочитанное, М. 2001, с. 489.

[23] Арсеньев Н.С. Дары и встречи жизненного пути. – Посев, 1974, с.189

[24] Арсеньев Н.С. Дары и встречи жизненного пути. – Посев, 1974, С. 190

[25] Князь Григо́рий Никола́евич Трубецко́й (1873 - 1930, Кламар, Франция) — русский общественный и политический деятель, дипломат, публицист из рода Трубецких. Сын Н. П. Трубецкого, брат князей Петра, Сергея и Евгения Николаевичей. В 1923 году переехал во Францию и поселился в Кламаре. Был очень близок к Великому князю Николаю Николаевичу, участвовал в реализации политических планов Великого князя и А. П. Кутепова по политическому объединению русского Зарубежья и борьбе против большевиков. Поддерживал Русское студенческое христианское движение(РСХД), принимал активное участие в организации Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже. В 1927 году — один из членов-учредителей общества «Икона», которое действует по настоящее время. Публиковался в зарубежной русской печати — в частности, в издаваемых под редакцией П. Б. Струве газете «Возрождение» (1925—1927), еженедельниках «Россия» (1927—1928) и «Россия и славянство» (1928—1934).Здесь и далее использованы материалы Википедии.

[26] Михаил Михайлович Осоргин ( 1887- 1950) — регент, знаток русского церковного пения. В январе 1924 года перебрался во Францию, жил в Кламаре.  Организовал покупку усадьбы, на которой было устроено Сергиевское подворье  С 1925 по 1927 года принимал участие в росписи Сергиевского храма по проекту Дмитрия Стеллецкого.^.Занимал должности преподавателя церковного Устава, псаломщика, регента и управляющего домом. При его деятельном участии были основаны в Париже курсы псаломщиков, душою которых  и  был Осоргин. Им издана книга «Уставщик» с кратким, но ценным изложением порядка церковных служб. Его усилиями была издана «Служба Всем Святым в России просиявшим». Он поместил несколько статей по церковным вопросам в «Сергиевских Листках» и в «Церковном Вестнике».

 

[27] Николай Александрович Бердяев (1874 — 1948) — наиболее крупный представитель русской идеалистической философии ХХ в. Среди философов русского зарубежья творчество Бердяева было самым значимым, он внес самый весомый вклад в развитие онтологии и гносеологии, философской антропологии и этики.

[28] Патриа́рх Ти́хон (в миру Васи́лий Ива́нович Белла́вин; (1865 -1925) — епископ Православной российской церкви; с 21 ноября (4 декабря) 1917 года Патриарх Московский и всея России, первый после восстановления патриаршества в России. Канонизирован в лике святителей Архиерейским собором РПЦЗ 19 октября 1981 года^[

 

[29] Эммануэль Мунье (фр. Emmanuel Mounier;  1905, Гренобль —  1950, Шатне-Малабри) — французский философ-персоналист

 

[30] Митрополи́т Евло́гий (в миру Васи́лий Семёнович Гео́ргиевский;  (1868-1946) — епископ Православной Российской Церкви; митрополит (1922). Управляющий русскими православными приходами Московской Патриархии в Западной Европе (с 1921); с февраля 1931 года — в юрисдикции Константинопольского Патриархата(Западноевропейский экзархат русских приходов); с конца августа 1945 года считал себя в юрисдикции Московского Патриархата (с 7 сентября 1945 года Западноевропейский Экзархат Русской православной церкви). Доктор богословия  (1943).

[31] Михаил Аполлинарьевич  Хрептович-Бутенёв (Ялта Таврической губ. 1919 - Скарсдэйл (шт. Нью-Йорк, США) 1992, кладб. при Ново-Дивеевском Успенском мон. в Спринг-Валли (шт. Нью-Йорк, США). Жена - Вера Сергеевна Т р у б е ц к а я. (Кламар (деп. Сена, Франция).1926, дочь кн. Сергея Евгеньевича Т. (1890–1949) и Марии Николаевны, ур. кнж. Гагариной (1897–1984).

 

[32] Алекса́ндр Ива́нович Гучко́в — российский политический и государственный деятель, лидер партий «Союз 17 октября» и с лета 1917 года — Либеральнойреспубликанской партии России. Председатель III Государственной думы (1910—1911), член Государственного совета, Председатель Центрального военно-промышленного комитета (1915—1917). Военный и временно морской министр Временного правительства (1917)

[33] Моро́зовы — старообрядческий род купцов и крупных промышленников России. Список богатейших предпринимателей России (1914), составленный журналом Форбс, помещает их на пятую позицию.

[34] Анато́лий Серге́евич Ште́йгер, барон (1907, с. Николаевка Черкасского уезда Киевской губ. - 1944, Лейзан, Швейцария) — русский поэт, один из наиболее значительных поэтов «первой волны» эмиграции. Стихи, сохраняя авторскую индивидуальность, в большой степени выражают эстетику «парижской ноты».

[35] Иван Алексеевич Бунин - русский писатель, поэт, почётный академик Петербургской академии наук (1909), первый русский лауреат Нобелевской премии по литературе (1933), родился 22 октября (по старому стилю - 10 октября) 1870 года в Воронеже. Автор романа «Жизнь Арсеньева», книг «Темные аллеи», «Окаянные дни», Антоновские яблоки» и др.. Восьмого ноября 1953 года Бунин скончался и был похоронен на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

[36] Ива́н Серге́евич Шмелёв (1873, Москва-1950, Бюсси-ан-От близ Парижа) — русский писатель, публицист, православный мыслитель из московского купеческого рода Шмелёвых, представитель консервативно-христианского направления русской словесности. Был номинирован на Нобелевскую премию по литературе.

