Лидия Довыденко
ДОРОГИЕ МОИ ФРОНТОВИКИ
Они любили жизнь, мои дорогие ветераны, и святой праздник – День Победы. Их судьбы подобны бусинкам, вплетённым в роскошную косу российской красавицы по имени Победа. «И так сладко рядить Победу, // Словно девушку, в жемчуга!» Эти слова написал Николай Гумилёв в Первую мировую войну, а звучат они и сегодня свежо и ярко, потому что День Победы – священный праздник, требующий поклониться «тем годам, которых забывать нельзя». Кто-то суетно пытается украсть у нашего народа Победу, умалить Её, переписать историю, но Россия боль свою всегда умела переплавить в силу. Сохраняет она потребность поклониться «и живым, и мёртвым» «всем миром, всем народом, всей землёй!» за тот «великий бой», в котором народ, связанный святым братством, совершил великий подвиг, решив исход битвы, неслыханной по жестокости. Мой рассказ звучит устами тех, кто вернулся из боя, выжил «всем смертям назло», но перед тем, как уйти в другой мир, завещал нам жизнь. На разных дорогах встретили они Победу, но все искренне верили, что фашизм, ввергнувший их, их семьи в ад войны, нужно победить, и они это сделали, потому что шли не убивать, а защищать страну.
ПАВЕЛ ИВАНОВИЧ РОМАХИН
Путь к Победе у него начался с горестного отступления к Москве из Белоруссии, где он проходил воинскую службу. Закончив учительские курсы в 1940 году, Павел Иванович получил направление на работу в школу на Кубань, в Роговской район, в станицу Джерелиевскую, а осенью его взяли в армию. Служил в Гайновке Гродненской области в артиллерии:
– Мне доверили дальномер, я определял высоту, передавал на приборы, а потом по целям била зенитка. В мае 1941 года нас отправили в деревню Крупки Минской области на сборы. «Кукурузник» рукав таскает, а мы по нему бьём. Если близко к самолёту стреляем, он крыльями покачивает. Когда началась война, у нас было только две пушки для тренировки, а стрелять нечем. А тут уже Минск бомбить начали. Меня перебросили на артиллерийский склад, доверили нам эшелон с боеприпасами. С фронта приезжали машины, а мы грузили снаряды. К осени вместе с нашими отступающими частями мы приблизились к Москве. На станции Реутово мы выгрузили последние снаряды и начали сами делать мины, упаковывая в ящики. У нас не было начальства. Руководил всеми старшина, а я у него был в заместителях. Потом меня перевели в школу миномётчиков. От Сталинграда наша часть была переброшена к Ростову. Здесь фашисты, боясь мешка у Кавказа, сопротивлялись недолго и отступили. И вот Полтава. В памяти навсегда остался случай удивительный, даже мистический. Копаю окоп. Вдруг непонятно откуда к ногам упал лист бумаги, на котором с удивлением вижу портрет А.С. Пушкина. Сложил листок вчетверо и носил в гимнастерке всю войну. И сейчас сохранилась лишь его четвертинка.
Павел Иванович достаёт альбом с фотографиями и показывает стёршуюся четвертинку портрета Пушкина.
– Это моя священная реликвия, может быть, сохранившая солдата на войне. Я всё время думал, как это могло случиться тогда, что ветер принёс мне этот листок. Мы рыли окопы в широком поле, окружённом лесом, до ближайшей деревни километров пять. На войне не до поэзии, тяжёлые солдатские будни, и хотелось как-то объяснить себе, что же это значит, что к моим ногам ниоткуда, можно сказать, с неба упал портрет поэта. Стал вспоминать стихи Пушкина, которые учил в школе. И тут пришли на ум строчки из «Полтавского боя» Пушкина:
Уж близок полдень. Жар пылает.
Как пахарь, битва отдыхает.
Кой-где гарцуют казаки.
Ровняясь, строятся полки.
Молчит музыка боевая.
На холмах пушки, присмирев,
Прервали свой голодный рев.
И все – равнину оглашая,
далече грянуло ура:
Полки увидели Петра
– И я себе объяснил появление передо мною портрета Пушкина, как знак предстоявшей победы над врагом. Как шведы были разгромлены под Полтавой, так будут разгромлены фашисты.
