Русская философия и в частности философия русского зарубежья, среди представителей которой Н. С. Арсеньев (1888-1977), философ, знаток русской и мировой культуры и истории религий, в контексте мировой философии – это попытка русских понять себя.

Особенная черта русской философии - это направленность на познание России, особенность русской зарубежной философии - в ее обращенности к Богу. Познание самих себя связано коренным образом с литературой, которая частично взяла на себя функцию русской философии, потому что цели русской философии, возможно, и могут быть разрешены средствами искусства. Сегодня, когда как России, так и Западу, нужен качественный духовный прорыв, нам никуда не деться от поисков духовного смысла на путях взаимодействия земного и небесного. Это еще одна особенность русской философии – в определении не столько самого бытия, сколько его смысла, в постановке вопросов вселенского масштаба и мучительного поиска ответов на них.

Цель этой работы – раскрыть понимание Н.С. Арсеньевым на основе пока не переведенной на русский язык книги Н.С. Арсеньева «Die russische Literatur der Neuzeit und Gegenwert in ihren geistigen Zusammenhängen» мировоззрения Ф.М. Достоевского, его «основного вдохновения», его взаимоотношения с Богом, его видения жизни русского народа в окаянности и святости. Как и многие эмигранты, Н.С. Арсеньев считал себя находящимся «не в изгнании, а в послании», стремясь, с одной стороны, донести до западного читателя «духовные основы русского народа», с другой, укрепить духом своих соотечественников, «сохранить непрерывность и духовную традицию» русской культуры, особенно среди молодого поколения, и донести ее до «восстановления свободной России». Он был из тех, кто горел «атмосферой служения России», был глубоко верующим православным человеком, и «соборную» жизнь рассматривал как сокровище, как драгоценный дар свыше.

Слова Н. С. Арсеньева из предисловия к книге о русской литературе не утратили своей актуальности: «Настоящее время может рассматриваться как пограничный период в развитии русского народа и также его умственной жизни: многое проверилось изнутри через бесконечные, тяжелые страдания и испытания временем и через то, что русский народ испытывает теперь; радикальная интеллигенция  была приговорена ее умственным сыном, большевизмом; неврастения и самонаркоз новых эстетиков, оргаистичных "мистиков" и символистов начала 20 столетия  вымерли вместе с этим периодом духовного заблуждения, это духовно-исторически уже незначительно - „ развеянные осенние листы "!); но большие художники русской литературы, как Достоевский,  живут  старой, вечно-новой и вечно-свежей красотой». (1. s. 9)

В чем же видит Арсеньев новую и вечную свежесть наследия Достоевского?

«Он не только удивительный художник, - пишет о писателе и философе Арсеньев, - при всей его страсти, при всей такой сильной проникновенности идей его произведений, их пронзительности, это беспрестанный борец в изображении и укреплении духовного» (1. s. 3). Арсеньев замечает, что Бердяев указывал на огромное значение для Достоевского проблемы свободы, Гроссман – на взаимоотношения между личностью и обществом. Но, по мнению Арсеньева, ни свобода личности, ни взаимоотношения между личностью и обществом не являются центральной темой, а решающая тема для Достоевского только одна: вопрос о существовании Бога. «Бог мучил меня всю жизнь». Эти слова Кириллова из романа  «Бесы» можно отнести и к самому Достоевскому. Нельзя жить без смысла жизни. А есть ли он? Сердце Достоевского трепетало под гнетом моральной оценки происходящего в мире зла. Неужели Бог не видит? Как он может допустить такие страдания?

В борении с Богом, считает Арсеньев, Достоевский вырастает далеко за пределы одного только народа, одной только культуры – до пределов общечеловеческих. Самый основной вопрос нашей человеческой, мировой жизни  - о смысле страдания – писатель разрешает через встречу с живым Богом, кто сошел до глубины нашего страдания и разделил его с нами. Весь религиозный опыт Достоевского христоцентричен. Христос для Достоевского – высший идеал, высший критерий правды и источник вдохновения.

Обращаясь к творчеству Достоевского, Арсеньев отмечает, что религиозное общество у писателя - это «свободное общество любви, океан любви, где все связаны друг с другом не внешним авторитетом, перед которым слепо должны преклоняться. Это идеи Хомякова о церкви (также и Достоевский внутренне почитает церковь, и это глубоко чувствующий сын церкви), это смысл легенды о Великом инквизиторе» (1. s. 45).

Славянофилы исходили из особенности Православной церкви, где национальное (славянское) и вселенское слились во единое, ощущали свое дело не только как глубоко-национальное, русское, но также как всемирное: „ Мы должны знать, что никто из нас не доживет до урожая и что наша духовная, даже монашеская работа вспахивания, посева и прополки является не только русской, а всемирной работой”, - писал Хомяков в письме Самарину в 1845 году.