[37] Княжна Наталья Юрьевна Долгорукая (1830-1902). Много занималась благотворительной деятельностью. Устроительница и попечительница школ в селе Красном и селе Архангельском Новосильского уезда, в селе Курилово Нижегородской губернии, она в  1896 году была награждена кавалерским крестом Святого Гроба Господня. Наталья Юрьевна владела имениями: Семейкино Звенигородского уезда, Благодатное и Красное Новосильского уезда, Крыкнарат Белебеевского уезда, Аржаное – Мценского, Курилово, Богоявление, Рождественское, Майдан, Слободское, Лом, Шониха, Учеватиха – Нижегородского уезда, а также  частью посада Ростова Великого. Она внесена в синодик села Красного. Н.Ю. Арсеньева являлась членом Общества любителей духовного просвещения в Москве. Ее портреты написаны художниками: Лерне, О.М. Тимашевским, М.В. Арсеньевой. В 1852 году вышла замуж за Василия  Сергеевича Арсеньева. В.С. Арсеньев окончил Императорское училище правоведения с серебряной медалью в 1849 году. Затем он служил в 7 и 5 департаментах Сената, старший секретарь канцелярии Министерства юстиции, чиновник особых поручений при товарище министра юстиции, инспектор казенных училищ Московского учебного округа, гласный первого состава Московской городской Думы, выборный от Московского дворянства для введения нового общественного управления в Москве (1863). Будучи почетным опекуном, заведовал учебной частью Московских Александровского и Екатерининского институтов, Коммерческого училища, Павловской больницы, родовспомогательных заведений. С 1852 года камер-юнкер, с 1876 – камергер. Во время коронования 1896 года был назначен отвезти большую корону Императрицы во дворец. В 1908 году награжден орденом Св. Александра Невского. В 1911 году Василий Сергеевич удостоен Высочайшей Благодарности за труды. Он вел большую общественную работу: Вице-президент Миссионерского общества, обязательный почетный член Общества любителей духовного просвещения в Москве и Тульской губернской ученой архивной комиссии, действительный член Православно-Палестинского общества, общества розенкрейцеров, писатель по духовным вопросам. В 1898 году он учредил в селе Красном Новосильского уезда богодельню. Владел домами в Москве, Можайске, Новосильске, Новгороде, владел частью посада в Ростове и в селе Курбы. Действительный тайный советник с 1896 года, почетный опекун Московского присутствия Опекунского совета в 1884 года, попечитель Московской женской гимназии с 1896 по 1914 годы. У Василия Сергеевича был брат Николай, тайный советник, Дмитрий, генерал-адъютант, адмирал, член Государственного Совета с 1901 года, воспитатель великих князей Сергия и Павла Александровичей, состоял при шведском кронпринце, короле Сиамском, короле Румынском, герцоге Саксен-Кобург-Готском, шахе Персидском, принце Вильгельме Зюдерманландском. Второй его брат Александр удостоен серебряной медали на георгиевской ленте за Севастопольскую кампанию. У Василия Сергеевича была  сестра Евгения, которой посвящены стихи Тютчева и Хомякова («Подвиг есть и в сраженьи…»). Она разделяла взгляды Самарина и Хомякова, дружила с их семьями.

 

[38] http://guides.rusarchives.ru/browse/guidebook.html?bid=140&sid=229323 – согласно списку санитарных поездов в первую мировую войну дворянских поездов - шесть

[39] Плетнев Р. Н.С. Арсеньев // Записки русской академической группы, т. 12, с. 14

 

[40] Юрий Васильевич Арсеньев (1857—1919) — русский историк, учёный в области генеалогии и геральдики, действительный статский советник, камергер, профессор, участник русско-турецкой войны, хранитель Оружейной палаты. https://ru.wikipedia.org/wiki

[41] Иоанн Васильевич Арсеньев (7 марта 1862, Москва — 8 сентября 1930, Москва) — духовный писатель, священник из дворянского рода Арсеньевых. 15 января 1918 года стал пятым настоятелем Храма Христа Спасителя. 3 апреля 1922 был арестован по делу «Совета объединённых приходов» по обвинению «в агитации» против советской власти (о сопротивлении изъятию церковных ценностей). 28 мая 1923 года освобождён из Таганской тюрьмы под подписку о невыезде, благодаря ходатайству Помполита. 1924 года — очевидно, благодаря ходатайству Помполита, заключение в концлагерь было заменено на высылку в Тверь. В конце 1920-х — находился в Кимрах. Весной 1930 года — арестован, приговорен к 3 годам ссылки в Северный край с конфискацией имущества.

[42] Ольга Александровна Долгорукова (Львова) родиласьв в 1837 году, Родители:  Александр Дмитриевич Львов и Мария Андреевна Львова (Долгорукова).У Ольги было 13 братьев и сестер.   Вышла замуж за Николая Алексеевича Долгорукова приблизительно в 1860 г., в возрасте 22 лет У них было 4 детейСреди них : Мария Николаевна Мусина-Пушкина (Долгорукова). Ольга умерла в 1921, в возрасте 84 лет.

 

[43] Александр Алексеевич Нарышкин (15 октября 1839 — 22 февраля 1916) — русский общественный и государственный деятель из рода Нарышкиных. Землевладелец Орловской губернии (346 десятин), сын отставного прапорщика Нижегородского драгунского полка и участника Кавказской войны Алексея Ивановича Нарышкина (1815—1866) и Марии Сергеевны Цуриковой (1813—1863). Как отмечала газета «Орловский вестник» в некрологе от 27 февраля 1916 года: «Он был единственным сенатором, имевшим солдатский Георгий, проведший полжизни в рядах бюрократов, уклонялся от получения званий. Был в переписке с И. С. Тургеневым, с потерей которого либералы потеряли достойного противника — идеалиста, исповедовавшего свои взгляды не за страх, а за совесть».

[44] Михаил Алексеевич Веневитинов (1844—1901) — русский археолог, историк, поэт, археограф, писатель из рода Веневитиновых. Племянник поэта Д. В. Веневитинова

[45] Юлиа́н Андре́евич Кулако́вский ( 1855, Поневеж, Ковенская губерния —1919, Киев) — русский филолог-классик, историк Римской и Византийской империй, археолог, переводчик с латыни и древнегреческого, публицист, педагог. Член-корреспондент Императорской академии наук (с 1906), доктор римской словесности (1888), действительный статский советник (с 1902). Председатель Исторического общества Нестора Летописца при Университете св. Владимира (в 1905, 1908—1919), товарищ председателя Киевского общества распространения грамотности и просвещения (1908–1919), заслуженный ординарный профессор кафедры классической филологии Императорского университета св. Владимира (1884—1919, с 1880 — приват-доцент, с 1884 — экстраординарный профессор, c 1888 — ординарный). Младший брат П. А. Кулаковского, отец критика и литературоведа Сергея Кулаковского.

 

[46] Н.С. Арсеньев. Дары и встречи жизненного пути. С. 85

[47] в миру Григорий Евфимьевич Остроумов (1856- 1947)  Это был  епископ Русской православной церкви заграницей. В Каннах единственным православным храмом была домовая церковь на вилле Александры Фёдоровны Трипе, которая не вмещала всех желающих участвовать в богослужении. В связи с этим 1893 году отец Григорий обратился к проживавшему в Каннах великому князю Михаилу Михайловичу с просьбой о содействии в строительстве нового, более обширного храма. Просьба была удовлетворена и 22 ноября 1894 года построенная за шесть месяцев в Каннах Михаило-Архангельская церковь была освящена. Отец Григорий был назначен её настоятелем, возведён в протоиереи,

 

[48] Великий Князь Николай Николаевич (Младший) (1856-1929), первый сын великого князя Николая Николаевича (старшего) и великой княгини Александры Петровны (урожденной принцессы Ольденбургской), внук Николая I . Верховный Главнокомандующий всеми сухопутными и морскими силами Российской Империи в начале Первой мировой войны (1914—1915) и в мартовские дни 1917 года. Его супругой была  Анастасия (Стана) Черногорская, Николай Николаевич увлекался охотой,.В Першине хорошо была поставлена селекционная работа. Першинские русские псовые борзые считались образцовыми. Щенков широко раскупали иностранцы.