С этой верой, с боями Павел Иванович прошёл Украину, а потом – Румынию, Венгрию, Болгарию, Югославию. Как поётся в песне, «мы пол-Европы прошагали», это относится в полной мере и к Павлу Ивановичу Ромахину.
– Как замечательно нас встречали в Югославии! – вспоминает солдат. – Для нас открыли бесплатные харчевни, приносили нам корзины винограда. Так хорошо, сердечно, дружелюбно к нам относились!
День Победы Павел Иванович встретил в Альпийских горах. О врагах, о фашистах мой рассказчик всё время говорит «он» (враг):
– «Он» засел в горах, укрепился на вершинах, и нам нужно было его оттуда выбивать. Альпы – очень красивые горы, но погибло здесь наших солдат немало, – загрустил Павел Иванович. Какой немыслимой ценой досталась Победа!
Мы помолчали, а потом мой герой продолжил:
– Согревала мысль, что здесь когда-то был Суворов. Мне неоднократно предлагали пойти учиться на командира, но я не хотел расставаться со своими ребятами, и остался солдатом.
А потом было возвращение на родину, от Альпийских гор до Каменец-Подольска – пешком. Кроме множества медалей, у Павла Ивановича два ордена Славы. Я прошу рассказать о событиях, предшествовавших этим наградам.
– К первому ордену я был представлен после взятия Днепра. Нам сообщили, что немцы везут снаряды для фронта колонной машин. Это было в плавнях Днепра в 1943 году. Мы эту колонну своими минами расчехвостили в пух и прах, – вспоминает Павел Иванович. – А второй орден – за Будапешт. Это горная крепость. Гитлер планировал её не сдавать. Мы свою огневую позицию установили, а связи нет, где-то провод перебит. Посылали связиста, он не вернулся. Ещё двоих послали – тоже не вернулись. Послали меня. Я дошёл до перекрёстка улиц и вижу, что там лежат мои мёртвые товарищи. Перекрёсток простреливается, чтобы не дать нам наладить связь. Я высчитал, что «он» бьёт через каждые две-три минуты. И мне понадобилось выскакивать из укрытия на эти две минуты несколько раз, чтобы провода соединить: выбежал – собрал провода, и в укрытие. Выбежал – зачистил зубами их – и в укрытие. Я соединил их и услышал, что миномёты вскоре заговорили…
После демобилизации Павел Иванович вернулся в родную деревню в Рязанской области, а подруга писала ему с Кубани письма. Её звали Надежда Григорьевна, и она стала женой Павла Ивановича. Вместе уехали в Краснодарский край. Работали в школе в посёлке имени Тамаровского. Павел Иванович стал директором школы, преподавал историю, а Надежда Григорьевна – русский язык и литературу. Закончив Московский педагогический институт, он вместе с семьёй уезжает в Сибирь. После войны в деревнях Кубани было мало детей, а значит, часов в школе тоже было немного. И Павел Иванович оказывается в посёлке Котовском, в Яйском районе Новокузнецкой области. Здесь он тоже работал директором школы. В письмах, которые ему слали оттуда позже, ученики писали: «Деревья, посаженные Вами, сейчас превратились в шумящий сад». Дело в том, что Павлу Ивановичу было удивительно, как это люди живут без сада у дома. Деревня большая среди тайги, и одна единственная берёза на улице. По его почину и предложению были высажены сады у домов, у школы, на улице. И все жители потом вспоминали добрым словом директора школы Ромахина.
Павел Иванович с семьёй возвратился на Кубань, поселился в станице Роговской. Здесь были корни его жены, Надежды Григорьевны, далёкие предки которой были выходцами из Запорожья. Здесь, на Кубани, у её прадеда Балахтыря была своя земля, табуны лошадей, стадо коров, а бычков вообще не сосчитать. На месте прежнего прадедовского дома был построен новый дом. И земля приняла нового хозяина.
– Был у меня ещё один случай в жизни, который считаю знаковым. Однажды в 1957 году копал я огород и нашёл мужской серебряный перстень с двумя буквами «П» и «И». Буквы на печатке выбиты такие витиеватые, линии плавные, закруглённые. И я решил, что это знак мне: «Твоя земля, работай на ней, возделывай её».