Эту всемирную работу, по Арсеньеву, продолжил Достоевский. Писатель, как и славянофилы, глубоко укоренен в своем народе, который «тоскует по успокоению, озарению, по тому, что свято, тому, чему хотел бы преклоняться“. И внутренняя путаница может прийти к уравновешенности, к умственной зрелости, к спокойно-достойному, мягкому соблюданию меры и одухотворению. Это есть у нас  в аскетической традиции церкви и в глубокопогруженной в церковную жизнь народной душе. Таков спокойно-мягкий и умиренный образ старого „cтранника",  Макара Ивановича в "Подростке"; так освещен образ старца Зосимы - они так живо, так верно написаны, простые и возвышенные образы, справедливые, веющие радостным спокойствием и гармоничностью святости и при этом волнующие другой чрезмерностью – чрезмерностью самоотверженной, отдающей, покорной любви. „Смирение любовное - это страшная сила," - эти слова старца Зосимы высвечивают из его собственной личности убедительно и подавляюще. Это апогей творчества Достоевского.

Арсеньев справедливо обращает внимание на то, что писатель в его публицистических письмах иногда ироничен и несправедлив по отношению к другим народам. «Но, - пишет мыслитель, - это не было его самым глубоким и последним суждением. (1. s. 48) Его завещание – известная, просто захватывающая Пушкинская речь, которую он держал за полгода до своей смерти, пронизанная большой всемирной точкой зрения на понимании народов. Высокое, особенное, богоугодное предназначение своего народа Достоевский видит в том, чтобы вызывать это понимание, принимать души других народов в свою душу братски, заботливо; это всемирная, всечеловеческая широта духа, органически присуща русскому народу». То, что сказал Достоевский о Пушкине, должно говорить, - считает Арсеньев,  - также о нем самом: его миссия и его предназначение - "пророческое".

В речи «Внутренний смысл творчества Достоевского», произнесенной в Кракове 15 марта 1931 года (2. С. 82), Арсеньев выделил три темы в творчестве и мировоззрении писателя. Первая – это отношения западников и славянофилов и отношение русской народной жизни к Западу. Отмечая ряд колебаний Достоевского в сторону национализма, он останавливается на понимании писателем вопроса, что такое истинный русский и в чем его призвание? Ответом явились слова Версилова из «Подростка», о том, что истинный русский и есть истинный европеец, а призвание русского и русской культуры в духовном «сроднении со всем лучшим, самым ценным, что есть в западной культуре». Призвание русского человека берется под углом вселенскости, христианского универсализма. «Хомяковское учение о вселенскости жизни церкви и о призвании русского народа быть глашатаем этого братского вселенского единения силою духа Божия прорывается в знаменитой Пушкинской речи Достоевского». (1. С. 83). И хотя, по мнению Арсеньева, в словах «стать братом всех людей, стать всечеловеком» много утопизма и идеализации, Достоевский стремится во всяком случае к преодолению розни и борьбы мнений и направлений в высшем синтезе.

Но эта роль вселенского служения, которая преодолевает рознь между славянофильским и западническим толкованием призвания русского народа, возможна лишь тогда, когда в душе русского народа произойдет победа светлого начала над темным. И это проблема глубокого дуализма в  душе   - это еще одна тема, которую выделяет Арсеньев в творчестве Достоевского. Дикому безудержу, разнузданной карамазовщине противопоставляется жажда святости, преодоление темного начала силою перерождающей любви. Арсеньев пишет: «Преодоление злого, бесовского хаоса высшим, исцеляющим, просветляющим началом -–силою Христовой – вот что предстает пытливому взору Достоевского, когда он думает о будущих – может быть – трагических судьбах народа в «Бесах». Исцеленный от бесов больной – наша Россия – поясняет Степан Трофимович, «сядет у ног Иисусовых... и будут все глядеть с изумлением…» Это преодоление темного начала светлым в душе народа возможно лишь, по Арсеньеву, силою свыше» (2. С. 85)

Философ убежден, что русский либерализм и демократия имеют во многом также и религиозные и национально-патриотические корни, и зачастую с этим радикально-космополитичным отклонением от религии и национальных традиций нельзя ничего сделать. Хотя было, пожалуй, также и в радикальных кругах так называемое «национальное» течение: но они не сделали чудесного выбора в национальное, хорошее, оставив только социалистически-революционно окрашенное, закрыв все позитивно созидательное, все религиозное и исторически коренное из своего кругозора: национальное для этих преобразователей мира  имеет значение только в том  отношении, где  это можно связать с их материалистически-социалистическим образом мышления, что привело к искажению  весьма ценных элементов.