 

[49] Елизавета Фёдоровна (при рождении Елизавета Александра Луиза Алиса Гессен-Дармштадтская, нем. Elisabeth Alexandra Luise Alice von Hessen-Darmstadt und bei Rhein, в семье её звали Элла, официально в России — Елисаве́та Фео́доровна^[1]; 1 ноября 1864, Дармштадт — 18 июля 1918, Пермская губерния) — принцесса Гессен-Дармштадтская; в супружестве (за русским великим князем Сергеем Александровичем) великая княгиня царствующего дома Романовых. Почётный член и председатель Императорского православного палестинского общества с 1905 по 1917 год^[2]. Основательница Марфо-Мариинской обители в Москве. Почётный член Императорской Казанской духовной академии (звание высочайше утверждено 6 июня 1913 года^[3]).

Прославлена в лике святых Русской православной церкви в 1992 году.

 

[50] Николай Фёдорович  Езерский издавал «Листок православного русского прихода в департаментах Изер и Альп». Был одним из организаторов православного студенческого кружка в Гренобле. Одновременно служил в храме свт. Николая в г. Аржантьер и в различных православных приходах департамента Верхних Альп^. Скончался 14 января 1938 в Будапеште, похоронен на городском кладбище.

 

[51] Борис Александрович  Нарышкин  родился 17 февраля 1884 года в  имении Егорьевское Орловской губернии.  Отец – коллежский  советник А.А. Нарышкин, впоследствии член Государственного совета.  Мать Елизавета Александровна, урождённая  Цурикова. В 1914 году с началом военных действий Нарышкин на фронте, в 1917 получил тяжелое ранение, после операции по ампутации ноги стал инвалидом. Сочетался браком с фрейлиной Софьей Павловной,  урождённой княжной Кантакузен. Остался в советской России. 8 июня 1927 снова арестован как заложник. 9 июня 1927 года в спешном порядке приговорён Коллегией ОГПУ к расстрелу за контрреволюционную деятельность в ответ на убийство советского полпреда П. Л. Войкова. В ночь с 9 на 10 июня вместе с ещё девятнадцатью заложниками расстрелян в подвальном помещении.

Вдова Софья Павловна Нарышкина была арестована как член «контрреволюционной монархической церковной организации, филиала Истинно-Православной Церкви», содержалась в Бутырской тюрьме. в 1934 году ей разрешили выехать с сыном за границу, в Германию^.  Скончалась в 1958 году в Швейцарии. 29 декабря 1992 года Борис Нарышкин посмертно реабилитирован на основании закона Российской Федерации "О реабилитации жертв политических репрессий" от 18 октября 1991 года по заключению Прокуратуры Российской Федерации.

 

[52] БЕРГ Сергей Владимирович.  Доктор медицины. Брат доктора В.В. Берга. В эмиграции во Франции. Окончил медицинский факультет Парижского университета. Практиковал в парижских госпиталях. Вместе с братом многие годы занимался проблемами борьбы с лихорадкой. Уехал в Южную Америку. .

 

[53] Национальная организация «Витязей» создана  во Франции  представителями белой эмиграции, насчитывает тысячи участников по всему миру, от Австралии до Италии. Юсуповы, Татищевы, Оболенские, Волконские, Репнины, Кочубеи, Голицыны, Трубецкие — многие знаменитые дворянские фамилии прошли через это движение. 

[54] Алексе́й Фёдорович Гирс (1871-1958) — штабс-капитан лейб-гвардии Преображенского полка, камергер двора Его Императорского Величества, действительный статский советник, общественный деятель. Предводитель дворянства Ковенской, а затем Минской губерний. Киевский (1908—1911), минский (1912—1915) и нижегородский (1915—1918) губернатор.

[55]  Людовик Станислав-Ксавье, граф Прованский, после падения Бастилии эмигрировал, приняв титул графа де Лилля. Вернул трон Франции благодаря Александру Первому. В Митаве жил во дворце, построенном когда-то Бироном. По возвращении во Францию его правление отличалось влётом экономики и культуры, благодаря удачному выбору министров и в первую очередь - герцогу Ришелье, в эмиграции в России получившему должность генерал-губернатора Новороссии. Герцога Ришелье в России его называли Эммануи́л О́сипович де Ришелье́. Считается одним из отцов-основателей Одессы, где ему в 1828 году был поставлен памятник, так как  его стараниями город превратился в крупный торговый порт.Людовику XVIII принадлежит известная фраза: “Точность – вежливость королей»

[56] Николай Иванович Арсеньев (1760-1830) – действительный тайный советник, курляндский губернатор (1800-1808). Дважды принимал в Митаве (сегодня город Елгава в Латвии)  Людовика XVIII, ссудил  40 тысячасм  рублей золотом, которые не были возвращены, возможно, на них он купил себе дом в Англии. Людовик XVIII жил в Митаве, столице  Курляндии, с 1805 по 1807 годы. Однако Николай Иванович получил от французского короля его портрет и благодарственное письмо. Именно на курляндского губернатора ссылались родственники Николая Сергеевича Арсеньева, когда выехали к нему из Советского Союза в 1933 году в Кенигсберг. Николай Иванович был в переписке с великим математиком Леонардом  Эйлером, автором решения загадки о семи кенигсбергских мостах, и химиком Леопольдом Гмелиным.

 

[57] Тильзит – сегодня город Советск в Калининградской области

[58] Андре́й Дми́триевич Шме́ман ( 1921 - 2008) — видный деятель русской эмиграции во Франции, иподиакон, председатель Объединения кадет российских кадетских корпусов во Франции. В апреле 2004 года был одним из членов-учредителей «Движения за поместное православие русской традиции в Западной Европе» (OLTR)^[4]. 6 июня 2004 года Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин во время пребывания во Франции вручил ему российский паспорт^[5]. До этого он сохранял статус беженца и жил с так называемым нансеновским паспортом — временным удостоверением личности, служившим заменой паспорта для апатридов и беженцев. Андрей Дмитриевич сказал по этому поводу: «Долгие годы я жил с разладом в душе, чувствуя себя абсолютно русским и одновременно оставаясь человеком без подданства, апатридом. И теперь я счастлив, что, наконец, обрёл Родину».

[59] Алекса́ндр Дми́триевич Шме́ман (1921- 1983) — священнослужитель Православной церкви в Америке, протопресвитер; богослов, автор ряда книг.

[60] Ради́щев Кирилл Алексеевич (1921-1944) — участник Движения Сопротивления во Франции во время Второй мировой войны. Сын русского эмигранта, потомок мыслителя и писателя А. Н. Радищева. Казнён фашистами.