И Павел Иванович дом построил, сад посадил, растил своих детей и своих учеников. После смерти Надежды Григорьевны в 2003 году Павел Иванович переехал в Балтийск Калининградской области, к дочери Ларисе, тоже по профессии учительнице истории, как и отец.
Он вспоминает свой великолепный сад, виноградник и скучает без него. Два года назад Павел Иванович начал писать стихи, хотя раньше, чтобы написать письмо, надо было сделать усилие над собой. Но ведь он с родины Есенина, и не зря ему с неба упал листок с портретом Пушкина.
– Сад ты мой любимый, – складываются строчки у Павла Ивановича. Он вспоминает черешню у дома, грецкий орех, цветущий абрикос, колодец, оставшийся от деда Данилы, громадные кисти винограда, помидоры весом в кило – один.
Две больших толстых тетради стихов Павла Ивановича Лариса с любовью перелистывает и какие-то зачитывает мне.
– Мне все его стихи нравятся, но особенно те, где звучит потрясающая любовь к маме: «Глаза твои свели с ума, // Как много света вижу в них!»
А также в его стихах много описаний природы, – продолжает Лариса. – Он хочет природу очеловечить, чтобы мы понимали друг друга.
Павел Иванович в свои 96 лет был полон любви и нежности к людям, к природе, к своим двум внукам и правнукам.
ГРИГОРИЙ ПЕТРОВИЧ ВОРОБЬЁВ
Он родился в 1922 году в Рязанской области, был жизнелюбивым человеком, открытым, добрым. О войне рассказывать не любил, потому что тяжело вспоминать боль, горечь, муку человеческую. Рассказал он лишь вот какой эпизод:
– Помнится тяжелейший бой у деревни Керново на речке Воронке. Рота, где я служил, получила приказ: выкопать окопы в человеческий рост, и «Ни шагу назад!» Чтобы нас оттуда выкурить, фашисты наносили бомбовые, артиллерийские удары, миномётным и пулемётным огнём нас накрывали. Но мы держались. И тут вдруг наступила тишина. Стали шевелиться, стряхивать с себя землю, попавшую в уши, за шиворот. У немцев передышка. А нам очень пить хочется. Пока не начался следующий обстрел, я решил выбраться в сгоревшую недалеко деревню, чтобы добыть воды. Ползком и перебежками добрался я до места, где была деревня. Жуткая улица, только печи от домов остались. Головни ещё дымятся. Колодец нашёл, а ведра нет. И вижу, что одно здание поодаль уцелело. Решил я в него войти. Оказалось, это школа. Я осторожно ступил на порог, толкнул дверь с коридора, прямо напротив входа. Это была, видимо, учительская, где стоял стол, а на нём – патефон. В эту минуту я забыл о войне, о только что пережитом ужасе от воя снарядов и оглушительной бомбардировки с воздуха. Я рванулся к патефону и завёел его, поставил иголку на пластинку. Полилась чудесная мелодия. Это был «Вальс цветов» из балета «Щелкунчик» П.И. Чайковского. Что это было за потрясение души, я не могу передать. И все волнения, то напряжение физических и душевных сил, которое было пережито во время боя, на несколько мгновений забылись. Такой контраст был между смертельной опасностью и классической музыкой!
Патефон с этой единственной пластинкой я взял и понёс с собой; соседняя с учительской дверь привела в класс, где в левом углу на скамейке стояла кадка – широкое деревянное ведро с металлической ручкой. Я смог дотащить до окопа воду вместе с патефоном. Заведя его, я смотрел, как смягчаются лица солдат, когда звучала мелодия Чайковского. Патефон передавали из рук в руки по окопу и слушали, согреваясь музыкой, пока пластинка окончательно не затёрлась. Уже после войны, находясь в гостях в Минске, я уговорил своего брата пойти в Академический театр на балет «Щелкунчик». Брат долго сопротивлялся:
– Тащишь меня на детскую сказку.
А потом, после спектакля, вместе радовались миру, находясь под воздействием волшебного спектакля.
