Книга «Кенигсберг – русское зарубежье. Н.С. Арсеньев». Четверть века видный русский религиозный философ жил и трудился в нашем городе.
В своей книге воспоминаний «Пути неисповедимы» русский эмигрант князь А.В. Трубецкой так описывает свои впечатления зимы 1943 года: «…Поздно вечером мы были в Кёнигсберге. Крытый перрон, большой вокзал. Сдали вещи и вышли в тёмный город. Трамвай! Последний раз я видел трамвай в Москве. Поехали. В вагонах тускло горят синие лампочки. В занавешенных окнах есть только горизонтальные просветы засиненного стекла. В них иногда видны силуэты больших чёрных домов без единой светлой щёлочки. Ехали долго, прогромыхали по двум мостам. Вышли и пошли по тёмной широкой улице с небольшими двух- и трёхэтажными домами, обсаженными деревьями. Миновали один или два перекрёстка, свернули на Regentenstrasse, вошли во дворик второго дома, поднялись на второй этаж и попали в объятия к Арсеньевым, в милую, как будто давно знакомую и родную русскую семью…»
Вот так, как будто и страшной войны в мире нет, и сразу почему-то булгаковские «кремовые шторы» вспоминаются… Необходимо пояснение: на трамвае князь Трубецкой доехал от нынешнего Южного вокзала до нынешнего же универмага «Спутник» - этот маршрут под номером «3» был и в послевоенном Калининграде и прекратил своё существование каких-нибудь полтора десятка лет назад. Затем князь продолжил путь пешком по проспекту Мира, свернул на Чапаева, как сейчас называется бывшая Регентен-штрассе, и оказался в гостеприимной квартире профессора Кёнигсбергского университета Николая Арсеньева. Об этом незаурядном человеке довольно подробно рассказывает недавно вышедшая в Калининграде книга Лидии Довыденко «Кёнигсберг – русское зарубежье. Николай Сергеевич Арсеньев (1888-1977)».
Казалось бы, сама судьба предначертала ему скитания – он и родился-то за границей, в Стокгольме, в семье первого секретаря русского посольства. В 1910 году окончил историко-филологический факультет Московского университета и на два года уехал в Германию – стажироваться в университетах Мюнхена, Фрайбурга, Берлина. Затем – преподавание в МГУ, работа в Красном Кресте в Первую мировую войну, революция, которую Арсеньев встретил с неодобрением, попытка пережить лихолетье гражданской войны в Саратовском университете. Новая власть Николаю Сергеевичу платила взаимностью, и после двух арестов он решил не дожидаться третьего: в 1920-м нелегально перешёл польскую границу и в ноябре того же года был принят на преподавательскую работу в Кёнигсбергский университет. Переживавшая позор Версальского мира Германия тогда вовсе не жировала, но интерес к России сохранялся всегда, особенно в Восточной Пруссии, на два десятилетия ставшей главным мостом между нашими странами.
Четверть века Арсеньев жил здесь, ходил по этим улицам. О сути его работы в Альбертине он сам написал достаточно сжато и исчерпывающе: «… В течение 24 лет (до ноября 1944 г.) преподавал в университете на философском факультете в качестве лектора русского языка и приват-доцента, потом доцента, потом сверхштатного профессора по русской культуре и русской духовной жизни, а также по истории религии (главным образом по истории мистики) вообще». Глубоко верующий человек, Николай Сергеевич стал организатором русского прихода в Кёнигсберге. Собственного помещения у храма не было, и службы для более чем шестисот православных жителей Восточной Пруссии проходили в здании Лебенихтской гимназии (на её месте сейчас памятник морякам-балтийцам – «Торпедный катер»). О богослужениях предварительно извещали в газетных объявлениях, а «юридическим адресом» прихода была квартира Арсеньева на Регентен-штрассе.
В отличие от своего всемирно известного коллеги XVIII века он не сидел в Кёнигсберге безвылазно: умудрялся посещать с лекциями Берлин, Прагу, Париж. По собственному свидетельству, параллельно с Альбертиной «12 лет… был профессором… Польского государственного университета… ездил в Варшаву из Кёнигсберга три раза в месяц, иногда 4 раза, то есть почти каждую неделю и читал в Варшаве 14 часов лекций. В Кёнигсберге в оставшиеся три дня недели – 12 часов. Дорога была утомительна! Одиннадцать часов по железной дороге, большей частью ночью, с двумя пересадками». Такой вот «научный обмен» - на износ, и совершенно добровольно, с одной целью: поделиться с другими тем, что знал сам. В 1938 году польские власти не продлили сотрудничество с русским профессором Альбертины: он был германским подданным, а дело шло к войне.
В 1940-м он опубликовал в Германии свою книгу «Святая Москва», представлявшую собой портрет столицы России как центра духовной и культурной жизни, подчёркивавшую нравственную красоту русских богословов, философов, литераторов. Как писал Арсеньев в другой своей книге - «Дары и встречи жизненного пути», «есть просто потребность: запечатлеть и благодарить, и с благодарностью прикасаться в памяти к тому живительному, к тому глубоко своеобразному и неповторимому, с чем приходилось встречаться в жизни».
В войну в доме Арсеньева привечали не только эмигрантов «первой волны», но и пленных красноармейцев и перемещённых лиц бушевавшей уже рядом Второй мировой. Князь Трубецкой вспоминает своё посещение Янтарной комнаты, вывезенной гитлеровцами в Кёнигсбергский замок: «Я с Арсеньевыми ходил смотреть эту комнату. Янтарь местами был сильно поломан. Говорили, что штыками солдаты выламывали панели... Здесь же висела табличка, что шедевр германского искусства возвращён на родину. Арсеньевы тихо возмущались…»
Есть свидетельство, что последняя лекция, прочитанная в Кёнигсбергском университете перед прекращением занятий в 1944 году, была о творчестве Достоевского. Конкретных сведений о лекторе нет, но, по мнению Лидии Довыденко, это мог быть только Арсеньев. В ноябре ему удалось покинуть Кёнигсберг, дальше были «материковая» Германия, Париж и США, где он умер в возрасте 89 лет.
Имя, известное любому интересующемуся русской религиозной философией, простым калининградцам мало что скажет. 120-летие со дня рождения философа в прошлом году прошло у нас совершенно незамеченным. Правда, Арсеньев «удостоился» упоминания на страницах скандально известного курса «История Западной России», но, к сожалению – полностью в стиле этого «эпохального» труда: отчество философа там было переврано, и из «Сергеевича» он превратился в «Семёновича». Помнят учёного корпус университета, где он преподавал, и дом по улице Чапаева, 3 – помнят, да сами-то не скажут. Кажется, пора бы автора 40 книг и бесчисленного множества статей на нескольких языках, человека, прожившего в нашем городе четверть века и похоронившего здесь двух своих сестёр, почтить хотя бы скромной мемориальной доской.
6 марта, 10:57 Калининградская правда