[61] Константи́н Алексе́евич Коро́вин (1861-1939) — русский живописец, театральный художник, педагог и писатель. Брат художника Сергея Коровина

[62] Алекса́ндр Никола́евич Бенуа́ (1870-1960) — русский художник, историк искусства, художественный критик, основатель и главный идеолог объединения «Мир искусства»

[63] Павел Фёдорович Волошин-Петриченко (1888—1969) — капитан артиллерии, хормейстер и педагог; религиозный деятель русского зарубежья. Участник Первой мировой и Гражданской войн. Окончил Русскую консерваторию в Париже. Руководил хором и оркестром «Витязь», хором гимназистов и юношеским хором. Преподавал игру на струнных инструментах в Русской консерватории. Выступал в качестве руководителя оркестра в Новом театре оперетты (1946—1947) и в Русской оперетте (1952—1956). Секретарь Русской гимназии в Булони (Париж), регент церковного хора русского католического прихода византийского обряда Святой Троицы в Париже. Писал стихи, сценарии. Печатался в «Вестнике Общекадетского объединения». Автор повести «Три времени года в четырех стенах» («Военная быль», 1958—1959)

[64] Влади́мир Бори́сович Фредери́кс ( 1838- 1927)  — российский государственный деятель; последний в истории Министр Императорского Двора Российской империи (1897—1917); Канцлер российских Императорских и Царских орденов; генерал от кавалерии, генерал-адъютант; граф (до 1913 года — барон). Присутствовал в Государственном совете с 6 мая 1897 года.

[65] Вестник русского христианского движения — религиозный, философский и литературный журнал русской эмиграции. Издаётся в Париже с 1925. До № 111 (1974) выходил под названием «Вестник русского студенческого христианского движения»

[66] Институт Пастера - французский частный некоммерческий научный институт в Париже, занимающийся исследованиями в области биологии, микроорганизмов, инфекционных заболеваний и вакцин. Назван в честь знаменитого французского учёного-микробиолога Луи Пастера, основателя и первого директора института. Институт был основан 4 июня 1887 года и открыт 14 ноября 1888 года.

[67] Дмитрий Семёнович Стеллецкий (1875 -1947) — русский скульптор, живописец, иконописец и театральный художник. Один из самых видных художников русского зарубежья. Отличительная черта творчества Стеллецкого — стремление к освоению традиций древнерусского искусства и желание осмыслить их на совершенно новом этапе развития российской культуры. Одна из самых значительных работ художника — росписи храма Сергиевского подворья в Париже

[68] Сборник основан в 1924 году Мироном Петровичем Мироновым в Париже, по типу дореволюционных, столь привычных русским эмигрантам еженедельных иллюстрированных литературно-художественных журналов. Начиная с 1929 года появилось бесплатное литературное приложение к журналу, «Библиотека лучших русских и иностранных писателей» (24 книжки в год).

 

[69] Протоиерей Георгий Шумкин  (Шумкин Георгий Николаевич),  1894 - 1965. Принимал активное участие в деятельности Русского студенческого христианского движения (РСХД) сначала в Чехии, а затем во Франции. Служил священником и настоятелем православных храмов в Сен-Жермен, Шавиль (приход Державной иконы Божией Матери), Гренобль и Лион (церковь Покрова Пресвятой Богородицы. С 1948 года настоятель храма Св. Троицы в Клиши. Митрофорный протоиерей (1954). Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. 

 

[70] Юрьев ВИКТОР, ПРОТОПРЕСВИТЕР (1893-1966)  -  окончил Богословский  институт в Париже. В 1939 году о. Виктор Юрьев стал священником близкой и ныне к РСХД церкви Введения Божьей Матери (в доме № 91 на улице Оливье-де-Сер).

 

[71] Поскольку достаточных средств к существованию у семьи Воронцовых-Дашковых  теперь не было, Анна Ильинична была вынуждена искать работу. Сначала она устроилась манекенщицей в Дом моды «Шанель». Ее главным заданием было - появляться в театре, на приемах и других светских мероприятиях в платьях от Коко Шанель и на вопросы о том, где она достала такие изысканные наряды, отвечать: «Это – подарок  моей коллеги Коко». Легендарная кутюрье любила работать с российскими эмигрантками-аристократками, так как у них, по ее мнению, было врожденное чувство стиля, идеальная осанка и безупречные манеры. Графиня Воронцова-Дашкова была одной из ее любимых манекенщиц, она считала её удивительно элегантной и красивой.

[72] Алекса́ндр Па́влович Куте́пов (1882- 1930) — русский военный деятель, генерал от инфантерии (1920), первопоходник, активный участник Белого движения. В 1928—1930 — председатель Русского общевоинского союза. 26 января 1930 был похищен в Париже агентами Иностранного отдела ОГПУ в результате проведения секретной операции, подготовленной и осуществлённой под руководством кадровых сотрудников ОГПУ Якова Серебрянского и Сергея Пузицкого в рамках более широкой операции ОГПУ «Трест». Документы об обстоятельствах, месте и времени смерти до сих пор являются секретными и историкам недоступны.

[73] Михаи́л Алекса́ндрович Ке́дров (1878- 1945, ) — российский военно-морской деятель, вице-адмирал (1920), во время Гражданской войны — командующий Черноморским флотом Вооружённых сил Юга России. Играл значительную роль в русской военной эмиграции, был председателем Военно-морского союза, в состав которого входили более 30 отделов и групп в различных странах. С 22 марта 1930 года — второй заместитель председателя Русского Обще-Воинского союза (РОВС) генерала Е. К. Миллера. После похищения Миллера советскими агентами в 1937 недолго исполнял обязанности председателя РОВС, затем отошёл от политической деятельности. С 1938 — второй вице-председатель Союза Георгиевских кавалеров. Был противником нацистской Германии, о неудачных попытках нацистов убедить русскую эмиграцию сотрудничать с ними говорил: «Только единицы пошли за ними [немцами], наивно мечтая, что они, завоевывая Россию для себя и готовя русский народ к роли удобрения для «великого германского народа», вернут им потерянные имения

[74] Алекса́ндр Серге́евич Луко́мский (1868- 1939) — русский военачальник, генерал-лейтенант. Участник Первой мировой и Гражданской войн. Видный деятель Белого движения. Один из организаторов Добровольческой армии.

[75]Надежда Васильевна Плевицкая (девичья фамилия – Винникова) родилась 17 января 1884 года в селе Винниково Курской губернии.  Умерла в тюрьме во Франции в 1940 году. В 1919 году Надежда вышла замуж за Скоблина. Николай Владимирович Скоблин родился в 1893 году в Нежине. Окончил кадетский корпус и военное училище, участвовал в Первой мировой войне. За храбрость и боевые заслуги был награждён орденом Святого Георгия. В Гражданскую войну был произведён в генерал-майоры и возглавил Корниловскую дивизию. В 1930 году оба Плевицкая и Скоблин были завербованы ОГПУ.

 

[76] Ив Монта́н ( 1921- 1991) — французский певец-шансонье и актёр.