О себе Григорий Петрович рассказал так:
– У моих родителей было три сына и одна дочь. Я был призван на действительную службу 6 октября 1940 года после окончания техникума. Во время войны сражался в действующих войсках береговой службы Балтийского флота, начиная с первого дня войны. Участвовал в обороне Лиепаи, Ленинграда, а затем – в прорыве блокады и освобождении Прибалтики в звании сержанта, командира отделения, помощника командира взвода. После победы, 30 января 1946 года, переведён в Пиллау (Балтийск) в составе строительного управления флота с дислокацией в Фишхаузене (Приморске). Принимал активное участие в ремонте, в строительстве военных и гражданских объектов. 12 декабря 1956 года назначен директором строительной школы, где учились дети из детских домов. Всего 2000 человек получили документы о строительном образовании. С 1 сентября 1961 года в школе стали готовить матросов I класса – рулевых и рыбообработчиков. Всего обучено и выпущено 8000 специалистов на все типы судов Калининградрыбпрома. В 1965 году награждён знаком «Отличник профтехобразования». 1 июля 1987 года училище было закрыто, и я был назначен начальником дорожного участка Горкомхоза. Тогда было заасфальтировано 6000 квадратных метров дорог и тротуаров, посажено около 1000 деревьев, восстановлен 1 километр ливневой канализации. С 1 июня 1997 года я на пенсии. Состою в Совете ветеранов, принимаю участие в военно-патриотическом воспитании молодёжи. Жена – Воробьёва Лидия Константиновна – участник войны, минёр, умерла в 1997 году. У нас одна дочь, двое внуков и два правнука.
Григорий Петрович Воробьёв награждён орденом «Отечественной войны II степени» и 30-ю медалями. Среди его реликвий письмо, которое он получил уже после окончания войны. В нём написано: «Спасителю моей жизни». На просьбу рассказать, как это было, Григорий Петрович скромно отвечает, что это было на Троицкой высотке, что это письмо одного бойца, которого раненым вынесли с поля боя на плащпалатке четверо солдат.
– Я был одним из этих четверых, – тихо произносит ветеран и замолкает. Как расскажешь о том, что ещё до сих пор не сказано…
ОЛЕНКОВА КЛАВДИЯ ВАСИЛЬЕВНА
– Я вернусь, мама! – говорила Клавдия Васильевна, уходя на войну. Она родилась 20 мата 1924 года в деревне Гаврилово Ногинского района Московской области в крестьянской семье. Умерла в 2010 году в Балтийске.
– Нас, детей, было шестеро, – вспоминала Клавдия Васильевна. – Один брат, остальные – сёстры. Отец наш умер в 30-е годы. Мать воспитывала нас одна. Брат был призван служить на Дальний Восток, но потом был переведён со своей частью под Смоленск, где и погиб.
В школу мы ходили в соседнее село, расположенное за шесть километров от нашей деревни. Одежды и обуви не хватало, поэтому один приходил, раздевался, разувался и передавал следующему ребёнку. Две старшие сестры в школу не ходили, а помогали по хозяйству дома. У нас была корова, но молока мы не видели, потому что сдавали его по госпоставке. Налог присылали платить за всё: молоко, мясо, яйца, шерсть. Есть это в хозяйстве или нет, не имело значения – заплати. Я после школы поступила в педагогическое училище, но не успела его закончить. Началась война. В мае 1942 года в 9 часов утра я была в военкомате. Нас погрузили в вагоны – и вперёд! Прибыли в Выползово Калининской области. Там распределили – куда, кому, на какие курсы. Я попала на курсы водителей автомобилей. Обучение длилось месяц, а потом я оказалась в 75-м БАО (Батальоне аэродромного обслуживания), села за руль полуторки на автозаправку. Мы прибыли на озеро Селигер. Две недели я была стажёром, и вот самостоятельный выезд на аэродром. Нужно подвезти на машине горючее в случае вылета самолетов на боевое задание.
Я выехала одна. К дороге близко подступал густой кустарник. И вдруг машина заглохла. Я вышла из машины и подняла капот. Поняла, что ничего не могу сделать, и горько заплакала. Со слезами на глазах стала шевелить проводки, и вдруг… машина заработала. Всё дежурство я её не глушила, так как боялась, что она не заведётся, когда надо будет выезжать на аэродром. Постепенно я стала привыкать к машине. И ребята хорошие были в автороте. Всегда помогали, никогда не оставляли в беде. Но командир роты – капитан Вишневский – был очень строгим и требовательным. Служба была очень тяжёлой. Недосыпали, ходили впроголодь. Утром в столовой выдадут сухари или пайку хлеба – и вперёд! Во время дежурства есть хочется, достанешь сухарь, а он бензином пахнет, солидолом, но жуешь. И всё время мечтала, как закончится война, вернусь домой, буду месяц отсыпаться.