По Арсеньеву, Достоевский вырастает за рамки русской жизни, он имеет «всечеловеческое значение». Писатель самым тесным образом слит со всем потоком истории русского духа. Его творчество укоренилось в духовных предпосылках русского народа. Две бездны, которые ужасали Достоевского: бездна космоса и бездна внутренней жизни человека. И его герои, которые выступают борцами против Бога, вновь подтверждают Его существование для самих себя. Писатель подчеркивал: что позволяло ему терпеть его собственную жизнь, это существование Бога, а без Него «недостойны существования». Его ответом на вопрос о смысле жизни, как он нашел его для себя, стало понимание того, что лишь бездной божественной любви можно заполнить бездну нашего страдания.

В настоящее время о Достоевском написано во всем мире, пожалуй, больше, чем о каком-либо другом русском авторе, но для нас, живущих в России, наиболее актуально понять глубину связи с ней Достоевского. В центре его откровений о России стоит мысль о фантастическом характере истины в России. В этом фундаментальном высказывании тайная основа бытия России. Он настаивал на «самостоятельности русской идеи», и слово самостоятельность обращено к «автономности», ее независимости от чего-либо, ее уникальности. Достоевский говорил о «коренной потребности русского народа – потребности страдания, всегдашнего и неутолимого, всегда и во всем». Она связана не только с социально-психологической сферой, но и с метафизической. Он обратил внимание на «жажду правды, но не утоленную» в русском народе, о его таком качестве, как духовное беспокойство, духовная тревога. И главная особенность Достоевского, не психологическая, а метафизическая, в его неслыханной по интенсивности и качеству любви к России, его откровение о русской душе и реальности, как «подлинности бытия Божия».

Н.С. Арсеньев, прожив большую часть своей жизни вдали от России, отмечал, что все больше видят в русском человеке духовного проводника и водителя из «бездны страдания к бездне божественной любви» благодаря  титаническим образам Достоевского, и с другой стороны, благодаря «расцветающему, приобретающему все большее значение, добирающемуся до глубин учению о Соборности», как сформулировал его из внутренней жизни Православной церкви Хомяков.

В попытке оценить наследие Н.С. Арсеньева, Р. Плетнев заметил: «Общечеловеческое стремление веровать идет по ложному пути партийности. Если насилие и злоба  разрушат внутреннее соединение традиции, веры и культуры, общество озвереет» (3.С.14). Для судеб народных, отмечает Арсеньев, важна основоположная субстанция души, ее конечные глубины, внутренний нравственный облик. Вопрос о духовном облике, о борющихся в народе силах, о его росте или духовном оскудении, по Арсеньеву имеет огромное значение не только для русских самих, но и для всего человечества. При том, что теперь русская народная жизнь направляется по осбенно мучительным путям, при этих обстоятельствах устремлять свой взор в глубины народной жизни не есть проявление отвлеченной любознательности, а есть дело насущной необходимости (4. С. 239).

Сейчас, ссылаясь на Достоевского, некоторые путают понятия всечеловечности и общечеловеческих ценностей. Писатель различал их. Он говорил, что общечеловек – это западный «никто», муравей из муравейника. Русский человек – это всечеловек, по образу Всечеловека Христа. (5. С. 197) Арсеньев подчеркивал, что Достоевский искал связующие звенья земного и небесного, одним из которых является красота. По мнению Арсеньева, красота, может быть, и не «спасет мира», но она стучится в окошки нашего «Я» и зовет в глубины мира. Она признак «присутствия в мире сокровенного смысла, через нее изливается свет с высших планов бытия»  (6. С. 139)

Работы Н. С. Арсеньева говорят о том, как сердечно был связан их автор с духовным наследием родины. Но дороги ему были ему и русское прошлое, и культурные ценности Запада. Ученик российских славянофилов, Н.С. Арсеньев был влюблен в «священные камни Европы», - книги и статьи он писал на английском, французском, немецком языках. Да и классики славянофильства вовсе не страдали ксенофобией. Увидев в России антитезу Западу, они тем не менее не закрыли путь к синтезу, который осуществили русские философы XX века (7. С.12)

И может быть, что и Достоевский, и Арсеньев пытались сказать миру об особом, тайном качестве России, не вышедшем пока на поверхность ее бытия и истории, о котором человечество не имеет представления, приоткрыть ее «непостижимость» и тем, кому собственная Родина остается непознанной и в то же время является «сверхценностью».

Литература.

N. Arsenjev. «Die russische Literatur der Neuzeit und Gegenwert in ihren geistigen Zusammenhängen». – Mainz, 1929.

Арсеньев Н.С. Из жизни духа. Варшава. 1935.

Плетнев Р. Н.С. Арсеньев. //Записки русской академической группы в США. Нью-Йорк. 1979. Т.12.

Арсеньев Н.С. Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон, 1992.

Лазари Анджей де. В кругу Достоевского. М: Наука, 2004.

Н. С. Арсеньев. О красоте в мире. – Мадрид, 1974.

А.П. Лысков. «Сей остальной из стаи славной...»