[77] «Autumn leaves»/ «Осенние листья» — популярная песня середины прошлого века, написана французским композитором, венгром по происхождению, Жозефом Космой в 1945 году на слова Жака Превера; популярной она стала после выхода на экраны фильма «Врата ночи» (режиссёр Марсель Карне, 1946 год), где прозвучала в исполнении Ив Монтана. Вариант исполнения Ив Монтаном привлекателен тем, что в начале песни слышен до боли знакомый советским гражданам мотив песни «Полюшко-поле».   У Космы не было злого умысла: до середины 20 века  песня красноармейцев  считалась народной. Но у песни есть авторы: композитор — Л. К. Книппер,  автор слов — советский поэт В. М. Гусев.

 

[78] Надежда Андреевна Обухова (1886-1961) -  певица, народная артистка СССР

 

[79] Константи́н Алексе́евич Коро́вин  (1861-1939),  русский живописец, театральный художник, педагог и писатель. Брат художника Сергея Коровина

 

[80] Дмитрий Иванови Лобанов-Ростовский , младший, (1907—1948), жена Ирина Васильевна Вырубова. Учился в Англии, познакомился с Ириной Вырубовой в 1934 году в Париже, поселился с женой в Болгарии, в Софии, где жили его ролители,  работал на фабрике «Фортуна», занимал пост административного директора.

[81] Князь Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский родился в 1935 году в Болгарии, живёт в Лондане. Является пожизненным членом Союза благотворителей Музея «Метрополитен» в Нью-Йорке, членом Бюро «Фонда Кирилла и Мефодия» в Софии, членом правления «Института современной русской культуры» в Лос-Анджелесе (Калифорния), членом «Ассоциации американских учёных русского происхождения» в Нью-Йорке, членом совета директоров «Международного фонда искусства и просвещения» в Вашингтоне, членом «Общества коллекционеров» в Москве и Лондоне, академиком «Международной информационной академии» при ООН в Женеве, попечителем Русского камерного оркестра в Лондоне, членом комитета «Русского Славянского Искусства» в Москве, и членом попечительного совета «Фонд милосердия имени Анны Павловой» в Москве, членом Президиума Координационного совета в Лондоне и первым заместителем председателя президиума «Международного совета российских соотечественников» в Москве. В 2003 году ему присвоено звание почётного доктора Санкт-Петербургской Академии художеств; с 2008 г. действительный член Петровской академии наук и искусств; в феврале 2016 г. стал почетным членом Российской академии художеств. Награды: главная награда Международного совета российских соотечественников, за вклад в русскую культуру и искусство, 17 октября 2003 г.; медаль в память 300-летия Санкт-Петербурга, за вклад в русскую культуру, 20 октября 2004 г.; Орден Дружбы за вклад в сохранение русского искусства, указом Президента Российской Федерации В.В. Путина, 29 февраля 2005 г.; награда «Золотая муза» за вклад в русско-болгарские культурные связи, май 2009 г., «Соотечественник года» (2012)^[5], Российская премия Людвига Нобеля (2013)^[6][7]. 5 ноября 2010 г. был удостоен российским гражданством решением президента Российской Федерации Дмитрия Медведева за особые заслуги перед Отечеством.

 

[82]Калашемков Александр, протоиерей, 1860 – 1941 Отец Калашников был священником в Кламаре, юго-западном парижском пригороде, где жило многорусских эмигрантов. До эмиграции В России занимал высокий пост в Министерстве финансов.

[83] Ива́н Гео́ргиевич Эрде́ли ( 1870 — 1939, Париж) — русский военачальник, генерал от кавалерии. Участник Первой мировой и гражданской войн. Видный деятель Белого движения на Юге России. Первопоходник. Один из основателей Добровольческой армии.

 

[84] Алексей Владмирович Говоров (1885-1967) - Сын священника. Окончил Императорскую Николаевскую военную академию (1914) Генерал-лейтенант (1920). После эвакуации в 1920 году из Крыма проживал в Турции. С 1923 - в Париже. Глава группы Союза первопроходников (1931). Член Союза русских военных инвалидов, член Союза русских патриотов, выступал с лекцией в культурно-просветительной секции; Полковник (06.1918). Генерал-майор (06.1919). Генерал-лейтенант (10.1920). После эвакуации 11.1920 из Крыма проживал в Турции. С 1923 в Париже. В 1947 вернулся на родину. Работал в Историческом музее в Софийском соборе в Киеве. Умер в Киеве.

 

[85] Константин Николаевич Лялин. В 1918 году бежал в Константинополь, переехал в Сербию,  затем -  в Бельгию. В 1926 году перешел в лоно Католической Церкви. 1 января 1930 принял обет. Монах Амэ-Шеветоньского бенедиктинского монастыря. Бельгия. В монашестве - Климент. Незабытые могилы: В 6 томах. Т. 3: И-К. -М.: Пашков дом, 2001, стр. 307; Статья Климента Лялина «Пафос Бердяева» (Cité chrétienne. - Bruxelles. - 1934. - № 192. - P. 235-237); Дюмон, Мерсенье, Лялин «Что такое Православие?» (1944)

 

[86] Алексей Петрович фон Врангель барон Люденгоф, четвертый ребенок и младший сын Главнокомандующего белой Русской Армии, родился 7 июля 1922 в Сербии. Писатель, спортсмен, специалист по коневодству. Образование получил в Англии и США.  Служил в военно-воздушных силах США и на дипломатической службе. Автор многих книг, в том числе «Конец Рыцарства»,  «Арабы в Аравии» и «Великие кавалерийские битвы»,  «Белый крестоносец России генерал Врангель» и написанные в соавторстве с Черкасовым «Георгиевский  Генерал П.Н.Врангель – последний рыцарь Российской Империи» и «Бароны Врангели. Воспоминания». Был женат на известной спортсменке, участнице Летних олимпийских игр 1968 года, Диане Сильвии Конноли Карев, обвенчались в 1985 году. Барон Алексис Врангель 83 лет от роду умер 27 мая 2005 года в Ирландии. Огромную помощь в организации похорон оказал Фонд Толстого, находящийся в Нью Йорке.// http://www.russianireland.com/index.php/ru/travel/history/8180-aleksej-petrovich-vrangel-syn-chernogo-barona

 

 

[87] Ольга Михайловна Врангель (до замужества — Иваненко; 5 августа 1883, Санкт-Петербург, Российская империя — 8 сентября 1968, Нью-Йорк, США) — общественный деятель, медик. Супруга белого генерала, командующего Вооруженными Силами Юга России, а впоследствии — Русской армией барона П. Н. Врангеля.