Много испытаний поджидало Клавдию Васильевну на войне: бомбёжки, окружение, обстрелы. Однажды она ехала в колонне по лесной просеке, замыкая вереницу машин, везла цистерну топлива. Дорога была настолько ужасной, что пробила сразу три колеса. Остановилась. Колонна ушла вперёд. Вокруг ни души. Она двинулась на край просеки и увидела вдали советскую машину, а рядом двое солдат. У них закончилось топливо. Клавдия предложила им бензин взамен на ремонт шин её автомобиля. Водитель машины согласился и направился к полуторке Клавдии.
– А где шофёр? – спрашивает он у Клавдии.
– Это я, – отвечала девушка.
Ей не верили, пока она не показала свои руки, сбитые, с мозолями, с пятнами гари. Все три колеса ей быстро отремонтировали, и Клавдия догнала своих.
Как хотелось мирной жизни! Однажды на Курской дуге ждало Клавдию Васильевну маленькое потрясение, которое не забылось до конца дней. Она проезжала по местам крупного сражения: всюду кровавые трупы, вздыбленная воронками земля, изувеченные деревья и техника. От больших деревьев стояли высоченные пни, потому что подрублены были снарядами. Стояла жара, ужасно хотелось пить. И вдруг Клавдия выехала к реке. Остановила машину, вышла, наклонилась над рекой, чтобы попить и… с содроганием отшатнулась от берега. Вода была красная от человеческой крови, в реке угадывались человеческие тела. Тогда Клавдия решила подняться вдоль берега вверх по течению, и минут через двадцать перед ней открылась нетронутая войной зелёная поляна с цветами на ней, а у берега чистая, прозрачная вода над песчаным дном. Показалось, что она в раю, что перенеслась в счастливую мирную жизнь. Вспомнилась родная деревня. Красота природы перевернула всю душу, но и дала ей, измученной, какую-то новую силу, чтобы жить и сражаться дальше.
В апреле 1945 года часть, где служила Клавдия Васильевна, вброд переправлялась через Неман. На середине реки мотор машины захлебнулся. Не раздумывая, Клавдия разделась до белья и прыгнула в ледяную воду. Стояла ранняя весна, воздух был холодным и влажным. А вода в реке казалась ещё холоднее. Машину удалось завести, и Клавдия выехала на берег. Однополчане уже несли ей тёплую одежду и спирт.
Окончание войны наступило для Клавдии Васильевны в городе Шадов под Ригой. И вот, наконец, 29 сентября 1945 года она демобилизовалась.
Она вернулась, как и обещала маме, в свою деревню. Но Клавдия Васильевна, которая прошла три года войны, дома вдруг заболела, целых полтора года не могла выкарабкаться.
– Вернулась домой с деревянным чемоданчиком, денег ни копейки не было, деревня разорена. Всё, что было в доме, выменяно на хлеб. На войне ни разу не чихнула, даже насморка ни разу не было, – говорит Клавдия Васильевна, – бывало, сырую воду пьёшь, даже в болоте мох раздвинешь и напьёшься, и была здорова, а после войны, видно, спало напряжение, да и питание скудное, лекарств никаких в деревне. Только травы пила, этим и спаслась, приехав в Балтийск к своей старшей сестре. Работала коком на корабле, в военторге, ходила на расчистку послевоенных завалов, а позже устроилась в филиал завода «Газавтоматика». Работала токарем-оператором, обслуживая 15 станков. Выйдя на пенсию, не сидела дома, а старалась подработать, ведь после смерти мужа приходилось рассчитывать только на себя.
Вышла замуж она в Балтийске, оставив свою девичью фамилию, мотивируя тем, что из Голенковых одна осталась. За руль машины, теперь уже новенького «Москвича», она снова села лишь в 1983 году. Женщина за рулём в те времена выглядела экзотично. Но главное, Клавдия Васильевна была человеком прекрасной души, верной подругой и общественницей. В праздники она надевала свои боевые награды: орден Отечественной войны II степени и множество медалей, среди которых и «Ветеран труда».