О.М. Врангель происходила из знатной семьи. Ее отец — камергер Высочайшего Двора — был богатым малороссийским помещиком, потомком гетмана Валахии Ивана Ионенка, а также знаменитого гетмана Ивана Мазепы, перешедшего во время Северной войны на сторону Карла XII. В свою очередь, мать Ольги была дочерью известного российского издателя, литературного критика и друга Александра II Михаила Каткова. С начала Первой мировой войны работала в санитарных учреждениях тех частей, которыми командовал Врангель. Он бы арестован после отказа возглавить войска красных, Ольга попросила арестовать её тоже. Когда их вызвали к председателю ревтребунала по фамилии Вакула, тот удивился присутствию здесь Ольги Михайловны, на что она ответила: "Я счастливо прожила с мужем всю мою жизнь и хочу разделить его участь до конца". "Не у всех такие жены", - произнес потрясенный товарищ Вакула, - "Вы вашей жене обязаны жизнью. Ступайте". http://sr.rodovid.org/wk/%D0%9F%D0%BE%D1%81%D0%B5%D0%B1%D0%BD%D0%BE:ChartInventory/329933

 

[88] Старший сын Петр Петрович Врангель с началом второй мировой войны с матерью переехал в США. Ольга Михайловна жила в Нью-Йорке и похоронена в монастыре Ново-Дивеево под Нью-Йорком. Петр Петрович Врангель всю свою жизнь проработал инженером в области аэронавтики, занимался конструированием космических кораблей для полета на Луну. http://www.russianireland.com/index.php/ru/travel/history/8180-aleksej-petrovich-vrangel-syn-chernogo-barona

 

[89]  Старшая дочь «белого барона» Елена Петровна Врангель, по мужу фон Мейендорф, родившаяся в 1909 году, последнее время вдовьей жизни жила в Успенском Ново-Дивеевском монастыре Русской православной церкви за рубежом под Нью-Йорком. Там в 1968 году была похоронена скончавшаяся в 86 лет ее мать Ольга Михайловна, почти на 30 лет пережившая мужа. Сама Елена Петровна умерла в 1999 году.

 Младшая дочь Наталья Петровна родившаяся в 1914, по мужу, внуку известного русского генерала, Базилевская жила под Нью-Йорком в тихой обители Толстовского фонда и скончалась в 2013 году.

 

[90] Врангель Борис Георгиевич (1917 -1995). Барон. Двоюродный племянник генерала Белой Армии, барона Петра Николаевича Врангеля. В 1919–1941гг. Борис с матерью и семьей находился в эмиграции в Бельгии. Баронессе, матери Бориса, пришлось работать прядильщицей на ткацкой фабрике.
Несмотря на тяжелое материальное положение, Борис получил неплохое классическое образование в бельгийском иезуитском колледже, где он находился на пансионе. В колледже в это время было много детей русских аристократов, с которыми он сдружился. По его словам, главным итогом обучения стали устойчивые монархические убеждения, любовь к своей далекой Родине — России и решимость послужить ее воскресению. В 1 945 году арестован в Литве, приговорён к 20 годам трудовых лагерей. После 19 лет заключения приехал в Псков. Был попечителем в нескольких храмах, представляя Толстовский фонд, восстанавливая церкви в Псковской области.// http://kuz3.pstbi.ru/bin/nkws.exe/ans/nm/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6Xbu0s80hcuKfv00-fi0csG01dOvUcuWZceXb**

 

[91] Эммануэль Мунье (фр.  1905, Гренобль — 1950, Шатне-Малабри) — французский философ-персоналист.

[92] Князь Евге́ний Никола́евич Трубецко́й (1863 года-1920, Новороссийск) — русский философ, правовед, публицист, общественный деятель из рода Трубецких. Сын музыковеда Николая Петровича Трубецкого, брат князей Петра, Сергея и Григория Николаевичей. https://ru.wikipedia.org/wiki

[93] Серге́й Никола́евич Трубецко́й (1862—1905) — русский религиозный философ, публицист и общественный деятель из рода Трубецких, профессор и ректор Императорского Московского университета. Брат князей Петра, Григория и Евгения Николаевичей, отец Николая Сергеевича. https://ru.wikipedia.org/wiki

[94] Джозеф Эдвард Дэвис (англ. Joseph Edward Davies; 29 ноября 1876 года, Уотертаун, Висконсин — 9 мая 1958 года, Вашингтон) — американский дипломат, посол США в СССР.// https://ru.wikipedia.org/wiki

[95] Жаклин де Вит Родилась 26 сентября 1912 году в Лос-Анджелесе, Калифорния, США. Ушла из жизни 7 января 1998 года в Лос-Анджелесе, Калифорния, США. Киноактриса

[96] «Крестный путь Русской армии генерала Врангеля. Из семейного архива Апраксиных-Котляревских» Подробнее на livelib.ru:
https://www.livelib.ru/book/1001479285-krestnyj-put-russkoj-armii-generala-vrangelya-iz-semejnogo-arhiva-apraksinyhkotlyarevskih-petr-palamarchuk

[97] Алексе́й Алекса́ндрович фон Ла́мпе (1885- 1967 ), генерал-майор Генерального штаба (1921)^. Участник Белого движения. Впоследствии, белоэмигрант, один из организаторов белоэмигрантских объединений, в том числе РОВС Был активным членом церковного Свято-Князь-Владимирского братства. Организовал сооружение памятника «Верным сынам великой России» в память погибшим воинам Первой мировой войны и Гражданской войны на братском русском кладбище в Берлине-Тегеле в 1938 году. В Германии фон Лампе начал сниматься в кино в качестве статиста, чтобы прокормить семью и содержать 2-й отдел РОВС. Позже его стали приглашать в качестве консультанта в фильмы, посвящённые жизни в России, Первой мировой и Гражданской войнам.

 

 

[98] Князь Юрии Михайлович Козловский (1881 - 1943), один из последних представителей старинного русского княжеского рода, ведущего свое начало от Рюрика, волею судьбы оказался в эмиграции.

[99] В.В. Арсеньев (1868-1921). Статский советник, причислен к собственной её величества канцелярии по учреждениям императрицы Марии. 1912. В отставке с 1916.  Орден Св. Станислава 3 ст. Член Совета Обществ Славянской взаимности, действительный член Калужской архивной комиссии. Умер в сумасшедшем доме, станция  Столбовая Московсклй губ., где и погребён. Бездетен. Жена Варвара  Васильевна Оболенская (1872- ?).

[100] Граф  Александр Александрович Салтыков (1872 —1940, Париж) — философ, историк русской культуры, публицист и поэт-«младосимволист». Автор книги «Белые колокольчики» (Воспоминания о Владимире Соловьеве), «Две России»,  предисловие  к книге Д. И. Менделеева «К познанию России»

[101] Ка́рл Гу́став Эми́ль Ма́ннергейм 1867 - 1951, Лозанна, Швейцария) — барон, финский военный и государственный деятель шведского происхождения, президент Финляндии с 4 августа 1944 года по 11 марта 1946 года; русский военачальник, генерал-лейтенант Русской армии (25 апреля 1917).

 

[102] Леопольд III (полное имя Филипп Леопольд Шарль Альбер Меинрад Хуберт Мария Мигель, ( 1901 —  1983) — король Бельгии с 17 февраля 1934 года по 16 июля1951 года.

[103] Поль-Анри Шарль Спаак (1899, Схарбек -  1972, Брюссель) — бельгийский политический и государственный деятель; один из руководителей Бельгийской социалистической партии (с 1944); один из инициаторов послевоенной европейской интеграции, давшей начало Европейскому союзу.

 

[104] Епископ Дионисий (в миру Михаил Александрович Лукин 1911, Севастополь, Таврическая губерния — 1976, Роттердам, Голландия) — епископ Русской православной церкви, епископ Роттердамский, викарий Брюссельской епархии.

 

[105] Во время войны служил в Русской освободительной армии в должности офицера по особым поручениям (разведка и контрразведка).
Печатался в «Новом слове» по вопросам истории Белого движения.
В. А. Ларионов стал прототипом Владимира Сабурова — главного героя романа "Взорвать «Аврору» (2012, автор — Бондаренко, Вячеслав Васильевич), белого террориста, пытающегося уничтожить в ноябре 1927 г. крейсер «Аврора».

 

 

[106] Ольга Александровна  Хитрово – представительница  старинного дворянского рода, основала в Париже Дом  белья «Хитрово»

[107] Графиня Марион фон Дёнгофф ( 1909-2002)  журналист, автор и издатель газеты "Цайт", д-р пол. Наук,  участница неудавшегося заговора против Адольфа Гитлера в 1944 г.

[108] Эрика Брокдорф (Шёнфельд)  в 1941 году  стала членом организации «Красная Капелла». Квартира Эрики стала центром движения сопротивления во главе с Гансом Коппи. Отсюда участники сопротивления вели радиопередачи на Москву. Вскоре, вместе с другими членами организации, она была арестована гестапо и заключена в женскую тюрьму в Шарлоттенбурге. В январе 1943 года суд приговорил Эрику к десяти годам тюремного заключения. Адольф Гитлер, недовольный решением суда, в тот же день, приказал казнить всех арестованных участников движения сопротивления.

Вместе с Милдредой Харнак и Эльфридой Пауль, Эрика фон Брокдорф ждала исполнения приговора ещё четыре месяца. Вечером 13 мая 1943 года она была казнена  на гильотине вместе с тринадцатью другими приговорёнными в тюрьме Плёцензее  в Берлине.

 

[109]Антифашисткая организация в Германии. Их активная деятельность была отмечена советским правительством. Лидеры «Красной капеллы» Адам Кукхоф, Ганс-Генрих Куммеров, Арвид Харнак и Харро Шульце-Бойзен были награждены посмертно орденом Красного Знамени. Деятельность 20 их соратников по борьбе с фашизмом была посмертно отмечена орденами Отечественной войны I и II степени и Красной Звезды.

[110] Aleksander Omiljanowicz / Александр Омильянович - известный польский журналист и писатель, автор художественных и документально-художественных произведений о Второй мировой войне - романов, повестей рассказов. Он работал как редактор и журналист в газетах и журналах ПНР - "Głosu Koszalińskiego", "Gazety Białostockiej", "Niwy" и др. Автор многих книг, описывающих события Второй мировой войны, а также польскую послевоенную партизанскую войну. Книги были популярны в Польше. Например, роман Duch Białowieży (1971) / В Беловежской пуще выдержал не менее пяти переизданий, был признан в плебисците читателей Белостока (именно там разворачиевается его действие) самой популярной книгой года. Герой документальной повести Wyrok (1973) / В тылу врага Henryk Merecki / Генрик Мерецкий - поляк-антифашист, партизан - реальный человек. 
Подробнее на livelib.ru:
https://www.livelib.ru/author/334324-aleksandr-omilyanovich

[111] А. В. Трубецкой (1920-2002) - внук Сергея Николаевича Трубецкого . Его отец Владимир Сергеевич был расстрелян в 1937 г. Две сестры - двадцатилетняя Варвара Сергеевна расстреляна в 1937 г., Александра Сергеевна погибла в концлагере в 1943 г....Арестован и отправлен в концлагеь старший брат отца Григорий Сергеевич .Андрей был призван  армию в 1939 г. В июле 1941 г. он был тяжело ранен под Псковом. Попал в плен. Выкуплен у немцев в тяжелом состоянии  как князь Трубецкой. Получив свободу, ушел в партизанский отряд.. Вместе с отрядом "влился" в ряды регулярной армии. Пока он воевал, арестовали мать,  и она умерла в тюрьме, оставив дома двух младших. В 1949 г. А.В. Трубецкой  барестован, оказался на каторге . Вернулся в 1955 г. Защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Заведовал лабораторией в Кардиологическом центре , работал над проблемой искусственного кровообращения при операциях на сердце.

 

[112] Пути неисповедимы (Воспоминания 1939-1955 гг.). Воспоминания о лагерном и военном опыте Андрея Владимировича Трубецкого, сына писателя Владимира Сергеевича Трубецкого https://www.litmir.me/br/?b=221958

 

 

[113] Ге́рман Ма́терн ( 1893-1971) — немецкий политик, член КПГ и СЕПГ. с 1950 года входил в состав Политбюро ЦК СЕПГ, где отвечал за связи с нелегальными коммунистическими партиями и их финансирование. Входил в состав Национального совета обороны ГДР. С 1963 года входил в состав генерального совета Международной федерации борцов сопротивления.

 

[114] Русская освободительная армия ( РОА) – в большинстве  русские, но  антисоветские части и подразделения из  коллаборационистов, с 28 января 1945 года получили статус вооружённых сил союзной державы, сохраняющей нейтралитет по отношению к США и Великобритании, командовал А. А. Власов. Русская освободительная армия являлась движущей силой Русского освободительного движения, направленного на свержение советской власти и создание Русского государства.

А.А. Власов  в ходе Любанской наступательной операции Волховского фронта 20 апреля 1942 года был назначен командующим попавшей в окружение 2-й ударной армией, а после её разгрома был захвачен в плен и согласился на сотрудничество с руководством Третьего рейха, возглавив Русскую освободительную армию(РОА). В 1945 году был задержан, в 1946 году осуждён по обвинению в государственной измене, лишён воинского звания, государственных наград и казнён через повешение.

 

[115] Восточная ярмарка (нем. Deutsche Ostmesse Königsberg) — торгово-промышленная выставка, проводившаяся в Кёнигсберге с 1920 года до 1944 года.  Восточная ярмарка Восточная ярмарка имела важное значение для торговых отношений Германии и СССР.

[116] Ма́йнинген, город в Германии, районный центр, расположен в землеТюрингия. Майнинген является частью области Франконии.

 

[117] Брайтунген :деревня: Страна Германия, Тюрингия, Округ Шмалькальден-Майнинген.

[118] Зенон Марсель Бак (1903- 1983) — бельгийский радиобиолог и изобретатель. В 1948 году он получил Премию Франки за исследования применения химического оружия в Бельгии во время Первой мировой войны. В 1959 году получил премию Хонка. В 1970 году основал Ассоциацию по распространению научных знаний.

 

[119] Салицилами́д — лекарственное средство, анальгетик и антипиретик из группы производных салициловой кислоты. Медицинское применение салициламида аналогично ацетилсалициловой кислоте, то есть используется в основном в качестве болеутоляющего и жаропонижающего средства.

 

[120] Салици́ловая кислота (от лат. salix «ива», из коры которой она была впервые выделена) — 2-гидроксибензойная или фенольная кислота, С₆Н₄(ОН)СООН; бесцветные кристаллы, хорошо растворима в этаноле, диэтиловом эфире и других полярных органических растворителях, плохо растворима в воде (1,8 г/л при 20 °C).

[121] Послом СССР в Бельгии с 1946 по 1950 годы был Алексей Павлович Павлов

 

 

[122] Юрий Михайлович Лопухи́н (1924 -2016) — советский и российский хирург, доктор медицинских наук, профессор, академик РАМН, почётный директор НИИ физико-химической медицины ФМБА России, лауреат Государственных премий СССР (1971, 1979) и РСФСР (1989), заслуженный деятель науки РСФСР (1979)^[2].

С 1965 по 1984 года являлся ректором 2-го МОЛГМИ им. Н. И. Пирогова, является почётным заведующим кафедрой оперативной хирургии и топографической анатомии РГМУ, которой руководил с 1976 по 1992 годы^[3].

Президент Российской ассоциации специалистов по эфферентным и физико-химическим методам в медицине, член Международной ассоциации Фонда мира, представитель России в Европейском Совете по медицинской этике.

 

[123] Союз русских врачей в Болгарии . 21 ноября 1921 г. был основан „Союз русских врачей в Болгарии”. Среди основателей Союза были: проф. С.С.Груздев, А.Э.Янишевский, А.Ф.Вейс, Белинов, С.П.Алисов, врачи П.К.Бауман, В.В.Дуранте и др. Целями Союза были объединение всех живущих в Болгарии врачей, получивших медицинское образование в России на основе их научных интересов и взаимная моральная и материальная поддержка. Союз был зарегистрирован в Международном союзе русских врачей в Париже. В планах Союза было: организация научных собраний и конгрессов; а также повторные курсы по разным направлениям медицины; издание медицинских журналов и брошюр; открытие специализированной библиотеки. Другой целью Союза было исследование медико-санитарного состояния русских беженцев, рассмотрение вопроса о медицинской помощи русским и их осуществление соответствующими организациями. и др. В 1925 г. в правление Союза были выбраны: председатель: проф. Георгий Ермолаевич Рейн*. Члены правления: А.И.Степанковский, А.Ф.Вейс, Д.Д.Крылов, С.К.Жуков, А.А.Малышев, В.И.Костямин, В.Г.Ермаков, Н.М.Попов, В.А.Солнцев.

 

[124] Что такое Павловская сессия 1951 года и что она значит для отечественной психиатрии, отечественной медицины и науки в целом? Что знает об этом нынешнее поколение коллег? А ведь «научные» сессии ВАСХНИЛ (Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина) 1948 года и Павловские сессии 1950 и 1951 годов на несколько десятилетий прервали развитие генетики, физиологии, психологии, психиатрии, принесли огромный экономический ущерб, не говоря уже о судьбах — не только профессиональных — многих лучших людей - http://www.psychiatry.ua/articles/paper455.htm

 

[125]Ива́н Ми́нчов Ва́зов (1850, Сопот —1921, София) — один из известнейших болгарских поэтов, называемый часто патриархом болгарской литературы. Творчество Вазова является отражением двух исторических эпох — болгарского возрождения и становления независимой Болгарии. Являлся академиком Болгарской академии наук, министром образования от Народной партии Болгарии с 7 сентября 1897 года по 30 января 1899 года и почётным председателем Союза болгарских писателей.

 

[126] Вылко Велёв Черве́нков (1900-1080) - Генеральный секретарь ЦК БКП, болгарский политический деятель, лидер Болгарской коммунистической партии в 1949—1954, председатель Совета министров Болгарии в 1950—1956 и вице-премьер 1956—1961, генерал армии.

 

[127] Димитр Ангелов Гилин (1899-1975) — болгарский  генерал, первый командующий внутренними войсками НРБ. Участник антинацистского партизанского Сопротивления

 

[128] Панчевский (Павлов) П.Г. (1902-1982), генерал-майор инженерных войск, Герой НРБ, Министр обороны НРБ

 

[129]  Борис Георгиевич являлся доверенным лицом Толстовского Фонда, созданного за границей русскими эмигрантами и оказывал финансовую помощь возрождающимся православным храмам Толстовский Фонд имел стипендиатов в Псковском Политехническом Институте, где деканаты выплачивали ежемесячно стипендию нуждающимся студентам. В 1993 оду Борис Георгиевич Врангель пришёл в Мироносицкую церковь, где был псаломщиком вплоть до своей кончины в 1995 году. Похоронен на Миронисицком кладбище

 

[130] Александр Сергеевич Павлов (род.  1920 года— советский и российский радиолог-онколог, академик АМН СССР (1971), вице-президент АМН СССР (1976), академик РАМН (1992), академик РАН (2013).

[131] Московский областной педагогический техникум им. Профинтерна.

С 1931 года техникум преобразовывается в Московский областной педагогический институт, основной задачей которого становится обеспечение школ Подмосковья высококвалифицированными педагогическими кадрами.^[3]

С 1957 по 1991 годы Московский областной педагогический институт носит имя Н. К. Крупской.

В 1991 году МОПИ им. Н. К. Крупской преобразовывается в Московский педагогический университет (МПУ), а 2002 году Правительство Московской области приняло решение о придании этому образовательному учреждению статуса классического учебного заведения и переименовании его в Московский государственный областной университет.

 

[132] https://vtoraya literatura.com/pdf/aleksandrov_russkie_v_severnoj_amerike_biografichesky_slovar_2005_text.pdf

[133] Карен Суренович Хачатуря́н  - советский и российский композитор и педагог. Народный артист РСФСР. Лауреат Государственной премии СССР. Лауреат Государственной премии РФ (2001)

[134] https://tutunov.org/513-2/

[135] Трубецкой Андрей. Пути неисповедимы. М.: «Контур», 1997.

[136] Военно-воздушная инженерная орденов Ленина и Октябрьской Революции, Краснознамённая академия имени профессора Н. Е. Жуковского — высшее военное учебное заведение, осуществлявшее подготовку и переподготовку инженеров для Военно-воздушных сил до августа 2011 года. Крупнейшая и старейшая в мире научная школа в области воздухоплавания. Большинство советских и российских лётчиков-космонавтов — выпускники этого вуз

[137] Трубецкой Андрей. Пути неисповедимы. М.: «Контур», 1997. – с. 390

[138] Иоанн Васильевич Арсеньев (1862- 1930) — духовный писатель, священник, доктор церковной истории, пятый настоятель храма Христа Спасителя в Москве, в 1922 году был арестован за сопротивление изъятию советской властью церковных ценной, родной дядя Натальги Сергеевны Балуевой (Арсеньевой).

[139] Архив РГБ. Оп. 41. Д. 56. Л. 47об.—48.